Газета Завтра 217 (56 1998)

Газета

Жарко пылают свечи. Слышу тихий ход крови в жилах. Голову держи книзу, а душу - ввысь! И держу.

Неизбывна прелесть зимнего вечера, проведенного в молитвенном успокоении.

СРЫВАЮ ЯБЛОКИ

Добрая, благословенная осень. Как хлопанье бича стук - выронила яблоня спелой плод. Бери стремянку и тянись в гущу листвы к яблокам - срывать пора. Вишь, загорел штрифель, с верхушки свалился терракотовым. А съем аниса глухого - и подавно подоспел, осыпается зря уж который день.

Вскочил по стремянке в лиственную сень. Поскрипывает в ладони тугое яблоко: бокастое, наливное, румяное. В корзину, в корзину - вот так: с листочком, с сучочком и без всего. Задубленный яблоневый лист расшевелен, потерт. Затянулся, теперь уже вовсю слышен его дух - садовый, погребной, вековечный. Кажется, донесся из давних лет, когда обонял такой же крепкий листвяной дух, задумчиво перебирал слова привязанности к предкам, и, затеребленный встревающей повседневностью, забывал их. Господи, как чиста жизнь, когда б ни корысть, ни маета людская!

Стою в раздумье, упершись взором в золотой сентябрьский день. "Когда б ни корысть, ни маета людская…" Обрести б такую свободу, надышаться б осенней и всякой другой волей и слечь в могилу добрым, честным, праведным. Как подобает человеку.

БЛАГОСТЬ НЕБЕСНАЯ

Ранняя Пасха. Солнце припекает порядочно. На городских пустырях появились цветочки мать-и-мачехи. Горят свечечками. В храмах теперь благость небесная, а в природе - земная. И на церковных свечечках огоньки колышатся - легкие сквозняки ходят, а на проросших лужайках живые огоньки не мигают, как бы ни резвился ветер.

…Давление крови отнимает силы, аж уши закладывает. Бодрость убита. С березы капель: веточка обломанная сочится.

Новодевичий монастырь. Вереницы молящихся. Вечерняя тишина. За кронами, над стеной - алый кружок солнца.

ТРАВКА ЗАЗЕЛЕНЕЛА!

По бровкам, по гривкам зазеленела травка. В ямах и канавах вода вперемешку с снегом, а дорог и в помине нет - все сравняла непролазная грязь. "Травка зазеленела, травка зазеленела!" - просится в душу доселе будто незнакомый мотив. И вы наклоняетесь к зеленым щеточкам, срываете толстенькие стебельки, подносите их к лицу, вдыхаете непонятные запахи, упиваетесь воспоминаньями о детстве своем, когда вот так же сразу открывалась весна. И теперь, по прошествии стольких лет, как и тогда, нежась в лучах живоносного солнца, славите минутное счастье одиночества и единения с природой. Чувства не скудеют, память не изменяет!

СТРАННИК

На губах полынная горечь и перегретая пыль дорог. Осипшим, глухим голосом попить просит. Вынесешь ведро студеной воды и ковшик. Неуверенно черпает, судорожно открывает рот, но как глотает жадно! Кадык ходуном ходит, курлычет, переправляя влагу в пересохшее нутро.

Сваливается с плеч истлевшее холщовое рубище, расплелись лапти из нескобленного ярового лыка. Версты проселком и большаком без перерыву, это ль не подвижничество?! Не усталь, не страх, а порыв заступничества застыл в глазах. И я счастлив подать влагу для обновления сил его.

ГОРОЖАНЕ

Городок пропах дегтем, мукой и конскими "яблоками".

Громыхают кованые засовы старинных лабазов, скрежещут распашные двери, и из темных пустых недр вырываются запахи едкой плесени, мышиного помета и перержавленного железа. Зачем открывают - никому знать не дано.

Мимо трусит баба с поросенком в мешке, вышагивают лихо власти в галифе, в под кадык затянутых кителях; останавливаются, любуясь собой, образованные девушки.

