Газета День Литературы # 96 (2004 8)

День Литературы Газета

Н.Д. И вышли к огурцу?

В.П. Да, девушка сидела на опрокинутой вагонетке и ела огурец.

Н.Д. Вы заврались, подозреваемый, девушки в шахте не работают. Запрещено законодательством.

В.П. А тогда еще работали. И ели огурцы, запах от которых распространялся на километры по подземным выработкам. В результате я сижу перед вами. А бывало, приходилось ползти по двести-триста метров в такой узкой щели, что пуговицы от шахтерской куртки обрывались. А сзади

только хруст ломающихся стоек и шорох опускающейся породы. И только где-то далеко впереди не то лампочка, не то вспыхивающая сигаретка дает направление — ползи туда, пока обрушивающая порода не настигла тебя, дурака. Но страха не было.

Н.Д. А что было?

В.П. Скучно было. Просто скучно. А что касается денег… Я ушел в газету фотокорреспондентом и получал в десять раз меньше. В десять раз. Когда мои однокашники уже ездили на черных "Волгах", я всё еще мечтал купить велосипед.

Н.Д. Но было не скучно?

В.П. Было просто здорово! Просто здорово! Я носился по колхозным полям, по заводским цехам, по каким-то стройкам, клубам, рынкам... Я мчался с утра в редакцию, не представляя даже, где окажусь вечером, ночью, на следующий день! Какое было время!

Н.Д. Значит — слава?

В.П. Какая слава! Запорожская молодёжная газета! Мои снимки печатали, даже забывая частенько упомянуть автора! Какая слава! Вы не представляете, что это было! Отснять пленку, примчаться в редакцию, развести проявитель, закрепитель, развешивая химикаты на каких-то аптекарских весах, потом проявить пленку, над электрической печкой высушить ее, да так, чтобы не стекла с нее эмульсия, а ведь было — стекала эмульсия и вся работа нескольких дней уходила коту под хвост. А если все проходило удачно — надо было снимки отпечатать, высушить, отнести секретарю, убедить его, что они хороши, эти снимки. А как они могут быть хорошими, если приходилось печатать на просроченной бумаге, если химикаты давно слежались в комья, а глянцеватель... О, этот глянцеватель! Он работал только нижней своей третью, а в остальном оставался холодным, как наш редактор!

Н.Д. Я вижу вы пытаетесь меня разжалобить. Напрасно. Сами вы как считаете, могли бы вы оказаться на скамье подсудимых?

В.П. Вполне. Давно сказано — от сумы и от тюрьмы не зарекайся.

Н.Д. Тогда скажите, по какой статье вас могли осудить, если бы наше правосудие было более совершенным, или скажем, более исполнительным?

В.П. По какой статье?..

Н.Д. Должна сразу вам сказать, что любое ваше слово может быть истолковано против вас, поэтому вы имеете право не отвечать на вопросы, которые кажутся вам опасными.

В.П. Понял. Мне вполне бы подошла двести шестая часть вторая... Хулиганство. Не самое опасное, но вполне достаточное для нескольких лет заключения. Я плохо воспитан. Могу ввязаться в драку, когда еще остается возможность для беседы спокойной и рассудительной. Рассудительности хватает далеко не всегда. Я могу плеснуть томатный сок в ненавистную морду. Бывало. Я могу бросить камень в ненавистное окно.

Бывало. Я хорошо знаю, что такое неуправляемый гнев, неуправляемая обида, неуправляемая жажда немедленно восстановить справедливость, как я ее понимаю.

Н.Д. Двести шестая — единственная ваша статья?

В.П. Что вы! Вы меня недооцениваете! Я мог бы отсидеть за воровство, за публичное оскорбление чести и достоинства и даже за похищение детей.

Н.Д. И вы до сих пор на свободе?!

В.П. Везёт. Но несколько раз я все-таки привлекался к ответственности за оскорбление чести и достоинства — когда работал журналистом в "Человеке и законе", в "Огоньке", в "Неделе"... Но наш суд — как известно, самый гуманный в мире — во всем разобрался и освободил меня прямо в зале суда.

Н.Д. А похищение детей?

В.П. Что сказать — было... Пьяница-муж забрал у матери ребенка и потребовал от нее же выкуп... И мы с ребятами провели успешную операцию. В результате обошлось и без крови, и без выкупа. Все были счастливы. Даже милиция, поскольку я избавил ее от хлопотной и неблагодарной работы.

Н.Д. Значит, не только в романах, но и в жизни вы устанавливаете справедливость, как сами ее понимаете, как считаете нужным?

В.П. Совершенно верно. Меня оправдывает то, что так поступают все. Во всяком случае, всем так хочется поступать.

Н.Д. Но это две большие разницы — поступать и хотеть поступить.

В.П. Если б я эту разницу видел, то, наверное, не писал бы книг.

Н.Д. Значит, можно совершать преступления, не оставляя следов?

В.П. Каждый преступник об этом мечтает. Но скажите, Наташа, а зачем мне, автору, такие преступники? Я ведь должен его изобличить, невзирая ни на что. Поэтому следы он всё-таки оставляет, вынужден оставлять, иначе я останусь без работы.

Н.Д. Кстати... Этот ваш кошмарный роман "Банда", по которому сняты пятнадцать серий "Гражданина начальника" и, как я слышала, будет продолжение… А еще "Женщина по средам", "Высшая мера", "Дурные приметы"… Не могу не отдать должное — всё изложено настолько убедительно и достоверно, с таким количеством подробностей, придумать которые невозможно… Сознайтесь, подозреваемый... Вы совершали эти преступления, а потом их описывали?

В.П. Каюсь. Виноват. Но я при этом не оставлял следов.

Н.Д. Неужели милиция так плохо работает?

В.П. Нет, дело не в этом... Я хорошо работаю.

Н.Д. То есть в этих романах описан ваш личный опыт?

В.П. Совершенно верно.

Н.Д. Что-то последнее время не видно ваших новых "трудов".