Газета "Своими Именами" №50 от 13.12.2011
Шрифт:
К чему этот настойчивый намёк? По языку, манерам и поведению на подлинного турка Бендер всё же не похож. Портрет его, воспроизводимый неоднократно, тоже мало что проясняет: «Атлет с точёным, словно выбитым на монете лицом, голова его с высоким лбом и иссиня-чёрными кудрями», «длинный, благородный нос», «красавец с черкесским лицом» и пр. Опять же не похоже на облик турка, а упоминание «черкеса» говорит лишь о ярко-восточном типе внешности (как и «иссиня-чёрные волосы»), черкесы (адыги) к тюркским народам не принадлежат, входят в кавказскую семью. Бендер любит рассказывать «еврейские анекдоты», но это ничего не значит: в 20-х и 30-х годах в России такое сделалось повальной модой…
…В поведении Бендера бросается в глаза любопытная черта его натуры, которая на первый взгляд может показаться противоречивой. С одной стороны, он профессиональный шантажист и вымогатель, причём никакими средствами не брезгающий: чего стоит одна угроза донести на Воробьянинова в ГПУ или женитьба на провинциальной вдове, чтобы обокрасть её и, опозоренную, навсегда бросить. Культурный уровень Бендера самый низкий, вкусы убоги, интересы сугубо корыстны — всё это очевидно и бесспорно. Но не так просто обстоит тут дело.
Иногда Бендер вдруг совершает поступки, которые кажутся широкими и даже щедрыми. Так, он мог бы и в одиночку отыскать бриллианты в стульях, какой уж помощник ему, проходимцу, нерасторопный дворянин, вышвырнутый из родового имения? Бендер оставляет Воробьянинова при себе, причём вовсе не из великодушия, он сам цинично объясняет: «Без него не так смешно жить». Бендер дарит жулику-неудачнику Балаганову пятьдесят тысяч рублей — в те годы, когда инженер получал около ста рублей в месяц, это была сказочная сумма. Он привёз Козлевичу запасные части к прохудившейся машине, сожалея, что в советских условиях он не может купить ему обещанной иномарки, причём сожаление это явно невыдуманное.
Именно эти обстоятельства позволили некоторым поклонникам Остапа Бендера выдать ему чуть ли не восторженные характеристики. К. Симонов расценил его как «разностороннего и весёлого жулика, не лишённого добродушия и даже своего рода принципов товарищества». Конечно, «разносторонний жулик» — это очень своеобразная похвала, но гораздо важнее тут другое, противопоставление Бендеру других героев дилогии: «злобного тупицы» Воробьянинова, «злодея» Корейко, «мелкой спекулянтки» Грицацуевой. Эти суровые характеристики никак не вытекают из текста дилогии, ибо Воробьянинов по природе своей ничуть не злобен, Корейко всё же «злодеем» не является, а Грицацуева ничем не «спекулирует». Цель у К. Симонова проста — возвысить Бендера за счёт других героев. В том же ключе высказался и Эренбург: «Милый плут» — ударение здесь явно делается на первом слове.
Если внимательно присмотреться к широким вроде бы жестам Бендера, то отсюда последует неожиданный для многих вывод: мелкий жулик очень властолюбив, он страсть как обожает рабскую покорность и поклонение себе. Да, странно вроде бы для хохмача-афериста, но это именно так.
Вот несчастный Воробьянинов. До революции он был предводителем дворянства своего уезда. Современному читателю приходится пояснить, что выборная должность эта (в уезде ли, в губернии) была почётной, и только: обычно на неё избирались родовитые лица дворянского сословия, к тому же не бедные — звание требовало немалых расходов. И вот Воробьянинов — подручный одесского жулика. В музее мебели, обнаружив стулья, Бендер кричит бывшему предводителю: «Молитесь на меня!», — а вскоре повторяет это приказание ещё три (!) раза подряд.
