Газета Завтра 255 (94 1998)
Шрифт:
– Народу у тебя что-то сегодня немного, Ань?
– К пяти набегут. Как тараканы на сусло. Вон из монастыря уж подгребают.
Вошли трое пожилых мужчин, чем-то похожих друг на друга. Может, тем, что одеты были похоже: в пальто старого фасона, в черные ботинки и в промокшие серые шляпы. Потирая руки, бодро сморкаясь, они подошли к стойке.
– В долг не дам!
– громко, на все кафе предупредила Анька.
Они тихо, униженно стали упрашивать ее. Слышались слова: “Не пропадет…”, “пенсия…”, “всегда отдавали…”
– Ну глядите, размундяи, - так же громко сжалилась Анька и налила
– В последний раз верю.
– Они отошли к столику, сняли шляпы, расстегнули пальто. Тускло блеснули на пиджаках старые ордена и медали в окружении разноцветных значков и памятных знаков, сияющих новенькой, необтертой эмалью.
В местном, чудом уцелевшем монастыре после войны был устроен госпиталь для тяжелых раненых, так называемых “самоваров”, которые потеряли на фронте руки, ноги, глаза или то и другое вместе, и от которых отказались родные. С годами приток их прекратился, а естественная убыль увеличилась. И тогда умное начальство приспособило освободившиеся помещения под приют для одиноких ветеранов войны. Кто остался один, как перст, и кому под старость некуда было деться. Умирай - кружку воды некому подать… Квартиры их отходили государству, пенсии тоже. Но кое-что им все-таки оставляли “на табачок”. На эти крохи они и ухитрялись коротать время в этом кафе…
ЗА СТЕКЛАМИ фасада стояла глубокая осень. Деревья сбросили листву, открыв четкий, кружевной рисунок голых сучьев. День стоял холодный, ветренный. С севера бежали тяжелые облака. Сквозь нижние их кромки время от времени сыпался на землю дождь, смешанный со снежной крупой. Иногда сквозь рвань облаков на малое время проглядывало солнце, и тогда все вокруг преображалось. Серая даль вспыхивала последними красками. На бесцветном лугу мокрым малахитом сверкало пятно отавы. В деревне за каналом, на самом косогоре, на юру, виднелась шеренга, штук в десять, тополей. Они каким-то чудом еще держали желтую листву. На короткий миг прохваченные солнечными лучами, они упруго, по-молодому выгибали стволы и, трепеща каждым листком поредевших крон, сказочными фрегатами в золотых парусах рвались навстречу ветру, соотнося свою скорость со скоростью облаков и бегущими по холмам их отражениями.
– Допивать не будете?
– голос Володи вывел меня из созерцательного состояния. Я подвинул ему кружку.
Народу заметно прибавилось. Группка молодежи, по виду студентов, заняла столик у стены, слева от входа. Сбросив рюкзаки и мокрые ветровки на пол, они быстро, в деловом ритме выпили пива, кто-то расчехлил гитару и все, без передышки, запели какую-то бодрую песню, известную только им одним. Круговая порука туристского похода обязывала их веселиться.
– Эй, вы, размундяи, освобождай кружки!
– заорала Анька.
– И квасят губы, и квасят… Нет, чтобы раз-раз и за угол.
– Перебьешься… - высокий мужчина с седыми висками за соседним столиком аккуратно насыпал щепотью пальцев соляной валик по срезу пивной кружки.
– Разбавит, не дольет, и еще, видите ли, подгоняет… Мешает процессу… - Он примерился и, прихватывая соляной валик губами, слева от ручки сделал первый большой глоток. Подумал и сказал: - Нет, ничего…
Вошел давнишний знакомец дядя Саша. Он был тоже старожилом кафе, как Рыжая Анька, как Володя. Медленно, тщательно ставя каблук одного растоптанного ботинка вровень с носком другого, точно совершая ритуальный ход по обету, он побрел к стойке.
– Только тебя и не хватало, - язвительно протянула Анька.
Местные остряки за медлительность походки прозвали его “дядя Саша - луноход”. При случае они всегда просят рассказать его, как в далекой юности он состоял в обществе “долой стыд”. Как при первом выходе членов общества “в свет” - в базарный день на Дмитровский рынок - в чем мать родила, лишь с красными лентами через плечо, на которых мелом были выведены слова их главной патронессы, красного комиссара Александры Колонтай, выраженные кратко и сжато, в двух словах: “долой стыд” - мужики на рынке, остолбеневшие от такого нахальства, взяли их в дубье и вилы и гнали ниспровергателей старой морали через весь городок, “до самых до окраин”, пока вконец не расточили по переулкам и садам. После этого местная фракция всероссийского общества прекратила свое существование.
Насмеявшись вдоволь над рассказом, дяде Саше обычно наливали глоток водки и оставляли пустые бутылки для сдачи.
– Спасибо, сынки, - говорил он в этих случаях, - дай Бог вам здоровья…
– Эй, там, я вам покурю!
– раздался строгий Анькин голос.
– Ну не паразиты, а? Кто курит, сознавайтесь? Вы, что ли, герои монастырские?
– Что ты, Аня, ни сном, ни духом, - трое ветеранов подняли вверх пустые ладони, точно сдаваясь.
– Глядите у меня!
– Однако… - хмыкнул мужчина с седыми волосами.
– Не так строго, Анна Николаевна!
– раздался вдруг от двери низкий, с ленцой голос.
– На полтона ниже.
Человек в ватнике и синем берете, не спеша оглядывал зал, потирая озябшие руки. Еще трое, очевидно, его приятели, чем-то похожие на него, то ли одинаковыми ватниками, то ли прокаленными холодным ветром лицами, стояли за его спиной. Все четверо были крепки, коренасты и немолоды.
– Привет честной компании, - голос переднего без труда накрыл слабый, еще не успевший к тому времени набрать полные звуковые обороты гул.
– Привет, Спартак!
– Капитонычу!
– Рули к нам, - послышалось от столиков. Его здесь, как видно, хорошо знали.
– “Канальские” пожаловали, - не то с издевкой, не то с одобрением протянула Анька, - гость косяком попер… Володька, пошевеливайся!
Тот, кого звали Спартаком, подошел к ветеранам, поздоровался за руку с каждым.
– Дяде Коляне… Сергеичу… Павлу Ивановичу… Дяде Саше!
Потом обернулся к Аньке:
– Анна Николаевна, ты что же это моих друзей обижаешь?
– Их обидишь…
– Не надо, не надо этого делать, - продолжал он с легкой усмешкой, - а то Бог накажет. Они у нас герои, а героев, как говорится, надо беречь.
– Может, мне их в рамку вставить? Заместо политбюро?
– А что, интересное предложение! Как вы на это смотрите, славяне?
Один их ветеранов с глубокими, точно провальными, морщинами на щеках засмеялся и махнул рукой:
– Высоко больно. Нам чего попроще.
– Тогда так: пивка всем по паре кружек и… Чем нынче в этом заведении православных травят?