Газета Завтра 751
Шрифт:
Есть разного рода семантические прикрытия. Грубейшие из них — идеологические. Ведь говорил же Геббельс, что нужна очень большая ложь, чтобы народ в неё поверил. Однако прикрытия бывают и гораздо более тонкими. Учёные, работающие в оборонных отраслях, постоянно спорят о том, что именно должно засекречиваться, а что нет. Если всё засекретить — отрасль работать не сможет. Но если всё рассекретить — какая "оборонка"? Так что надо секретить? Изделия? Ноу-хау?
Есть очевидные вещи… Истребитель как изделие можно засекретить, а законы аэродинамики — нельзя. Вроде бы всё ясно, но… Что только не секретили
А теперь от оборонки перейдем к ещё более серьезным вещам. К национальной стратегии. Эту стратегию создают специалисты на основе определенного знания.
Знание — это не всегда наука. В той мере, в какой знание является наукой, кирпичиками этого знания являются понятия. Если же знание — не наука (или не вполне наука), то корректнее говорить о других кирпичиках этого знания. Тех, которые в военной науке, прямо адресуя к "военной хитрости", называют стратегемами.
Стратегемами могут быть не только понятия, но и концепты, образы, метафоры, символы. Но предположим, что кирпичики — это "всего лишь" понятия. Что с ними-то прикажете делать? Уподобляться анекдотическим персонажам, наделяющим тайные документы сопроводительной надписью "перед прочтением сжечь"? Ясно, что так нельзя. Но и выставлять напоказ понятия, с помощью которых ты создаешь стратегию, тоже нельзя. Твоя стратегия — на то и твоя, чтобы противник имел о ней неверное представление.
Вот тогда-то и используются наиболее сложные семантические прикрытия. Понятия искажаются. Создаются ложные понятия. Такие искажения и имитации — часть интеллектуальной войны. А как иначе-то?
Никто не станет обнажать перед противником ядро собственной стратегии. И, наоборот, все будут пытаться добраться до ядра чужой стратегии и посеять там семена деструкции, внедрить враждебный стратегический вирус.
Предположим, что у вас нет полноценной стратегии. То есть вы не являетесь стратегическим субъектом. Но вы хотите им стать. И потому стремитесь обзавестись неким знанием. Если у вас есть противник, что он будет делать, поняв, что вы к этому стремитесь? Он будет отсекать вас от нужного знания и подсовывать вам знание ненужное.
Воспрепятствовать превращению потенциального субъекта (возжелавшего стратегии политического класса) в актуальный субъект (класс, соединившийся с необходимым знанием) — обязательная задача противника. Как решается такая задача? Самыми разными способами.
Компрометируются те или иные слагаемые необходимого знания (понятия, нормы, подходы, образы, символы). Уничтожаются или дискредитируются обладатели знания. Разрушается среда, в которой знание может сформироваться. Уничтожается потребность в знании. Разрушается инфраструктура, позволяющая соединять потенциального потребителя знания — с потребляемым.
Политический класс может стремиться к стратегической субъектности, а может испытывать к ней глубочайшее отвращение. Скажете — так не бывает? А что такое наш бомонд конца 80-х — начала 90-х годов? О "вашингтонском обкоме" говорили тогда "ужасные патриоты из газеты "День"… А бомонд… Тот просто подымал с пола платочки высоких зарубежных гостей.
Ельцин… Козырев… Увы, определенным образом вёл себя почти весь тогдашний политический класс. Страстное желание сбросить с плеч крест стратегической субъектности было разлито в воздухе. Оно стало своего рода синдромом. До безумия хотелось НЕ заниматься судьбами мира, НЕ нести стратегической ответственности за мир. НЕ думать о его перспективах и болевых точках. Не… не… не… не…
Истеблишмент, который в начале 80-х не обсуждал ни один вопрос без апелляции к содержанию всемирно-исторической эпохи, к концу 80-х возненавидел всё, что пахло стратегией. В том числе и знание, с помощью которого она вырабатывается. А также среду, в которой такое знание выращивается. Все это отвергалось, отбрасывалось, растаптывалось, поносилось, высмеивалось.
Но еще до начала той позорной антистратегической оргии знание, о котором я говорю, по сути, оказалось "нон-грата". Оно само — и те, кто им обладали. А ведь уже тогда, при Брежневе, обладателей было совсем немного.
Я пишу эти строки, а перед моими глазами — лица. На лицах — отпечаток судеб. Это очень нелёгкие судьбы. Иногда они абсолютно трагичны, как у Эвальда Ильенкова. Иногда чуть менее трагичны, как у Побиска Кузнецова… Да и у Александра Зиновьева, в каком-то смысле, тоже.
Я не могу назвать трагической судьбу Георгия Петровича Щедровицкого. Но это очень нелёгкая судьба, не имеющая ничего общего с тем, каковой должна была быть судьба стратегического политического интеллектуала масштаба Георгия Петровича.
Называю отдельные яркие личности. Их, конечно, было несколько больше. Но не намного больше. Узок был этот круг. И не только узок, но и страшно далек от политического класса.
Виновен в этом был, конечно же, класс. Но сводить его вину к качествам отдельных людей (их уму, кругозору, структуре интересов и пр.) — негоже. В чём системные причины, не позволившие классу (то есть политическому субъекту) соединиться со знанием, без которого полноценной субъектности быть не может?
В начале своей карьеры Владимир Путин едко сказал об одном из олигархов, что если этот олигарх — "исполнительный секретарь", то пусть он "что-нибудь исполнит". Исполнительная… судебная… законодательная…
ГДЕ ВЛАСТЬ ВО ВСЕЙ ЕЁ ПОЛНОТЕ? ВЛАСТЬ КАК СУБЪЕКТ СТРАТЕГИИ?
Это президент? Увы, сменяемый глава власти не может быть субъектом стратегии. Он сменяемый… Персонифицированным субъектом стратегии в какой-то степени может быть национальный диктатор или абсолютный монарх. Но именно в какой-то степени! Потому что подлинный субъект стратегии, представляющий власть во всей её полноте, находится по ту сторону персонификации.
Такой субъект и такая власть (концептуальная, стратегическая, доктринальная — то есть высшая) — это не человек, а КЛУБ.
Но те, кто воскликнет: "Ах, мировое правительство, Бильдербергский клуб!" — должны сразу принять от меня извинения. Я о другом. Бильдербергский клуб — это почтенная элитная организация с бюджетом в несколько миллионов долларов. А даже если сот миллионов — и что? Помните истерику по поводу облачения Ельцина в мальтийскую мантию? Ну, помогли Б.Н. со здоровьем, а он в ответ принял сомнительный подарок. Он-то принял, а завопили-то не только недруги, но и разочарованные конкуренты: "Да это же не тот орден! Что он надел! Мы — настоящие! Да мы бы с радостью! Зачем ему суррогат?"