После неудачи на мебельном аукционе он свирепо избивает этого пожилого уже человека, причём Воробьянинову приходится терпеть, он даже «стоял, сложив руки по швам». Рукоприкладствует Бендер неоднократно: вот он «восторженно (!) пнул Воробьянинова ногой в ляжку», а вот «ударил Воробьянинова медной ладонью по шее». Неудивительно, что бедняга постоянно унижается перед своим повелителем: «угодливо спросил» он, «робко спросил» и т.п. И вот соавторы не без удовлетворения подмечают развитие отношений между своими героями: «Ипполит Матвеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел на Остапа, глаза его приобретали голубой жандармский оттенок». «Жандармский» — это от преданности служения, надо полагать.
Бендер терпит около себя этого надломленного жизнью человека только потому, что обожает помыкать людьми. В конце погони за стульями, в преддверии близкого успеха, в подпитом состоянии он издевается над зависимым от него Воробьяниновым: «Знаете, Киса, я, кажется, ничего вам не дам… Это баловство. А возьму я вас в секретари. А? Сорок рублей в месяц. Харчи мои, четыре выходных дня… А? Спецодежда там, чаевые, соцстрах… А?» Три пренебрежительно-барских «А?» — это очень характеристично. Бендер действительно предлагает бывшему дворянину прекрасные условия, но зачем матерому гешефтмахеру такой неловкий слуга, зачем ему вообще «секретарь»? Да потому, что сокровенная мечта всякого обнаглевшего выскочки — «чтоб служили у него на посылках» люди самого высокого звания (пусть в прошлом!). Унижая их, они испытывают наслаждение, ради которого никаких денег беречь не станут.
Перебрал тут человечек, которого авторы почтительно именуют «великим комбинатором» и даже «командором». Униженный раб взбунтовался и ночью исподтишка пытался зарезать мучителя.
Гораздо проще, но по тому же порядку строятся отношения Бендера с Балагановым. С первой же их беседы Бендер слушал Балаганова, «небрежно глядя перед собой», а потом с деловитостью барышника заявил: «Даром питать я вас не намерен». Рыжий простофиля «хотел было пошутить, но, подняв глаза на Остапа, сразу осёкся», более того — «почувствовал вдруг неожиданное желание вытянуть руки по швам». Ничего себе «товарищество»!
Старого жулика и бродягу Паниковского Бендер сразу же берёт в том же качестве: «Встаньте на колени». Ужасно нравится поклонение «потомку янычар»! Вот другому жулику, Берлаге, он командует «голосом Николая I»: «На колени!» Тут уже глаза «командора» «сверкали грозным (!) весельем», не шутка. Бендер ужасно любит стращать людей, стоящих ниже его. Вот неудачник Востриков: увидел его, и «великий испуг поразил сердце отца Фёдора». Когда Паниковский вздумал возражать, Бендер ударил его «каучуковым кулаком» так, что старик заплакал. Неудивительно, что он, как и Воробьянинов, «льстиво заглядывал в глаза» своему хозяину. Также не постеснялся Бендер ударить и другого старика — бывшего камергера Митрича: за какое-то лыко в строку тот «молча ткнул его в грудь».
Зато Остап Бендер очень мил и покладист с людьми, которых он по-своему уважает. Ильф и Петров подробно описали группу столичных писателей и журналистов, которые в 1930 году ездили в комфортабельном поезде на открытие Турксиба. Сцены эти тем более интересны, что соавторы невольно создали самопародию. Получилось так, что темноватый гешефтмахер Бендер оказался… ну, совершенно таким же, как и тогдашняя литературная элита!
Любимец авторов «горячий» журналист Лавуазьян восторженно объявляет «сыну турецкоподданного»: «Вы — профессионал пера!» И неудивительно, что обитатели литературного поезда собирались по вечерам не у кого-нибудь, а именно у Остапа Бендера, и профессиональный вымогатель не только чувствовал себя легко и свободно, но и вёл с гостями беседы на равных.