Газета Завтра 753
Шрифт:
Но у Леонида Бородина, многолетнего сидельца, практически ничего лагерного не было. Даже вроде бы лагерная повесть "Правила игры" на самом деле не столько о лагере говорит, сколько о проблемах жизненного существования, подчинённого определённым правилам игры. Он и в лагере творчески не жил лагерем.
И всё-таки наша совместная поездка в Иркутск от журнала "Москва" каким-то мистическим образом определила дальнейшую литературную судьбу Леонида Бородина. И Михаил Алексеев как бы передал символическую эстафету будущему редактору. Краткосрочное пребывание в редакторах Владимира
И всё-таки, будем надеяться, что такой лагерный опыт, каким бы он плодотворным для русской литературы ни был, не станет подхватывать и развивать нынешняя власть, и, к примеру, талантливый фантаст Юрий Петухов, к своему сожалению, не обретёт лагерный опыт для своих будущих произведений.
Леонид Бородин принадлежит к самому интереснейшему за столетие литературному поколению, условно названному мной "дети 1937-го". Им всем поочерёдно, и живым и мёртвым, в прошлом и этом году исполнилось по 70-лет. Только что отметили свой юбилей Александр Проханова, затем поэт Валентин Устинов, и вот настал черёд Леонида Бородина. Уже отметились Белла Ахмадулина и Юнна Мориц, Валентин Распутин и Андрей Битов, Эдуард Успенский и Владимир Высоцкий, Владимир Маканин и Александр Вампилов. Ждут своей очереди нынешний солженицынский лауреат Борис Екимов и наш лучший детективщик Виктор Пронин, Людмила Петрушевская и Венедикт Ерофеев.
Меня радует, что за редким исключением, это поколение не собирается сдаваться и уступать свои ведущие позиции в литературе. Вот и Леонид Бородин публикует в нашем номере отрывок из своего нового, достаточно необычного романа. Так держать и дальше.
От всей души поздравляю тебя, Леня, с твоим юбилеем. Здоровья, здоровья и ещё раз здоровья. А всё остальное у тебя есть: и талант, и любящая жена Лариса, и дети с внуками. Будем жить и выживать достойно, не покоряясь ни судьбе, ни эпохе, ни политическим зигзагам.
Твой друг Владимир Бондаренко
Захар Прилепин А ИМ ХОЧЕТСЯ ДРУГОГО…
Отчего-то все были уверены, что в Индии жара, и вернусь я оттуда загорелым.
"С какой стати там будет жара в январе?" — спрашивал я недоверчиво.
"Ты что, это же Индия!" — отвечали мне.
"Ну и что, — думал я, — Индия это Индия, а январь это январь. Одно другого не отменяет".
И всё-таки взял с собой куртку на чёрном меху и зимние ботинки.
В Москве в эти дни было то ли плюс один, то ли минус один, и в этой куртке мне было жарко.
В Дели наш самолёт приземлился ночью, мы были в компании с Эдуардом Успенским — тот самый, живой классик, что создал Чебурашку, Жаб Жабыча и населил отличной компанией деревню Простоквашино.
Успенский был с женой и с забинтованной рукой (упал в Финляндии, там скользко), а я, значит, в куртке.
"Ну, —
Но никакого палящего зноя не было. Холода, впрочем, тоже не было. Индийцы ходили в свитерах, некоторые в пиджаках, иные в особых национальных одеждах, названия которых я забыл, а точнее, и не знал никогда.
В 5 утра мы добрались до гостиницы, в фойе нас встретили организаторы, которые радостно сообщили мне, что через час я выезжаю в Тадж Махал, потому что потом у меня уже не будет времени на такие дальние поездки — программа писательской конференции, в которой все мы участвовали, оказалась крайне плотной.
Ну что ж, приехать в Индию и не посмотреть Тадж Махал было бы стыдно — всё-таки чудо света, символ страны… Потом высплюсь, решил я.
Терять лишний час мне вовсе не хотелось, в 5.05 я лёг спать, в 5.55 проснулся при первом писке будильника, и в 6 загрузился автобус, где уже дремал автор "…дозоров" Сергей Лукьяненко и компактно сложился на двух креслах поэт Максим Амелин.
Куртку, я к счастью, захватил с собой — потому что уже через пятнадцать минут пути всем существом своим ощутил дикий, влажный, пронизывающий до костного мозга холод.
К тому же, хотя бы немного подремать не было никакой возможности. Знаете, как ездят в Индии авто-, так сказать, любители? Наверное, вы этого не знаете, и я тоже не знал. Если бы я жил в этой стране, я бы ни за что ни сел за руль. Я бы очень боялся там ездить.
Попробуем описать… По весьма узкой трассе, не ведая страха, в достаточно вольной последовательности, ежесекундно подрезая друг друга, мчатся джипы, рикши, мотоциклы, велосипеды, автобусы и чудовищные тарантайки, которые там называются такси. Помню, лет тридцать назад подобную черепаху соорудил соседний мужик в нашей рязанской деревне — эдакий плот с мотором, где скорости переключались с крякающим лязгом, а жестяная крыша дрожала как при грозе. В Индии широко распространена именно эта модель, я её узнал! Зря сосед не запатентовал своё открытие.
Знаков на трассе очень мало, и любые перемещения по дороге обозначаются сигналом. Если я сейчас закрываю глаза, чтобы вспомнить Индию, я сразу слышу это бесконечное, постоянное, неустанное "Би-би! Би! Би-би-би!"
Ещё более поразили меня виды из окна автобуса. До сих пор я был уверен, что знаю, как выглядит нищета. Всё-таки у меня пункт стеклопосуды во дворе; да и в своих захудалых деревнях, где провёл детство, я бываю ежегодно и подолгу. Но это всё с Индией оказалось несравнимо.
За шесть часов по дороге к Тадж Махалу я увидел несколько миллионов нищих.
И ещё столько же, когда ехал обратно.
Знаете, сравнить это можно лишь с американскими фильмами о жизни на земле после ядерной войны. Помните, как там люди в лохмотьях бродят среди развалин и стихийно выстроенных конур, разжигают костры и жарят весело попискивающих крыс. Вот именно это я и увидел, только в реальности.
Разве что крыс не было, но то, что индийцы жарили на кострах, пахло чудовищно. Причём они считали своим долгом всё это нам предлагать. Мои спутники шарахались в брезгливом ужасе.