Газета Завтра 255 (94 1998)
Шрифт:
Обещал платить по 150 рублей.
Пришла осень. Сына необходимо было отправить в школу. А куда? Прописки нет. А за работу фермер заплатил всего лишь 50 рублей. Жене вообще ни копейки не дал.
Правдой и неправдой устроили сына в интернат в Вышнем Волочке. Сами по объявлению уехали в Кувшиново. Там меня пригласили работать водителем лесовоза. Обрадовался.
Да, видать, раньше времени. Машина не на ходу. Запчастей к ней нет. Инструмента нет. Кое-как восстановил, стал работать. Подписал контракт. По радости и не обратил внимания, что получу по нему деньги лишь в том случае, когда вывезу лес с двух делянок. При подсчете оказалось, что такую работу можно сделать при условии ежедневного выхода автомобиля в рейс. А как это сделать, коль он дышал на ладан?
Жили с женой в конторе без прописки. Пришла милиция и отправила
В.КОСТИН
Владимирская обл.
Мы - беженцы из Душанбе. Просим, умоляем, помогите нам найти место, чтобы обосноваться на российской земле. Сейчас мы живем в сельской местности, в Тверской области. Работаем в совхозе. Жена дояркой, а я пастухом. Но дело в том, что хозяйство наше идет к развалу. Работники его месяцами не получают зарплату. Не дают нам и компенсации на детей. Жизнь не сладкая. Бывает так, что по неделям не видим даже куска хлеба. Живем только на одной картошке. Не жизнь - а выживание. К тому же, к нам, приезжим, местные жители относятся очень плохо, можно сказать - враждебно. Потому и хочется сменить свое место жительства. Вот только где его найти. Может, кто-то посоветует или подскажет адрес, куда нам выехать?
В.БАРАБОЛЯ
Тверская обл.
Евгений Нефёдов МУЗА МХАТа ( Т.В.ДОРОНИНОЙ )
Т.В.ДОРОНИНОЙ
И мечтала о морях и кораллах,
И читала, и в романсах парила…
А сама все это время играла -
Так играла, что народ покорила.
А народ был замечательный, русский,
Чья любовь уж если есть - то навеки!
Ведь с доронинским прекрасным искусством
Чувство Родины живет в человеке.
Кто-то смотрит на все это иначе,
Разделяя и театры, и страны,
Мы же вместе и смеемся, и плачем
И в партере, и у телеэкрана…
Сколько времени светло и красиво
Нам дарила и дарит ее муза
Ощущение не только России,
А Советского большого Союза!
И какие б ни прошла испытанья -
Повторяется картина все та же:
Нет билетов на Доронину Таню,
На Татьяну свет Васильевну нашу.
Как бы ни был мир сегодня расколот,
МХАТ и ныне - это праздник для многих.
…Тихо первые снежинки Тверского,
Как цветы, летят актрисе под ноги.
"Ах, вы любите театр?" - спросит с жаром.
И, отринув юбилейную лесть,
Мы ответим от души: - Обожаем!
Потому что там Доронина есть!
Николай Пеньков ЛЮБВИ МОЕЙ ПОСЛЕДНИЙ ЧАС… ( рассказ )
ВЕК ПИВНЫХ на этой станции был короток. Они почему-то имели дурную привычку время от времени гореть. Не успеют мужики освоить, обжить новое помещение, как оно “пых!” - и нет его…
На моей памяти их сгорело две. Первой помню фанерную “стоячку”, выкрашенную в какой-то неопределенный, постыдный цвет. Внутри нее всегда было сумрачно, хотя голая лампочка, свисавшая с потолка, горела чуть ли не круглосуточно. На земляном полу там и сям, вразброс, стояли пустые пивные бочки, заменяя собой столы. Летом здесь было даже уютно. Земляной пол давал прохладу, глушил шаги. Голоса посетителей звучали тихо, умиротворяюще.
Сгорела она, как спичка, в момент, до основания. До нижнего камушка. Никто никуда и позвонить не успел. После “фанерки” на том же фундаменте в короткий срок воздвиглось, как бы само собой, новое сооружение из полупрозрачного, волокнистого шифера на металлическом каркасе. Двойная обшивка стен и крыши имела зимний утеплитель. Казалось, износа этому строению не будет, но, не прослужив и трех сезонов, в темную, осеннюю ночь оно вдруг занялось синим пламенем.
