Газета Завтра 299 (34 1999)
Шрифт:
Он жаждал своего театра. Навязывал свои пьесы всем ведущим режиссерам страны. Радовался любому поклону в его сторону вахтанговцев и Малого, МХАТа и Таганки, ермоловцев и театра Станиславского. Так и погиб без своего театра. Нет вампиловского театра и поныне.
После гибели, правда, возникла кратковременная мода на Вампилова. Появился модный миф. Уже после смерти его полюбили Олег Ефремов и Владимир Андреев, Олег Табаков и Валерий Фокин, "Современник" и МХАТ, театр Станиславского и театр Ермоловой.
Но мода на Вампилова так же быстро и кончилась. В 1987 году отмечалось пятидесятилетие
Не назовешь же по-настоящему вампиловским пошлый фарс, разыгрываемый изредка у Марка Розовского и один из анекдотов, поставленный в "Табакерке" вместе с "Бобком" Достоевского. Когда Валентин Распутин пишет в предисловии к "Избранному": "Уже сегодня можно с уверенностью говорить, что Вампилов возвращается. Ибо без него, без Островского, Сухово-Кобылина, Чехова, Горького театр покосится так, что потом потребуются десятилетия, чтобы выправить",— я позволю себе, увы, с ним не согласиться.
Вампилов сегодня есть в русской литературе, но он из нее никуда и не исчезал. А в театре — Вампилова как не было при жизни, так нет и сегодня. Не случайно же напрочь ушел из драматургии в прозу и кино младший его черемховский собрат по перу и таланту Михаил Ворфоломеев. Если вспомнить ту песенку, из которой Вампилов взял себе прозвище "Черемховский подкидыш", то там были такие слова: "В Черемхове, на вокзале двух подкидышей нашли, одному лет восемнадцать, а другому двадцать три",— получается прямо по песне, что рожденный несколько лет в том же Черемхове Михаил Ворфоломеев, один из лидеров театрального репертуара лет десять назад, приходится Вампилову настоящим младшим "черемховским подкидышем". Но и его драматургия нынче не ко двору из-за своей несомненной русскости и нравственности. Исчезли из репертуара Евгений Чебалин, Степан Лобозеров, Нина Семенова. Когда-то прорвутся новые молодые русские таланты? И где театры, особенно в Москве, которые их пригреют?
Впрочем, Валентин Распутин осознает: "Ставить так, как в десятилетие после смерти — "пожаром" по всей России...— Вампилова уже никогда не будут. Он вошел в тот строгий и неразменный ряд авторов, на которых мода не посягает".
Красивые слова для предисловия к "Избранному", но если сейчас, на шестидесятилетие, ни один московский театр не всколыхнулся, то чего стоит этот "строгий и неразменный ряд" неставящихся пьес? С другой стороны, что делать Александру Вампилову рядом с гомосексуальными пьесами Коляды или с разнузданными "цветами зла" Волосова? Не совмещается он и с примитивными антисоветскими агитками новых идеологов театра — так же, как раньше несовместим был с парткомовскими агитками Шатрова и Гельмана.
Распутин прав: "Вампилова ставили, но мало, и он сам чувствовал себя неуютно на сводной афише в пестрой и чаще разнузданной компании".
А сколько было принимавших драматургию трагичнейшего писателя на уровне анекдота?
"Прощание в июне" повсеместно ставилась как байка про любовь, в духе аксеновского "Звездного билета" с расхожими представлениями о студенчестве. А куда трагедию Золотуева в этой пьесе денем? Казалось бы, отвратительнейший человек, все на деньги меряет, типичный антигерой. В молодости, где-то в конце сталинского времени, работал Золотуев мясником. И попался ему ревизор.
"Ревизор как ревизор. Моложавый такой, веселый... Стали бабки подбивать, и вышел у нашего продавца излишек. (Людей он не обижал и себя, конечно, не забывал.) И чтобы с излишком не возиться, говорит ревизору: возьмите, говорит, его себе... А тот ему отвечает: "...вы, говорит, еще и взятку предлагаете".
Честный ревизор, совесть народа — все вроде бы правильно. Но Золотуеву-то десять лет тюрьмы дали. Мне лично от такой честности не по себе. Что-то похожи такие ревизоры на тех, кто кричал: "Распни его, распни". Куда ведет это жестокое бескорыстие? Взяток не бери, с работы выгоняй, но десять лет лагерей за кусок мяса? А ведь Золотуев и в лагере выстоял, и вновь богатство приобрел. Цветы выращивает и продает. Красоту творит. За редкими орхидеями охотится. Опять, вроде бы, стереотип спекулянта 60-х годов. Но этот спекулянт собирает 20 тысяч рублей, невиданные по тем временам деньги, и несет их ревизору: может, столько тебе не мало будет? Только скажи: зря человека погубил. Он хочет "праведного" отмщения за свои страдания. Но ревизор не берет и 20 тысяч. Золотуев раздавлен.
Нет, эта коллизия гораздо страшнее и сложнее, чем ее изображали на сценах театров. Конечно, непродажность человека — одно из высших его качеств. Золотуев проиграл и сломлен. Значит, правильно его жизнь загублена была? Значит, можно во имя бескорыстия чужие судьбы губить?
Нынешние дельцы, все эти дважды осужденные Смоленские, не предлагают своим бывшим судьям финансовые ссуды. Золотуев же — человек идеи. Пусть и "задрипанной идеи". Потому он и тянется к студенту Колесову, хочет его пригреть.
Не случайно прозорливее многих критиков и режиссеров оказался Александр Трифонович Твардовский. Прочитав эту пьесу, он был поражен именно образом Золотуева: "...этого Золотуева он наблюдал в жизни или выдумал.? Если наблюдал — прекрасно, если выдумал — еще более прекрасно... Это, видимо, человек талантливый, но только не туда (Золотуев. — В.Б. ) был направлен".
Вампилов, может быть, впервые за десятилетия дал в своих пьесах настоящих сложных, объемных противоречивых героев. Сарафанов, Бусыгин, Сильва — в "Старшем сыне", Угаров, Анчугин, Хомутов — в "20 минутах с ангелом", Шаманов, Павел Хороших, Валентина Кашкина, Дергачев — в пьесе "Прошлым летом в Чулимске".
Даже знаменитый Зилов — кто он, герой "Утиной охоты"? Живой труп? Опустошенный негодяй? Падший ангел? И почему он так дорог автору?
Валентин Распутин достаточно категорично осуждает Зилова с позиций традиционной крестьянской этики: "Критики, принимающие Зилова за положительного героя, думаю, меряют его на свой аршин, а аршин этот скроен с заведомой поправкой на покосившуюся действительность. Если поместить Зилова в сегодняшний мир, переполненный масштабными негодяями, рядом с ними он в самом деле сойдет за приличную личность. (Как и Золотуев, добавлю я.— В.Б.). Потому Зилов и непредставим в нынешнем шнырянии одних за куском хлеба, других — за куском золота. У него есть гордость. Но у него не осталось в сердце ни любви, ни святыни... Нерядовая личность, спустившая себя по мелочи, по пустякам..."