Газета Завтра 289 (24 1999)
Шрифт:
Слободан увлекает меня с положая в лес: "Не обижайся. Сейчас сюда пролаз заборонен. Это наша война. А ты Рус новинар (журналист). Не можем тобой рисковать".
В лесу вырыты укрытия. Над землянками бетонные дорожные плиты. Единственное, что я смог выпросит у моего "телохранителя", это разрешение стоять у входа. Почти стемнело. И берег сквозь деревья почти неразличим.
Неожиданно дальний берег Дуная взрывается оглушительной стрельбой, и низко над водой веером распускается пушечная очередь. Малиновые и рыжие трассеры,
Почему-то мне вдруг они кажутся страшно уязвимыми. Что могут эти двадцатитрехмиллиметровые пушки против компьютеров, электронных прицелов, совершенных ракет? Как бессмысленна и отчаянна эта стрельба…
Но неожиданно невысоко над рекой в сети снарядов ярко вспыхивает и разлетается огненными перьями алый шар. Слышен разрыв и плеск воды. Сербы радостно кричат. И я понимаю, что в стену огня влетела и была сбита ракета. И эта удача зенитчиков вдруг наполняет меня пьянящим восторгом. И я тоже ору вместе со всеми что-то несуразное. Так их мать! Ура! Живели Сербия! И вдруг ловлю себя на мысли, что впервые за все дни пребывания здесь спокойно и даже азартно гляжу в небо. До этого его синева вызывала лишь болезненное ощущение чуждости и пустоты…
Но тут, на другом берегу Дуная, где-то недалеко от кромки воды в лесу вспучивается огромный огненный шар. Земля под ногами вздрагивает, и сквозь подошвы я чувствую глухой удар. За первым шаром вспыхивает второй, потом третий. Пламя взлетает так высоко, что еще несколько мгновений — и все вокруг на пару километров видно, как на ладони. Окружающее тонет в громовом грохоте. Бомбы! Инстинктивно вжимаюсь в стенку блиндажа, хотя понимаю всю бессмысленность этого движения. А с положая в небо уже потянулись частые нити трассеров. И я вновь кричу от невыразимого восторга перед мужеством этих парней, которые навстречу тоннам смерти разворачивают короткие рапиры свих скорострельных пушек. Воистину, безумию храбрых надо петь песни!
Неожиданно откуда-то из леса за рекой в небо круто взвивается огненное копье и исчезает в вышине. Ракета! Томительно тянутся мгновения, и вот далеко в ночи распускается вспышка разрыва, а еще через мгновение рядом с ней в небе проявляется узкий конус пламени, который стремительно уходит к горизонту. Подбит! Подбит, гад! Грохот пушек, кажется, резонируется с сердцем. Батарея на другом берегу вновь ставит завесу над рекой. И я с радостью вижу, что количество установок, ведущих огонь, все то же…
Где-то через час приходит команда прекратить огонь. И на уши ватой вдруг наваливается тишина. Она настолько неестественна, что в первое мгновение пугаешься — может быть, ты просто оглох? Но неожиданно слух улавливает какой-то плеск с Дуная…
Батарея перебазируется на запасной положай. Урчат моторы, выкарабкивающихся из капониров "Праг", гудят движки грузовиков обеспечения. На смену позиции отводится всего несколько минут. А к утру вновь уже ничто не будет напоминать о том, что здесь находятся пушки…
Все сразу пошло не так, как планировалось. Уже в воздухе его группу перенацелили с подстанции в Панчево на штурмовку позиций ПВО вдоль Дуная в пригороде Белграда, которые уже сбили три из пяти запущенных "томагавков". Пока группа разворачивалась и готовилась к атаке, он услышал доклад англичан, взлетевших на четверть часа раньше, о том, что им не удалось прорвать белградскую ПВО и поразить подстанцию в районе Нового Белграда…
Наконец операторы с центра боевого управления забили в бортовой компьютер данные о цели. Группа занимает новый боевой порядок.
…Самое безумное занятие — искать ночью сербских зенитчиков. Их батареи постоянно меняют позиции, и охота за ними дело почти безнадежное. У самолетов есть, конечно, теплопеленгаторы, способные засечь жар раскаленного ствола и намертво вцепиться в него, уничтожить тепловыми ракетами… Но для этого надо спуститься ниже трех тысяч. А это почти верная смерть. К тому же при постоянной стрельбе пушек ракеты бессильны, они теряют цель и наводятся на вспышки разрывов…
Позиции зенитчиков, кажется, видны как на ладони. Вот они. Далеко внизу в полной тишине со дна темной чаши золотыми цепочками неестественно медленно поднимаются в небо и распускаются алыми одуванчиками разрывы. Но эта уязвимость батарей, медлительность снарядов обманчивы — одна ошибка и даже один такой снаряд превращает самолет в груду горящего железа. Но всего страшнее тьма вокруг пульсирующих огоньков орудий. Что скрывается в ней?..
Группа расходится. Атака с разных направлений — так называемый "звездный" налет. Высота сброса управляемых бомб — шесть тысяч метров. Ручку управления на себя и вправо. Машина мощно входит в пике.
Краем глаза он видит, как где-то далеко в ночном небе с секундным интервалом вспыхивают и тянутся к земле всполохи запущенных кем-то из его группы ракет.
Кажется, целую вечность прицел обрабатывает информацию и переходит в режим захвата цели. Наконец на индикаторе вспыхивают долгожданные "пээры" — пуск разрешен. И даже не выдерживая обычных двух-трех секунд, на более надежный захват, он жмет кнопку запуска. Корпус "сокола" вздрагивает и как-то сразу "вспухает", освободившись от бомб. Он вновь тянет ручку управления на себя. Выход из атаки. И здесь его обжигает — он провалился почти до четырех тысяч! Чертовы тупые бомбы!
Почти машинально он резко входит в вираж, выполняя противозенитный маневр, и здесь корпус самолета резко подбрасывает ударная волна разрыва.
Тотчас в кабине начинает резко мигать лампа оповещения об опасном режиме, а в наушниках женский голос речевой информации бьет по ушам: "Пожар в двигателе!.. Пожар в двигателе!.."
— Боб, ты горишь! — звучит из наушников голос ведомого.