Газета Завтра 769 (33 2008)
Шрифт:
В советские времена система экспертного сопровождения решений власти, безусловно, работала. Все это было на весьма приличном уровне компетентности по принципу — лаконично, по сути, и без идеологических шор. Но государственные решения часто принимались, не сообразуясь с мнением экспертов. Хотя исторический промысел находит себя через массу возможностей, глупостей, неожиданностей. Проблема была и в том, что система сильно зависела от субъективных особенностей персонажей во власти. Сейчас власть, в какой-то степени, десубъективизировалась. Есть институциональные интересы, то есть интересы групп, имеющих свои собственные сценарии развития. В чем-то это напоминает "феодальные" корпорации. В отличие от нефтяных и банковских, экспертная корпорация находится на племенной фазе эволюции. Но отношения власти с этой будущей корпорацией должны выйти из формата ситуативных толчков "поди-принеси" чуть-чуть науки. Стране нужен коллективный и отнюдь не только искусственный мозг.
А.П. Путин и Медведев упорно говорят о Развитии. По существу, оно заявлено как политическая и идеологическая тенденция. Если это блеф, это будет катастрофа евразийского масштаба. Если же это не блеф, то сама задача Развития, конечно же, требует гигантских футурологических усилий и обеспечений. Вы чувствуете, что наряду с этими "Стратегиями-2020" с не прописанными технологиями, с непрерывными мантрами о развитии, — что власть будет делать заказ на футурологов, будет их плодить и обучать, вводить их в свою игру?
А.А. Да, мы можем зафиксировать признаки подобной востребованности. Но я был бы более корректен в оценке. В начале 90-х фактически нам привили аллергию на подобные запросы власти. Но создание Центра стратегических разработок в 2000-м — неважно, блеф это или нет, — сослужило свою службу. Этот центр смог привлечь мнения изголодавшихся экспертных коллективов. И пусть, по большому счету, гора родила мышь — но это пробило брешь безвременья предыдущего периода, с абсолютным табу на футурологию. В 1992 году сумасшедшими казались все, кто думает, скажем, о 1999 годе.
В 2001 году у меня был разговор с М.Фрадковым, он был тогда секретарем Совбеза. Я предложил ему от имени экспертов разработать прогноз на сто лет. Речь не шла о том, чтобы обрисовать в цифрах размер ВВП в 2100 году. Российская империя в таких оценках не гнушалась, у нее были и Ломоносов, и Менделеев. В таких постановках важен сам факт метафизической устремленности государства к идеалу, здесь важен постоянный мониторинг и приоритетизация проблем, мобилизация ресурсов для их решения. В 90-е у нас даже первый этап этого процесса, отслеживания, не работал. В основном конъюнктурная беготня. Чем кончился тот разговор? Нас попросили делать короткие ситуативные задачи, дальше дело не пошло. Но спустя несколько лет, в 2005 году, Путин сказал, что мы уже можем думать на десятилетие вперед. Частично потому, что повезло — с нефтью, частично потому, что, видимо, у власти вызрела некая новая ментальность.
А.П. Если проект Развития не блеф, то он предполагает, по крайней мере, две дефиниции. Необходимо определение состояния того, где мы сейчас находимся, "пункта А". Этого до сих пор не было сделано в стране. Нет картины мира, реальность не зафиксирована. И второе, нет образа будущего, "пункта Б", представлений о той реальности, куда предстоит передвинуть страну. Это еще более сложная задача. Если Развитие — не спекуляция и не предвыборная риторика, то конечно, у власти появляется гигантский запас, сравнимый и с Лос-Аламосом, и с космическим проектом.
А.А. Возможно, в вашем вопросе есть некое преувеличение роли власти. Есть еще миллионы людей со своими страстями и мотивациями — то, что называется нацией. В 90-е годы, например, влияние руководителя отраслевого министра на события в отрасли не превышало 10%. На излете советской эпохи роль отдельных министров вообще не просматривалась. И сегодня, если взять статистику исполнений решений президента Путина, то и она не превышает десятой части. Самоорганизация страны везде и всегда имеет место. Она порождает массу неожиданных, непросчитанных ходов, некоторые из которых спасительны. Из этого получается исторический прогресс, а иногда и катастрофы.
Но, конечно, власть, обладая даже 10% влияния на массив принятия решений, может потратить этот ресурс самоорганизации бездарно, а может сверхэффективно. Поэтому вопрос состоит не в том, за Развитие ли власть, или же не за Развитие, а лишь за стабильность. Весь мир сейчас не знает, что будет дальше. Столь велик масштаб вызовов.
Под Развитием, опять же, можно понимать несколько крупных проектов. Соорудить мост через реку. Или построить вторую или третью колею на всех железных дорогах. Но это понимание не стратегическое. Интересы отдельной корпорации — это не всегда интересы страны. Можно построить несколько десятков ГЭС — но это будет линейным развитием. А ведь ГЭС могут и не понадобиться. Какой толк строить их, если через десяток лет ценность будет совершенно в другом?
Власть боится не того, что средства разворуют. Она боится неизвестности впереди. Есть и вторая ловушка — власть хочет Развития, но чтобы оно шло под контролем. Но на одной поляне с нами ведут свою игру другие игроки, которые играют совершенно по-другому. А мы выходим на такие игры либо с романтизмом 90-х, либо с прожженным административным патернализмом
А.П. С помощью высоколобых ученых, которые концентрируются в западных школах, во многом западный мир вошел в нынешнее катастрофическое состояние. Каждая их победа странным образом оборачивается поражением. В этом есть какая-то космическая загадка. Хочется вырваться из этой воронки, чтобы не участвовать в мировом самопоедании. Может быть, русский проект представляет эту альтернативу Западу? И русское Развитие — это в первую очередь развитие русской альтернативы?
А.А. Русская наука, как органическая и весьма достойная часть мировой культуры, действительно стоит как-то обособленно. Хотя посчитайте, сколько россиян сейчас в ведущих научных центрах и фирмах Запада занимается наукой. То, что на Западе не удержали под контролем многие процессы, — это как раз понятно. Как можно удержать, если вся эта система, по сути, колониальна, если вся она зависит от перераспределения ресурсов? Но помимо этого, мир сейчас стал фантастически сложен сам по себе. И возможности человека влиять на него в мировом масштабе всегда наталкиваются на то, что в мире вдруг появляется какой-нибудь "непросчитываемый" ХАМАС. Идет рост катастрофичности. Все системы бытия социума стали сложнее. Технические системы усложнились. Все человечество проходит фазовый переход. Управлять таким миром предельно сложно. У миллиардов людей — собственная воля, мотивация, представления о справедливости. Как мины, в этом мире заложены желания мести не только в "провалившихся территориях", но и в тех, кто проиграл в мировых войнах. Час расплаты может для каждого прийти по-своему. И, наконец, как может человек управлять чем-то большим, пока он в себе всё не исправит?
А.П. Не может ли здесь на первый план выйти категория чуда как способа влияния на исторический процесс без знаний рациональных технологий?
А.А. Технология чуда уже давно введена в оборот. Это стратегия "один в поле воин", когда один разведчик мог своей информацией влиять на передвижение дивизий. Это логика асимметричных ответов. Это технологии непрямых действий. Всё это активно разрабатывается, в том числе в футурологии.
А.П. Но это и технология молитв. Упование на чудо совершается всем народом и может привести в действие скрытые механизмы управления миром, не связанных с рациональным постижением.