Иногда из единственного в округе храма Утоли моя печали проходит к пастве батюшка. Прозвякивают мостовой солдаты, умываясь полдневным потом; проносится разлаженная телега…

И все стихает, разомлевая.

О ТЕБЕ РАДУЕТСЯ

Днесь весна благоухает и новая тварь ликует…

Триодь Цветная

Вся сила сущая окрест благоволит, вседневно завязи тугие Спас круглит. Сады гуртуются, распуколки воззвах, глагол довольствия покоится в устах.

Плоды осыпятся, и лист стечет на земь, одне распуколки живут о присный день. Растопит солнышко остаток покрова, и паки летошни убелятся древа.

Ягнятки с яловцем бегут на злачный луг щипать кормочка там, где мается пастух. Кошница травная гостинцами знатна, спешат удойницы скусить до полотна сладчайший бутень и обыклый столбунец, лампадным маслицем облитый козелец. Буланка спутана, да резов стригунок, млеком насытился, не вертится у ног.

Распорот воздух вкург - ныряет козодой, и лишь касаточки лоскунец под полой, чистейший, беленький лоскутец волочат, стремглав выносятся, пронзительно кричат. Слепень надсаду в знойный полдень приберег хлевным товаркам, взгромоздившим поперек тени ветловой, не разморчивой в жары, себя, задумчивых, и пожинок шары.

Не нагляделись всласть, уж вёснушко прошло, долой севалку с плеч, что сеяно - взошло! Озимый хлебушек колосья распустил, Дунаем стелется, как дождик припустил. Не посеклась трава под остьями лучей, ликуют красочки всей Отчизны моей!

Святаго Духа милосердыя Уста точатся благостью Царя царей - Христа. Днесь Всеблагая отворила нам алтарь, Тебе возрадуясь, в слезах земная тварь.

Денис САМОВИДЕЦ РАЯ

СЕ ЧЕЛОВЕК, от земли кормящийся: может загибаться в голодухе среди разора и пустоши, маяться от безысходности, а глядеть все равно будет - в небо, сквозь туман видеть краски вдали и целовать скудную землю-спасительницу.

Крестьянин живет низко к земле, поэтому чует и воздух, и воду свободно, без напряжения. Крепко держась корней, он ступает по земле с легким сердцем. От тяжких болезней он излечивается истовой молитвой, даже не помня имен святых; без знания печатного слова он владеет сокровенным знанием - о солнце жарком, о звере лесном, о хлебе сытном и смысле жизни. Не привязываясь прочно к будничному миру, он угадывает за ним царство воскресное; и то, что мы назовем грязью, для него будут чистые комья черной земли, кормящей его. В ладной лодке мерно скользит он по высокой воде жизни, не замечая пахучую тину страхов и лишений. Когда же он захочет поделиться с нами своим миром, в его словах не найдется места горести или отчаянию, но расскажет он о райских кущах, в которых есть место и для нас.

В русских полях он беседует с травами и хороводит с метелью. На стокрайних дорогах он бродит неспешно, не оставляя следов. Он знает росу и ветер, и жаркий костер, и душу человека. Травознай, жизнемудр, самовидец рая земного, - Александр Николаевич Стрижев, писатель, крестьянин. Он пишет о свете и радости, о тайнах растений и чащоб, о матери-земле и людях, на ней живущих, - о том, что познал сам, чего коснулся руками.

Когда в 1934-м Стрижев появился на свет, его родина - село Тарадей, Шацкий уезд, Тамбовщина - уже лежала в запустении. Раньше кругом цвели сады, яблоки раздавали каждому встречному; а вокруг села всюду колосились хлеба, вдоволь был урожай! Теперь же люди рождались, женились и умирали в голоде. Немешанного хлеба не знали. Весь Тамбовский край, в свое время воспалившийся против большевиков, подвергся жесточайшему разорению. Убивали людей по разнарядке. Расстрелянных крестьян даже на погост не свозили, закапывали на грядках. И стала со временем земля покойницкой, такой пустой, что и ветру остановиться негде.