Газета "Своими Именами" №3 от 15.01.2013
Шрифт:
– Двадцать минут уже сидит, - говорилось в этой очереди.
– Больной какой-нибудь.
– Ничего не больной, рядом с ним спали на нарах, просто глубоко неразвитый человек, грубиян.
– Действительно, безобразие. Да постучите вы ему.
– Господин штабс-капитан, - постучали в дверку, - надо о других подумать. Вы не у себя дома.
Понемногу на палубе всё больше становилось народу. Из-за брезента, покрывавшего гору чемоданов, вылез багровый, тучный, недовольный член Высшего монархического совета Щеглов, саратовский помещик. Он за руку вытащил оттуда же свою
В кухонных котлах в это время варились бобы с салом. Негритята раскупоривали полупудовые жестянки с австралийской солониной. Около кухни говорили по этому поводу:
– Опять бобы. Это же возмутительно. – Я просто отказываюсь их переваривать. Издевательство какое-то.
– А вам известно, ваше превосходительство, что это за солонина? Это мясо австралийской человекоподобной обезьяны. Я сам естественник, я знаю.
– Меня рвало вчера. Вот вам, господа, отношение союзников.
– А в первом классе, извольте видеть, отличный обед в четыре блюда.
– Для спекулянтов. Одни жиды в первом классе. Устроили революцию, а мы жри обезьян.
…В это время от котлов повалил такой густой запах, что очередь обернулась к поварятам. Они черпали огромными уполовниками бобовую похлебку и разливали её по жестянкам из-под консервов, по чашкам, черпакам – во всё, что подставляли проголодавшиеся эмигранты.
На эту давку сверху, со средней палубы, глядели уже откушавшие в столовой первого класса финансовые, сахарные, чайные, угольные короли, оказавшиеся на пароходе в гораздо большем количестве, чем это казалось при посадке.
…Средний трюм был оглушён треском пишущих машинок. Здесь в разных углах, на нарах и ящиках сидели сердитые генералы, окружённые каждый своим штабом, и диктовали приказы по армии, обязательные постановления, жалобы и каверзы, изящные адъютанты легко взбегали по лесенке на палубу, где и приколачивали исходящие бумаги на видных местах.
Войск, в обычном смысле слова, у генералов не было, но войсковые штаты и суммы имелись, и поэтому генералы действовали так, как будто войска у них были…
В этом трюме всё обстояло благополучно. От него сильно отличался носовой трюм, тёмный и сырой, со множеством крыс. Здесь в три яруса были нагорожены нары, и на них отдыхали после завтрака и разговаривали общественные деятели, беглые помещики, журналисты, служащие разных организаций и члены радикальных партий – почти все с женами и детьми.
– Я совершенно покоен, не понимаю вашего пессимизма, - говорил один, свесив с нар длинное бородатое лицо в двойном пенсне, - страна, лишённая мозга, обречена на агонию. Пока мы ещё держались на юге, - мы тем самым гальванизировали красное движение. Теперь мозг изъят , тело лишено духа, не пройдет и полугода, как большевики захлебнутся в собственных нечистотах.
– Полгода, благодарю вас, - проговорили из темноты, из-под нар, - вы, почтеннейший, довольно щедро распоряжаетесь российской историей. Им, негодяям, и полмесяца нельзя дать поцарствовать.
– Как же это вы им не дадите, хотел бы я знать!
– А я хотел бы знать, как вы запоёте, когда к вам заберутся бандиты…Это, батенька, всё скрытый большевизм. В морду, чтобы из морды – бифштекс, - вот какой с ними разговор. Завопить на весь мир: спасайте, грабят, режут!...Хотите компенсации? – пожалуйста. Японии- Сахалин за помощь, англичанам – Кавказ, полякам – Смоленск, французам – Крым. Проживём без этих окраин да еще сильнее станем.
– Ну, уж извините – вы несёте вздор. Во имя высшей культуры, во имя человечности, во имя великого русского искусства должны мы просить помощи, и Антанта даст эту помощь… (ныне это НАТО и США в обмен на армию творческих проституток. – В.К.).
– Эге!
– Ничего не «эге». А 2000-летняя христианская цивилизация, это тоже – «эге»? А французская революция – это «эге»? А Паскаль, Ренан – «эге»? Да что мне с вами говорить. Не в Азию едем к Чингисхану, а в очаги высшей культуры (в очаги двух мировых войн, Кореи, Вьетнама, Палестины, Югославии, Ирака, Ливии, Афганистана, всего мира. – В.К.).
– Значит, одесская эвакуация тоже не «эге» по-вашему?
– Одесса - трагическая ошибка союзников. Наш долг рассказать им всю правду. Европе станет стыдно… (рассказали, и А. Гитлер откликнулся.- В.К.).
Помолчав, господин в двойном пенсне плюнул, борода его уползла за нары. В другом месте в темноте говорили:
– Сесть в чистом ресторане, с хорошей услугой, спросить кружку холодного пива – во сне даже вижу.
– А помните «Яр», московский? Эх, ничего не умели ценить, батенька! Храм! Шесть холуев несут осетра на серебряном блюде. Водочка в графинчике, и сам графинчик инеем зарос, подлец. Расстегай с вязигой, с севрюжкой при свежей икорке…
– Ах, боже мой, боже мой!..
– Помню, открылся новый «Яр». Получаю приглашение на бристольском картоне с золотым обрезом. Напялил фрак, гоню на лихаче… В большом зале молебен служит сам митрополит. В первом ряду – командующий Плеве при всех орденах, военные, цвет адвокатуры, именитое купечество - все во фраках. Образа, свечи. Восемь дьяков ревут, как на Страшном суде… Выходит хозяин… и закатил обед с шампанским на 400 персон.
– Неужели бесплатно?
– А как же иначе?
– Слушайте, да ведь это же красота, боже мой, боже мой!.. Не ценили, проглядели, проворонили какую страну…
– Вот то-то и оно-то, и едем в трюме на бобах.
Ещё где-то между нар шуршали женские голоса:
– До того воняет здесь, я просто не понимаю – чем.
– А в Константинополе, говорят, нас и пускать не будут с парохода-то.
– Ничего неизвестно. Говорят, на остров на какой-то нас выкинут, где одни собаки…
– А мы с мужем рассчитываем в Париж пробраться. Надоело в грязи жить.
– А что теперь в Париже носят?
– Короткое и открытое…
Около кухни член Высшего монархического совета Щеглов, отдуваясь, осовело слушал, что рассказывал ему приятель, белобрысый, маленький человек с лихо заломленной фуражкой астраханского драгуна на жиденьких волосах: