Газета Завтра 190 (30 1997)
Шрифт:
В. К. Знаете песню: “На Тихом океане тишина обманчива, как летняя погода”? Сегодня там крупнейшие державы мира друг против друга пока стоят — и люди по 3-4 месяца находятся на боевом дежурстве. Но за последнее время и ТE8хий океан, и моря все больше становятся ареной доверительных действий. Мы начали проводить ряд совместных с другими флотами мероприятий. Почти ежегодно проводятся учения с Соединенными Штатами Америки, а в прошлом году мы принимали корабли четырех государств на празднике 300-летия русского флота. Буквально неделю назад от нас ушел проводящий кругосветное плавание фрегат “Ричмонд” Королевства Великобритании. На мой взгляд, это просто веление времени. Тематика наших учений — оказание помощи в стихийных бедствиях, в тех ситуациях, которые складываются здесь, в западной части Тихого океана, в результате возможных землетрясений: где надо — эвакуация, где — оказание помощи людям и доставка продовольствия.
А. П. Вот вы говорите “меры доверия”. Со времен Горбачева — все меры доверия. Китай, например, не только отрабатывает “меры доверия”, но и наращивает свое военное присутствие, и все с пониманием, с уважением даже к такой политике относятся.
В. К. Я бы сказал так: Китай увеличивает или улучшает свою обороноспособность. Почему бы так не сказать?
А. П. Но когда шли последние маневры вокруг Тайваня, наш флот реагировал?
В. К. Конечно, правда, у нас задача была другая: более детальное изучение обстановки. И мы ее выполнили.
А. П. Несколько лет назад я шел в районе Хоккайдо на каком-то пограничном корабле обеспечения (не помню, как он назывался, но боевой, были там орудия небольшие) так за нами, пока мы шли, шастали два японских эсминца: спокойные, точные, молчаливые — смотрели, есть ли потенциальная угроза.
В. К. Оружие само по себе потенциальная угроза. Потому-то и речь идет о поиске мер доверия, чтобы, не боясь, ходить друг к другу.
А. П. Бояться не надо, но опасаться стоит всегда. А Курилы, эти самые Южные Курилы — ведь до сих пор дискуссия не стихает по их поводу. Есть круги, очень влиятельные круги бизнеса, которые, контролируя, по существу, огромный сектор российской политики, по-прежнему, исподволь, отрабатывают проект передачи этих островов Японии, и общественное мнение находится под такой радиацией, которая вымывает из нашего сознания святую заповедь: “ни пяди русской земли!” Если Украину отдали, то что там Курилы? Если Прибалтику отдали…
В. К. Вы меня в политику тянете, а ведь знаете, что военные политикой не занимаются. Но отвечу вам так: в этих вопросах я за законность и справедливость. Я категорический сторонник того, что ни пяди русской земли мы никому не должны отдавать. Ни предками нашими, ни нами, ни нашими детьми, ни историей — никем нам не позволено отдавать, мы права такого не имеем. Но все должно решаться на основаниях законности и справедливости.
А. П. А многое флот проиграл бы в случае потери этих островов?
В. К. Безусловно. Прежде всего здесь проигрыш стратегического плана, потеря оперативной целостности театра. Это уже проигрыш. Дальше условий можно много придумать: и блокирование флота в Японском море, и невозможность развертывания сил в океанскую зону и т. д., но потеря оперативной целостности, разрыв флота пополам — это уже говорит о многом.
А. П. И последний вопрос. Я не завидую сегодняшним официальным идеологам, которые говорят о величии России, потому что у них нет примеров личностных, на которых они могли бы воспитывать, скажем, новую армию. Допустим, вот Суворов, давайте действовать как Суворов! Но Суворов собирал империю, он за Измаил воевал, он бил турок. Тирасполь, Приднестровье — это суворовские завоевания. Или давайте брать пример с Ушакова для флота. Но Ушаков долбил турецкий флот на Средиземном море… Кого ни возьми — все так или иначе содействовали расширению русских пространств: что в море, что на суше. А где новые, демократические герои, в чем их слава?
“Летчики ведут ракетоносец на цель, уже приборы вложили ее образ в электронную память ракет. Те еще связаны жестко с машиной, но в их электронном мозгу уже зреет, дымится удар.
— …Шесть, пять, четыре, три, два, один… Пуск!..
Недоступный для средств ПВО, вне их зоны поражения, ракетоносец пустил ракету. Медленно удаляясь, она вписывается в ниспадающую к морю кривую, вычерчивая ее дымной трассой.
— Есть!.. Цель поражена!.. Попадание!..” (из блокнота)
В. К. Флот и сейчас воспитывается на именах своих героев: Ушаков, Нахимов, Лазарев, и великий наш исследователь Крузенштерн. Но, наверное, сегодня мы воспитываем личный состав на идее нерушимости границ, того достояния, которое оставлено нам нашей славной историей. Вот я выступал на прошлой неделе перед выпускниками училища — 23 диплома с отличием, 3 медалиста — и вспоминал себя. Ведь 30 лет назад я закончил то же самое училище и я понимаю: этикет военного — прекрасная вещь, при мне командующий флотом никогда перед выпускниками не выступал. Но на мои слова: “Есть ли вопросы? Я готов на все ответить!” — ни одного вопроса, им все понятно, видите ли. Если мне не все понятно, как же у них может не быть вопросов? Им же входить в эту жизнь. Я знаю, что они умнее меня. Умнее — это точно. Я-то прожил жизнь в условиях стабильности, мы в тепличных условиях вырастали, я об этом говорю и своим подчиненным, и в человеческих, и в военных. А когда наваливается воз проблем, да воз не по нашим условиям, то многие, кто не был к такому готов, ушли другие руки опустили, в сторону отошли. Остались только те, кто может справиться и с проблемами, и со службой. Но они то за эти шесть лет, с 92-го по 97-й — через сколько прошли? Ведь каждый год динамично реформировалась Россия — я не говорю, в какую там сторону, я говорю о динамике вообще. И они значительно умнее нас, эти молодые ребята, они за 5 лет такое прошли, чего я не видел. И в то же время вот молчат, у них нет вопросов.
А. П. Но, с другой стороны, и вы кое-что видели: мировой океан, например, а они его увидят ли?
В. К. Да, здесь проблема очень серьезная. В прошлом году, например, некоторые офицеры, выпускаясь штурманами, не были ни на одном штурманском походе. Но это тоже проблема решаемая. Просто надо в любой ситуации найти правильное решение. А то все смотрим, вздыхаем, ждем, как узел закрутится сам: затянет тебя или не затянет? Людей, принимающих по существующим условиям четкие решения, почти нет. А здесь все просто решилось: каждый месяц, когда флот делает выход в море, сажаем училище на корабли. И они довольны, и мы довольны. Все курсы берем — и идем в недельное плавание под флагом командующего флота. Они там и свои занятия по программе проводят, и вместе на боевых постах учатся, делают все, что им потом предстоит решать. Так что сегодня уже с первого курса ходят у нас курсанты на боевом корабле. Везде есть выход. Обнадеживает вот что: и в лучшие времена на флоте первичных должностей не хватало всегда. У нас переизбыток был старшего поколения. А низшего звена всегда не хватало. И сегодня просто радость, что молодежь идет. Парадокс ведь: знают, что флот сокращается, а идут! И получают места на кораблях. Вот 209 человек выпускаем, 167 — получают места на Тихоокеанском флоте и на кораблях в первую очередь. Сейчас стоит задача: сохранить корабли. Иначе зачем тогда флот? Этот кабинет не нужен, если кораблей не будет.
“Я поднялся в ходовую рубку. Вахтенный офицер стоял в свечении вод. За стеклами близко, врезанные в светлую воду, шли корабли, по четкой черте, бесшумно, мощно пожирая пространство, тратя последний тающий отрезок времени, сжигая его прикосновением отточенного железа.
Я чувствовал убывание времени: корабельного, боевого, приближавшего старт ракет и своего, личного, отдававшего в голову частым тяжелым уханием.
Море грозно светлело. Шли корабли. И я, чувствуя вовлеченность в удар и матросов-хлебопеков, и юнца-оператора, и множества иных, вовсе незнакомых мне людей, испытал мгновение, расширяющее сознание,- словно тело перестало существовать, а моя душа поднялась над всем, обозрела всю землю разом…
На подводной лодке ртутно задымило. В молнии света прянуло острие, словно сорвался с тетивы черный зубец. И я в тяжелый бинокль следил дрожащий полет ракеты, трепетное, в окулярах, удаление острия.
Крейсер, задрав контейнер, окутался белой гарью, накрылся рыхлой дымной копной — и оттуда, ахнув, гася за собой струю света, умчалась ракета, отточенная, как стеклорез.
На флагмане, перед рубкой, в поднявшемся на дыбы сером цилиндре закипело, осветилось. Задергались кинжальные лезвия синих шипящих огней. И словно шарахнуло по корпусу громадной кувалдой. Огромный огненный шар прокатился по палубе, пропуская сквозь себя корабль, и в пламени, исчезая, на миг возникло черное буравящее веретено. В рубку ворвался, обжигая ноздри, запах раскаленной стали. Жадно, остро вдыхал я этот дух, этот блеск. Глядел, как рассеивается пороховое облако, и бок корабля с контейнером несет в себе горячий ожог — серую, лысую, со сгоревшей краской, броню” (из блокнота)
А. П. Я помню, как молодым человеком попал в кабинет к Адмиралу Советского Союза Горшкову. Он почему-то стал благоволить ко мне после моих публикаций о флоте, оформил мне поездку на все закрытые базы североморские и как-то раз в разговоре со мной увлекся, начал рассказывать об океанических цивилизациях. Он тогда только что написал свою книгу “Морская мощь государства” и говорил, что к ХХI веку Россия станет великой океанической державой и будет контролировать не только поверхность океана, но и дно. Там о поселениях морских речь зашла. И он говорил об этом с какой-то наивной, футурологической, мальчишеской верой и мечтой. Я подумал: как бы ему было горько видеть нынешнее состояние флота. Но надеюсь, что во флоте сохранились наверняка какие-то слои военных интеллектуалов, которые держат еще эту мечту и сверхзадачу.