Газета Завтра 754
Шрифт:
Все это вселяло в меня уверенность, что дело поправимо.
Анна Серафимова ЖИЛИ-БЫЛИ
Я скоро умру, - мама сказала это незадолго до своей смерти. Очень незадолго. Почти накануне. Откуда она это знала? Предчувствие? Но плохо чувствовала она себя уже давно. Первой стадией продолжительной болезни было то, что она долгое время не выходила из дома: передвигалась только по квартире. Потом слегла и совершенно не могла обходиться без нашей помощи. Однако о близкой смерти не говорила. Строила недалекие планы.
И вот однажды, когда мы привезли ее из больницы, где ей успешно сделали операцию, она, насколько возможно в ее возрасте и состоянии, оправившаяся, попросила меня подсесть к ней на диван и сказала спокойно: "Я скоро умру"
– Мама!
– в возмущенном отчаянии воскликнула я.
– Ну что ты говоришь!
– Я вскочила с дивана.
– Ты же знаешь, что это не так! Врачи сказали, что ты в прекрасном состоянии, -говоря это, я вдруг поняла, что это все звучит как-то казенно - "врачи сказали". И в бессилии добавила - Ну хоть пожалей меня, не говори так!
Мама сидела, опустив голову и закрыв глаза. В последнее время, многие месяцы, ее мучили постоянные немыслимые боли, и она часто сидела именно так: опустив голову и закрыв глаза. Видимо, так было немного легче.
Она подняла голову, посмотрела на меня с выражением такого сострадания, такой жалости, что мне и сейчас непереносимо, невозможно без слез вспоминать эту запечатлившуюся в моей памяти сцену жалости матери к своим оставляемым детям:
– Я вас очень жалею, - в глазах мамы не было редких для нее, наверное, выплаканных за жизнь, полную горя и страданий, слез: совсем молодым скончался мой папа, трагически погибла моя сестра-подросток.
– Я вас очень жалею, - повторила она тихо, поскольку за время болезни ослабла и она сама, и ее красивый грудной голос.
Я вышла из комнаты, чтобы мама не видела моих хлынувших градом слез. Мы очень боялись показать ей свою слабость или уныние. "Мамочка, тебе уже гораздо лучше, врачи говорят", "Мамунюшка, твое состояние значительно улучшилось"…
Мама или действительно верила, или делала вид, чтобы успокоить нас, единственной заботой которых стало ее самочувствие: любое улучшение - запредельная радость, любое ухудшение - запредельное отчаяние.
Да, мама сильно болела длительное время. У нее была масса заболеваний: она, родив и воспитав девятерых детей, в прямом и переносном смысле пожертвовала своей жизнью ради наших. Из ее молодого красивого здорового организма формировались мы, высасывая соки и физически, и затем немало - морально. Она была так больна, что врачи реанимации, куда она попала, глядя на ее историю болезни, переспрашивали: действительно ли ей уже столько лет?
– "Да, но это не такой уж преклонный возраст!" - отчаивались мы, поскольку вопрос как бы подразумевал- "пожила уж достаточно".
– Для ее заболеваний она прожила долго. Даже одного из них достаточно, чтобы уйти из жизни гораздо раньше.
– Затем сказали нам: "Это благодаря вашему уходу и заботам она прожила так долго." И эти слова, пусть слабое, но утешение в горестных терзаниях, естественных для всех людей, потерявших близких: недоделал, недолюбил, недоласкал, не всегда был внимателен, порой дерзил, не слушал, а ведь это все подкашивало.
И хотя она сильно болела, мама никогда не говорила о смерти, о предчувствии ее. И вдруг: "Я скоро умру". Это невыносимо слышать от самого любимого, самого дорогого человека! И невыносимо собственное бессилие. Все слова и крики "что ты говоришь!" "это не так!" "да ты в прекрасном состоянии!" только демонстрируют твое бессилие и отчаяние, никого ни в чем не убеждают.
Только пережила сказанное ею, через пару дней: "Подойди, сядь ко мне". Сажусь на кровать. Она прижимает меня к себе, чего не делала никогда раньше, наклоняет мою голову, целует в поседевшие за время ее болезни волосы и говорит: "Как мне жалко вас! Как мне жалко вас оставлять!"
– Мамочка! Ну пожалей же ты меня! Как ты можешь так говорить!
– А я жалею. Я вас очень жалею. Как вы тут без меня?
Мама… Она, предчувствуя смертный час, переживает за своих детей, не просто взрослых, но уже и седых. Как они без нее? Нам без тебя очень плохо, мамочка.
Через пару дней мама попала в больницу. У нее уже отнялась речь, били судороги, но она оставалась заботливой мамой.
…В больничной палате для посетителей только стул. Мы с сестрой сидим то на нем, то на краешке маминой кровати. Поим с ложечки, протираем влажной тряпочкой губы.. Она рукой, падающей плетью, если поднимешь, все-таки немного двигающейся, показывает: сами тоже пейте. Пытается говорить. Мы удивительным образом, как только мамы понимают лепечущих что-то несвязное, на посторонний взгляд, детей, понимаем ее. Для точности иногда переспрашиваем. Она кивает
Поздно. Ночь. Мама рукой пытается хлопать по матрасу - зовет лечь рядом поспать. Она всегда переживает, если нам что-то неудобно. Поэтому, чтобы успокоить ее, лезу, устраиваюсь под бочок. Она, с отнявшейся речью, недвижимая, старается подвинуться, чтобы мне было удобнее. Я легла, беру ее за руку. Она слабо сжимает мою…
Если бы знать, что это последние минуты нашего общения, когда она все слышала, все понимала, все чувствовала, и лишь не все могла сказать, мы бы без конца целовали ей руки и говорили, как виноваты перед ней и как любим ее, как жалеем, раскаиваемся, что не всегда были образцовыми детьми. Любящими были всегда, а вот образцовыми - нет.
Буквально через несколько минут мамино самочувствие ухудшилось, ее перевели в реанимацию, где она, усыпляемая, лишь один раз открыла глаза. И отошла. Перед Пасхой, в Великий четверг. В день её похорон вечером на пасхальной службе мы пели "Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробэх живот доровав". А всего за несколько дней до этого она сказала: "Я скоро умру". И потом: "Как вы тут без меня?"
Нам без тебя очень плохо, мамочка. Очень плохо.
Но как хорошо, что все "у Бога живы".
Савва Ямщиков ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОБИТЕЛЬ Слово от Саввы
В моей трудовой книжке, отразившей этапы полувекового рабочего стажа, всего три записи: грузчик-такелажник шестого разряда завода внутришлифовальных станков; художник-реставратор высшей категории Всероссийского реставрационного центра, а затем заведующий отделом и ведущий научный сотрудник ГосНИИреставрации. Большая часть службы - восемь месяцев в каждом году - командировки в древнерусские города и работа в тамошних музеях.
Начиналось же моё посвящение в реставраторы - профессию, которую считаю одной из самых интересных областей созидания и познания истории Отечества - в стенах Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке. Читавший спецкурс по реставрации живописи на искусствоведческом отделении МГУ Виктор Васильевич Филатов, сам не знаю почему, предложил мне, студенту-вечернику, освоить вторую профессию во Всероссийском реставрационном центре. Выслушав возражения, сводившиеся к отсутствию художественного опыта, молодой, прошедший войну и сохранивший на всю жизнь офицерскую выправку учитель заверил меня, что прилежание и любовь к древнерусскому искусству - главные составляющие в деятельности реставратора. "Художественные амбиции иногда даже мешают возрождению подлинных творений старых мастеров".