Пожарные поутру на месте пивной обнаружили лишь кучку праха ядовито-желтого цвета и струйку дыма поверх него с нехорошим запахом. Созданная по этому случаю комиссия долго искала причину пожара и в конце концов решила, что возгорание случилось в результате неисправности электропроводки. Вывод, по тем временам, был новый и смелый. Так ли было на самом деле - никто не знал. Думали разное, но определенно утверждать что-либо никто не решался. Истина как всегда канула амбарным ключом в омут. Но по малому прошествию времени, когда столетние, дореволюционные березы в пристанционном скверике вспыхнули зеленым румянцем первых
Глядя через стеклянную стенку фасада куда-то вдаль, мимо и выше оробевших мужиков, толпившихся в дверях, Рыжая Анька четко, как генерал на параде, произнесла: - Если вы, размундяи, будете здесь курить, плевать или сорить - не то что пива, воды из-под крана от меня не получите. Усекли?
– Мужики поспешили согласиться.
– Об чем разговор, Аня? Будет все путем.
Рыжая Анька была бессменной хозяйкой всех забегаловок, которые когда-либо стояли на этом месте, в этом скверике. Сколько помнят старожилы и местные, и с садовых участков, она всегда стояла у пивного крана за стойкой. Горели кафе, но она была несгораемой…
– Володьк, кружки вымыл?
– с привычной строгостью и недовольством в голосе кричит Анька.
– Заснул, что ль, там у меня, размундяй!
Из подсобки вышел Володя. Большой поднос с кружками мелко подрагивал в его руках. Володя был тихим алкоголиком из местных. По рассказам мужиков, как участник войны получал он хорошую пенсию, но (и это надо отметить как редкий, положительный факт) всю до копейки оставлял ее матери, с которой они вдвоем жили в старом домишке возле канала. При Аньке Володя состоял в добровольных помощниках. Утром она наливала ему первую, опохмельную кружку пива. Потом целый день, приволакивая ноги, ходил он от столика к столику, собирая использованные тарелки, кружки, промокая грязной тряпкой пивные выплески на столиках. Иногда, не глядя в лицо, просил знакомых мужиков:
– Оставь допить.
Ему оставляли. Отвернувшись, он быстро выпивал содержимое посудины, коротко благодарил глуховатым голосом и, покашливая, уходил в подсобку, вытирая дрожащими пальцами синие, со слезой глаза. К вечеру он прилично набирался, но не было заметно, чтобы пьянел. Наоборот, переставали дрожать руки, распрямлялись плечи, из глаз исчезала застарелая виновность бездомного пса.
Я СИДЕЛ на своем излюбленном месте в углу, справа от входа, на низкой деревянной решетке, прикрывавшей батарею отопления. По пути с садового участка, перед тем, как сесть в московскую электричку, я всегда заходил сюда на некоторое неопределенное время. В моем воображении, посмеиваясь, я казался самому себе в этих случаях каким-то одиноким перелетным гусем, который спустился к вечеру в тихую заводь отдохнуть, попить водички перед трудным предстоящим маршрутом. Две кружки свежего пива и полстакана “имбирной” стояли передо мной на столике. От батареи под куртку шло приятное сухое тепло. Лицо, исхлестанное за день холодным ветром, занялось изнутри жаром. Было хорошо, спокойно. По-осеннему тихо жундели голоса разных посетителей. Компания крепких, молодых мужиков в противоположном углу что-то негромко, горячо обсуждала, наклонив головы над столиком. Время от времени, будто спохватившись, они залпом опорожняли кружки с пивом. Пьяный мужичонка за их столиком, непонятно как затесавшийся к ним, мешая беседе, кричал Аньке, водя перед собой указательным пальцем:
– Любимая, меня вы не любили!
После каждого вскрика колени у него подгибались, и он, шурша курткой по стене, оседал на пол. Кто-нибудь из мужиков вздергивал его и, утвердив за столиком в прежнем, стоячем положении, мягко предупреждал:
– Держись, отец!
– Надрался, размундяй, - Анька косо наблюдала за этой сценой.
– Живут же люди! Тут упираешься изо всех сил, как папа Карло, а они… С утра выпьют - и весь день свободные. Гуляй, Вася, ешь опилки.
Анька за последние годы заметно сдала. В густых, морковного цвета волосах стала пробиваться седина. На скулах выступили синие склеротические жилки.