Газета Завтра 269 (4 1999)

Газета

На каждый из этих проектов было потрачено от 10 до 20 тыс. $ из городского бюджета. Авторы проектов — члены экспертного совета Комитета по культуре г. Москвы.

“Профи” в театре им. Станиславского. Режиссер — Алексей Литвин. Является ли данный спектакль произведением искусства? Является. Потому что тема его — равенство перед СМЕРТЬЮ диссидентов и спецслужб, коммунистов и антикоммунистов, Макашовых и Березовских. Продолжительность жизни каждого человека — слишком невелика. Не стоит слишком серьезно относиться к социальным маскам. Профессиональна ли данная работа? В основном — да. Потому что содержание пьесы передано. В основном в том, что касается взаимоотношений Полицейского (Л. Сатановский) и Редактора (М. Янушкевич). Меньше ясности во взаимоотношениях их с Секретаршей (Н. Павленкова) и Сумасшедшим Писателем (Н. Трефилов).

Получит ли спектакль соответствующую ему прессу и зрителя? Нет, не получит. Нет номенклатурных актеров. Режиссер не причислен к кругу “избранных”.

“Любовь как милитаризм” Петра Гладилина в театре О. Табакова . Постановщик спектакля Е. Каменькович в очередной раз завалил не такую уж плохую пьесу. Довольно невнятное по жанру действо строится на взаимоотношениях телевизора, в котором нам показывают “домашнее видео”, и игрой блестящих молодых актеров, которую, впрочем, тоже можно было бы записать на видео и смотреть дома, не ходя в театр. По двум телевизорам одновременно. После спектакля О. Табаков делал замечания актерам: “Надо же, чтобы был процесс, чтобы зритель чувствовал: что что-то происходит на его глазах! Хорошо, что спектакль короткий и публика не успевает соскучиться”. Но заклинаниями не поможешь, и консервы остаются консервами.

29 декабря в Доме ученых состоялась премьера и обсуждение документального фильма “Наш Художественный” , авторы — М. Розовский и А. Смелянский. Очередная попытка на чужом горбу въехать в рай, прикрыть свою собственную художественную несостоятельность вывеской “Московский Художественный театр” — провалилась! Слава Богу, еще живы зрители, которые видели “На дне” с участием Качалова и Москвина! Им есть с чем сравнивать сегодняшние спектакли.

“Зритель участвовал в действии!” — с пронзительной ностальгической нотой вспоминали ветераны старый МХТ. Вот вам и один из критериев театрального искусства! Наши зрители не слепые!

“Мистификация” в Ленкоме, очевидно, рассчитана на театральное меньшинство зрителей с извращенной театральной ориентацией, способных в течение двух с половиной часов “тащиться” от обычного монтажа декорации.

Именно “монтаж известных декораций художника Олега Шейниса” предлагает нам Марк Захаров, выступающий сам в качестве то ли визажиста, то ли имиджмейкера, то ли “автора инсталляций, перфомансов и этнографических минимализмов”, а то ли в качестве “режиссера”. Не разберешь. Мистификация, одним словом.

На десерт еще предлагается то ли “пьеса”, то ли “фантазия” Нины Садур “Брат Чичиков”. Пьесой назвать это сложно по причине отсутствия внятной истории и композиции, а переписать и позабыть величайшее произведение Н. В. Гоголя — фантазии много не нужно. Авторы представления просто-таки набиваются к Чичикову в братья. “Спонсоры спектакля: АО “МММ”, банк “Чара”, ИЧК “Властелина” — это они так шутят в программке. При этом имеются также и “действительные (живые) спонсоры спектакля”, которые вложили кругленькую сумму в “подбор, пошив, подгонку и перелицовку костюмов и декораций” из мертвых уже спектаклей: “Жестокие игры”, “Юнона и Авось”, “Безумный день, или Женитьба Фигаро”, “Чайка”. Кроме того, театр выражает “отдельную, особую благодарность” третьей группе спонсоров, то ли мертвым, то ли живым — “правительству Москвы, префектуре центрального округа, администрации президента, Центробанку и Государственной думе”. Прибавьте теперь сюда тоже немаленькие суммы живых денег, которые зритель должен заплатить за несусветно дорогие билеты. “Ну да ведь дан же человеку на что-нибудь ум”, — воскликнул Чичиков, когда в голове его “составился сей странный сюжет”. Очевидно, в благодарность за коммерческую идею авторы “Мистификации” решили пофантазировать на тему, как бы улучшить и поправить текст “Мертвых душ”. Переписали сюжет, реплики персонажей и сами характеры. Сюжет “усилили” текстами “Панночки” и “Записок сумасшедшего”. Получился “тройной одеколон”. Мертвые души — отнюдь не в ревизорских сказках, а просто в виде трупов валяются там и сям в доме Собакевича, у Плюшкина воруют ликер с козявками, плавают в пруду у педераста Манилова, который с мужеподобной супругой пытается затащить Чичикова в постель. Актер Дмитрий Певцов пытается играть удивление всей этой садомии, что выглядит неубедительно, так как сам он — известный “зверь”, трахается с ведьмой и заводит с ней мертвого ребенка. Одетый в архитипическое гангстерское черное пальто и шляпу, “братан” Чичиков круче самого Ноздрева — одетого в лермонтовского испившегося “лишнего человека”, отчасти даже интеллигентски рефлектирующего, но почему-то солдатским юмором.

Единственное живое место в представлении — вывод на сцену большой красивой собаки Ноздрева. Зритель, который до этого умирал от скуки, вдруг оживает и бурно начинает аплодировать собачьему лаю. Как мало все-таки нужно нашему зрителю! Как благодарен он, когда видит хоть что-то живое и красивое! А вместо этого ему подсовывают мертвую полуголую ведьму, лижущую верхнюю заднюю часть ноги рабочего сцены, осуществляющего при этом как ни в чем не бывало пресловутый монтаж декораций.

Но такого много можно посмотреть ночью по телевизору, зачем в театр ходить? Днем по всем каналам то и дело натыкаешься на раскрутку ленкомовской “Мистификации”, а ночью — смотри себе “фантазии” в уже добротно смонтированных декорациях “Плейбоя”. Но это опять-таки — для натуралов.

А для избранного, ограниченного и очень ограниченного меньшинства предлагаются “имитационные модули “итальяно карнавало”, принципиальная схема для домашнего изготовления которых приводится в программке, что тоже — юмор такой у них. Вся эта “итальянская” хреновина призвана дать зрителю образ некой пустышки, пустопорожней и бессмысленной предприимчивости, описанной Гоголем в поэме. Как будто бы Николай Васильевич нуждается в иллюстративных подпорках для страдающих отсутствием всякого воображения.

То ли Захаров и Садур считают себя умнее зрителя, то ли Гоголя, то ли претендуют на “новые формы”. Распятие М. Захаровым Чичикова на чертовом колесе — настолько само по себе банально, что еще примерно полвека назад выдающийся артист МХАТ В. О. Топорков в своих воспоминания уже как беспримерный архаизм отмечает “символику деталей” Андрея Белого, который сложил колесо брички из разговора трех мужиков в начале поэмы с фамилией одного из мужиков Коробочки — Ивана Колесо, и добавив испорченное колесо брички, на которой Чичиков бежит из губернского города, обнаружив, что Гоголь — “непонятный”:

“В те не столь далекие времена (1927-1938) многие из наших театров еще находились в плену махровых формалистических тенденций, — пишет Топорков в главе “Мертвые души”, посвященной репетициям со Станиславским. — Существовал как бы некий режиссерский дебош. Тут было много и искренних увлечений сбитых с толку талантливых режиссеров, особенно среди молодежи, и наивная подражательность посредственностей, дилетантов, и ловкость любителей авантюры, не забывающих преимуществ мутной водицы. Стройные, монументальные произведения наших великих драматургов-классиков разрезались на мелкие кусочки-эпизоды, и из них строились “произведения”, напоминающие лоскутные нянькины одеяла. Характеры действующих лиц искажались до неузнаваемости, вопреки здравому смыслу характеристик, данных автором, персонажи нередко забирались на трапеции и ходили по канату и т. д. и т. п. Эстетская театральная критика, естественно, была на стороне “новаторов”. Настроенная чрезвычайно активно и воинственно, она буквально набрасывалась на все, что имело хоть какую-то долю здравого смысла в театральном искусстве”.

Вот кладбище, на котором откопана “эстетика” “Мистификации”.

Валерий СТОРЧАК

На снимке: автор у входа в Комитет по культуре г. Москвы

П. Парфененков [ЮБИЛЕЙ] ВАЯТЕЛЬ И ВОИТЕЛЬ

Уроженец села Слободчики Усть-Ишимского района Омской области Федя Викулов попал однажды в костерезную мастерскую г. Тобольска. Из желтоватого бивня мамонта мастера резали крохотных оленей, охотников, самих хозяев клыков — лохматых сибирских слонов... Парню дали попробовать — дело пошло, да так хорошо, что работа юного костереза “Пляшущий шаман” заняла призовое место на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Кость — материал твердый, хрупкий, деликатный — не выносит склеек. Все, до самых мелких деталей, вырезается из единого куска бивня. Чтобы не растерять замысла в нужных подробностях, костерез должен выработать в себе способности лаконичного обобщения и высокое чувство дисциплины. Эти качества скульптор пронес через всю свою долгую и непросто прожитую жизнь. Пришло время призыва — и студент второго курса Московского художестенно-промышленного училища им. Калинина попадает сначала в кавалерию, а затем в авиацию.