Газета "Своими Именами" №28 от 12.07.2011

Газета Своими Именами (запрещенная Дуэль)

Виляя между “торговыми точками”, размещенными прямо на земле, он отмечал все увеличивающийся ассортимент товаров. Новых и старых, импортных и отечественных. Болты, гайки, гвозди, шурупы, тройники, патрубки, смесители... И несметное разнообразие электро- и радиотехнического товара. “Все, что производится на местных предприятиях, - здесь. Все, что уворовано, вынесено, получено по бартеру. Кажется, все заняты продажей. А кто покупает?” - потекли мысли.

Он отмечал, что по-хозяйски здесь чувствуют себя “предприниматели”, “бизнесмены”, которых принято называть “южанами”. Эти люди из бывших союзных республик

ныне - новоиспеченные иностранцы. Один из них оказался прямо на пути Ивана Дени-совича. Был он объемным, одет добротно: дубленка с иголочки, хотя еще не холодно, на плече - другая такая же дубленка, образец. На голове норковая шапка.

– Меха-кожа, меха-кожа, - повторял здоровяк, глазами выцеживая из проходящих граждан вероятных покупателей. Такие, как Иван Денисович, для него не существовали.

Продавцов меха-кожи, заметил Иван Денисович, немало. В их числе и женщины-южанки. “Из одного клана или из разных? Ищут рыбку покрупнее в этом мутном омуте?” - оценивал он.

– Ордена?.. Ленин?.. Красное Знамя?
– услышал Иван Денисович пониженный вкрадчивый голос над своим ухом. Повернувшись к вопрошавшему, увидел нависающую над собой “будку” - лицо, напоминающее подушку, упитанное до вульгарности, а сам его владелец полнотой являл подобие резервуара.

– Ленин, Красное Знамя?
– выдохнула “будка”. Иван Денисович понял все... Ошеломленный, обмякший, ничего не ответив скупщику символов доблести, молча и вяло двинулся дальше. “Знают, паразиты, что в каждом ордене Ленина двадцать пять граммов чистого золота. А от голодной смерти чем человек не попустится? Кто-то и орден не пожалеет. Или родственники умершего героя расстанутся с ним”.

Переполненный чувством униженности и раздавленности, двигался дальше Иван Денисович, постоянно сталкиваясь со встречными “базарниками”. Вскипало злое чувство протеста. С каким наслаждением он двинул бы кулаком в эту избыточную физиономию!

Люди разных национальностей, полов и возрастов топтались, проскальзывали между собой, двигались навстречу друг другу, предлагая пуховики, дубленки, кожанки, шали, меха, шапки всех моделей и сезонов. Здесь же скупщики с вывесками на груди: “Куплю золото”. Припомнились Ивану Денисовичу недавние многочисленные скупщики ваучеров вот так же с картонками: “Куплю ваучеры”. Что-то чужое, зловеще-угрожающее чудилось ему во всем этом...

Молодые люди, жители здешних мест, еще неопытные, держатся неуверенно, некоторые не могут скрыть стеснения. Товар их победнее: джинсы, куртки, майки.

С отвратительным чувством выбрался Иван Денисович на край толкучки. Перед ним оказались женщины с самодельным товаром: носки, рукавицы, береты, следки, шапочки, в том числе связанные из распущенного. “Серость”...
– определил он.

Выбрав местечко посвободнее, он остановился, достал из кармана и закурил подобранную с земли сигарету. Стал собираться с мыслями. “Ничего святого не осталось в народе. Ну да, в народе... в общем. Но народ тут ни при чем. Кто его таким сделал? Кто позволил? Ордена скупают... Переплавляют... Торгуют честью и совестью. Золото открыто скупают... Откуда деньги? Где милиция?”

Голова Ивана Денисовича шла кругом.

Вдруг на него надвинулась толпа растрепанных цыганок, молодых и постарше. Спорят, галдят. Одеты пестро, в необъятные юбки, просторные кофты, в куртки, кожанки. Одежда, в основном, новая. В ушах огромные золотые серьги. На шеях - золотые цепи, а у некоторых на цепях тяжелые золотые кресты. “На каждый крест ушло золота больше, чем его в ордене Ленина”, - определил Иван Денисович. На пальцах многих цыганок по нескольку золотых колец, перстней с камнями, печатки.

“И откуда у них все это? Не работают... Торгуют водкой, сигаретами “Прима” да спичками? А-а-а, наркотики...
– догадался Иван Денисович.
– А распродажа краденого? А попрошайничество? А обирание молодых девчонок при гаданиях? Те сами снимают с себя и отдают золотые украшения за предсказанную “счастливую судьбу”. Дебри цыганские....

Крутятся, вертятся люди, как мусор в воронке мутной воды, — констатировал он.
– Одно слово: барахолка. Вся Россия барахолкой стала. Припомнились чьи-то слова: “Обидно за державу”.

Двигаясь дальше, натолкнулся на торговок спиртным. Пожилые женщины держат в каждой руке по бутылке. “Кто-то из них, - думал он, - надеется иметь выручку, как добавку к пенсии, кто-то - скопить на черный день. Совсем недавно большинство из них невозможно было - это он знал точно - под ружьем направить что-нибудь продать. Им легче было даром отдать, чем продать. Но... голод не тетка, калачиками не накормит. И стоят русские женщины, сгорая от стыда, переживая срам “перестройки”. Кто за них заступится?” - возмущался и протестовал он внутренне. Густо теснились в его голове мысли, не находя выхода.

Как гвалт на птичьем базаре, стоял шум человеческого базара, выдавливающего его, Ивана Денисовича, из своей массы, как инородное тело. Толкотня, шум, выкрики, переругивания, реплики перекрывались рекламами, радиообъявлениями, нахваливающими товар, зазывающими “господ покупателей”. Владель-цы торжищ старались придать барахолке подобие “цивилизованного рынка”, прибавляя к рекламе “магические” слова: “из Германии” (США, Турции, Японии)... “Из Европы”.

Между тем он выбрался из толпы и оказался на некотором возвышении, заросшем травой: видно, это был отвал земли, сдвинутой, когда ровняли площадку под базар. Перед ним на огромном пространстве колыхалось море людей. “Кто они? Предприниматели? Спекулянты? Челноки? Работать бы им, учиться, строить, хлеб растить. Зачем заставили молодежь, получившую образование за государственный счет, ездить за бугор и возить барахло, которого сами могли бы наделать? Значит, кому-то это выгодно. Дурят молодежь, а она и рада стараться, мотается туда-сюда по вокзалам да таможням. Взятки дает, да еще дрожит, как бы там чего не пропало”.

Так или не совсем так думал Иван Денисович, но суть происходящего понимал правильно: “Трагедия народа огромной страны”. Тяжело, будто обвешанный гирями, покинул он толкучку.

...Навспоминавшись досыта, преодолев недуги, Иван Денисович встал с постели. Заставил себя принять ванну, которую тщательно очищал и отмывал от накопившейся грязи, потому что долго ее толком не чистил и не мылся сам. Обходился душем. Кое-как побрился, причесался. Уже не свежий костюм погладить было нечем. Надо бы в парикмахерскую зайти, да денег нет. Теперь ни на что денег нет. Главное - вовремя заплатить за квартиру, чтобы не выкинули на улицу.