Газета "Своими Именами" №12 от 20.03.2012
Шрифт:
И как же их только не обзывали «яковлевцы»: и «кляузниками», и «скандалистами», и «демагогами», и «вечными жалобщиками»!
Ну, в общем, написала я роман-мемуары, где и события подлинные, и имена-фамилии. Душа потребовала воссоздать былое и оставить в памяти потомков особенности давних схваток Чести и Бесчестия, Патриотизма и Шкурничества, Искренности и Лицемерия. Чтоб поперёк сегодняшнего зловонного потока лжи, когда ажно в народные герои вытаскиваются воспеватели «священной» ненависти к СССР, вроде академика Сахарова или ловкачей, откосивших от службы в армии, вроде хазановых-рязановых-полицеймако с их двойным-тройным горбачёвско-ельцинско-яковлевским дном, злобных русофобов и русофобок чубайсов с ихними дунями.
Кое-кто отговаривал, мол, да ладно тебе такое давнее ворошить, тогда хоть колбаса была дешёвая, и нищих не было… Что есть правда. К тому ж ныне торжество космополитического ворья достигло небывалого размаха. И В. Леонов из «Аргументов недели» о том же:
«Кому из российских миллиардеров и мультимиллионеров нужна сильная Россия, мощь её стратегических ракетоносцев? Деньги они держат в оффшорах и западных банках, дети давно пристроены там же, недвижимость приобретают не в Урюпинске или Вологде. Что ни день, то сообщение: «Русский миллиардер Рыболовлев купил для дочери, студентки американского университета, за 88 миллионов долларов самую дорогую квартиру Нью-Йорка», и так далее. Можно не сомневаться, высший «комсостав» корпораций, банков и компаний, подконтрольных государству, тоже себя не обижает и пристраивает нажитое не в Сбербанке РФ. Им спокойнее, когда боевые самолёты прикованы к земле из-за отсутствия моторов, атомные подлодки надёжно «принайтованы» к причалам, а ракетные комплексы сухопутного базирования зарыты под замок. А там, глядишь, и в НАТО вступим, пусть они Россию защищают».
А я всё-таки о своём, о накипевшем… Как властные приспособленцы отмахивались с презрением от тех рабочих, учителей, крестьян, бывших фронтовиков, которые воевали с очковтирателями, показушниками, корыстолюбцами: «Выходит, коллектив шагает не в ногу, а ты один в ногу?» Как часто замордованные «яковлевыми» эти народные Правдоискатели получали инсульты-инфаркты, а «трудовые коллективы», на радость «агентам влияния», — крепко запоминающийся урок малодушия: «Вот что будет с каждым, если он хвост на начальство поднимает!»
Никогда не поздно, думаю, напомнить людям, к каким бедствиям ведёт неспособность поддержать бьющегося за общую Правду ратоборца, обывательское ожидание, когда и без меня, мол, всё образуется… Никогда не поздно прислушаться к
В. Бушину, когда он не признаёт за очередными декламациями дуумвирата знания народной жизни, уважения народных интересов, а видит в этих постыдно-бодрых рапортичках, вроде «мы добились определённых успехов, но нам ещё надо», — паскудную практику безответственных верхоглядов «с мочалкой изо рта».
…Значит, до-писала я свой документальный роман, положила в папку, отнесла в журнал, где в своё время были напечатаны две моих повести и за одну меня возвели даже в лауреаты года.
Жду ответа, «как соловей лета»… Очень интересно, готов ли взявший рукопись замредактора заодно со мной умемориалить моих «протопопов Аввакумов» советской закваски… Наконец, звоню ему. Отвечает и раз, и два, и три секретарь: «Его нет». На очередной мой звонок ледяным голосом она же: «Ваша рукопись у меня. Можете забрать». Странно… Прежде такой вежливый человек этот замредактора…
Принесла рукопись домой. Никакой «сопроводиловки». Но на первой же странице острым карандашом, крупно, наискосок: «Ну, фурия справедливости!» Ну то есть между нами баррикада? И если бы у него был пистолет - застрелил бы в момент?
Нет, не поверила, что так мог обозвать меня очень-очень вежливый человек… Решила: кто-то ещё, и, может, выпил, болезный, лишнего… Но звонить, уточнять не стала. Гордость не велела.
И всё-таки оказалось, что «вражья» оценка принадлежала ему, вежливому… Но - трусливому. Убоялся высказать мне накипевшее глаза в глаза. И как тут не заинтересоваться, откуда есть пошёл он и так далее. Позвонила подруге-журналистке, тому-другому. Ну и… Мы с ним почти одногодки. Я вступала в партию на Сахалине в 1961 году. Он тоже давний член КПСС. Работал в ЦК ВЛКСМ, а затем… в ЦК КПСС, в отделе пропаганды. «Нацеливал и направлял» твардовских-тарковских…
– Да, Лиль, написал мемуары.
– И как?
– Ну «красная нить» - жизнь удалась.
Раздумалась, прикинула, что же такое в моём романе так уж кровно зацепило его и вынудило наотмашь хлестануть меня «фурией справедливости»? И… с помощью главки, где упоминаются «твардовские-тарковские», кажется, сыскала ключик к ответу…
«Мне вдруг позвонил Георгий Иванович Куницын и... попросил помочь. Сам Куницын за меня как за якорь спасения! Вот уж не ожидала... Голос громокипящий, яростный:
– Лиля! Вам известно, я вам говорил, меня хотят загнать в инфаркт-инсульт! Эти, с самых цековских верхов! Они трижды пытались выгнать меня из партии. Не вышло! Теперь такая мерзость: каждое утро меня возле института встречает милиционер и просит предъявить паспорт. Дальше – больше! Моих вольнослушателей из Клина вызвали в местный КГБ, отняли кассеты с моими лекциями. Что это значит?! Я что, диссидент?! Антисоветчик?! За что этим ребятам лишние переживания?! Я же за них отвечаю! Я прошу вас помочь мне!
Огромный дядька с большущей головой, осиянной разлетающейся, словно дым, сединой. Доктор философских наук. Заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС при Хрущеве. Впрочем, изгнанный оттуда за «вольнодумство». Личность яркая, легендарная даже, обступаемая на всяких собраниях-заседаниях кучей народа, не успевающая пожимать руку «известным» и даже «знаменитым», всяческим лауреатам, писателям, режиссерам, сценаристам и т.д. и т.п., кои первыми спешат к нему издалека. А те, что обязаны ему спасительным покровительством, торопятся, заранее улыбаясь, в его медвежьи, знатные объятия.
И мне б хоть на миг призадуматься: при таком-то изобилии поклонников и поклонниц, связей и взаимосвязей, почему он выбрал в свои спасители именно меня, не обремененную даже медалькой «За спасение утопающих»?
Ну да, изредка встречаясь в ЦДЛ или Доме кино, мы словно бросались в рукопашную, ибо со стороны могло показаться – с ненавистью кричим друг на друга, рвем воздух в клочья. А на самом-то деле однажды, случайно произнеся в унисон фразу «все эти маскарадные верные ленинцы...» - мы признали друг в друге свояк свояка. Еще в самом начале семидесятых. Он, истово размахивая портфелищем, не обходя, а вшагивая в лужи, требовал от меня сиюсекундного согласия идти на баррикаду, ибо «наших бьют! настоящих коммунистов! и кто? фальшивые «верные ленинцы», там, на самом Верху, пробрались в руководящие кресла, рвачи и выжиги, они рано или поздно продадут страну!» «Именно! – вскипела я. – Показухой гробят, разлагают народ! И если это не остановить...»