Газета Завтра 776 (40 2008)

Газета

Документ — это факт, подчас говорящий больше, чем хотел сказать его автор. Но всегда говорящий об авторе (даже, когда перед нами фальшивка!) Исторический документ, созданный в событийном контексте, тем более, человеком осведомленным, способным влиять на многое, сознающим свою ответственность за принятые решения, находящимся на перекрестке важнейших процессов — это уже историческое свидетельство. Серия документов, представленных в хронологическом порядке, без изъятий (разумеется, в меру их доступности исследователю), снабженная краткими справками о лицах и упомянутых фактах — документальная основа для анализа. Анализа действий тех или иных лиц, объективных процессов, увязывания причин и следствий. База для осмысления эпохи.

Такой базой являются издаваемые нами сталинские Сочинения.

Результат этого издания — строгое ограничение возможности спекулировать на содержании советской эпохи. Анализ собранных документов позволяет разобраться со многими, по сути антисоветскими, творениями хрущевской "оттепели" и идейно близкими XX съезду делами либеральных историков в 90-е годы. Этот анализ позволяет также уничтожать подобные новые спекуляции на раннем этапе их вбрасывания. Рассмотрим несколько примеров.

Принято считать, что судьба закона стоимости после бурных дискуссий 20-х годов всерьез заинтересовала советское руководство лишь после войны. Это связывают с появившимися в 1952 году "Экономическими проблемами социализма в СССР". В том числе на этом основании советскую экономическую политику объявляют инструментом неумеренной централизации и целенаправленного закабаления рабочих и геноцида (!) крестьян. А между тем серьезную пищу для размышлений на эту тему дают речь Сталина на Пленуме ЦК ВКП(б) 26 ноября 1934 года об отмене карточной системы (Соч., т.18., с.74) и беседа об учебнике "Политической экономии" 29 января 1941 года (т.14 (2-е издание), с.562). Сопоставляя заявления и действия руководства СССР в экономической, политической, культурной сферах (для анализа имеется достаточно архивных источников), нельзя не прийти, по меньшей мере, к двум выводам. Во-первых, из указанных материалов очевидно стремление советского руководства к научному подходу во всех сферах общественного развития: и при отказе от исчерпавшего возможности НЭПа, и при допущении товарно-денежных отношений в рамках становящегося социалистического хозяйства, и в усиленном самобытном развитии национальных культур как условии их последующего снятия в едином культурном и языковом мировом пространстве. Решения выверялись, шаги тщательно продумывались. Случайного и спонтанного практически не было (что, конечно, само по себе не исключало ошибок). Во-вторых, на сравнении очевидно, до чего печален уровень экономической мысли в наши дни. Общественность кормят варевом полуторавековой выдержки, еще домарксовых времен. В сравнении с этим даже наивные подчас советские планы и прогнозы — новаторство на фоне реакции и отсталости. Не верите? Почитайте и сравните сами. А идеи и практика планирования в континентальных масштабах — послезавтрашний день для современного капиталистического хозяйства (хотя сам И.В.Сталин и сомневался в этом — как видно из беседы с Г.Уэллсом от 23 июля 1934 года (т.14, 2-е изд., с.12)). Разумеется, подобные материалы не станут нынче рекомендовать студентам-экономистам.

Другой пример — принципиальная и последовательная политика Советского Союза в предвоенный период, направленная, с одной стороны, на мобилизацию здоровых сил в мире для противостояния фашистской угрозе, а с другой — на подготовку собственно СССР к неизбежной схватке с врагом, — в устах буржуазных ревизионистов превратилась в нечто постыдное. Не удивительно, что обмен телеграммами между Сталиным и сотрудником советской разведки Б.Н.Рыбкиным, выполнявшим в 1938 году секретную миссию в Финляндии (широкие договорные взаимовыгодные предложения с целью обеспечить невхождение последней в орбиту Германии), не опубликован до сих пор! По сути, содержание переговоров известно лишь с финской стороны в отрывочном изложении тогдашнего министра финансов Таннера. Также лишь фрагментарно доступны нам записи бесед финской правительственной делегации со Сталиным в Москве в октябре 1939-го. Почему так? Ведь было же из-за чего финским государственным лицам после войны признавать, что их предшественники в 1938-39 годах без должного внимания отнеслись к важной попытке СССР наладить советско-финские отношения. Не располагая этими материалами, мы, тем не менее, приводим во втором издании 14-го тома неправленную стенограмму сталинского выступления на совещании начальствующего состава Красной Армии 17 апреля 1940 года (кстати, один из вариантов которого впервые был опубликован в газете "Завтра". 1996, N 51, а спустя десятилетие стали известны и полный вариант, и архивная ссылка), а также запись указаний на заседании в Кремле комиссии Главного военного совета 21 апреля 1940 года. В сочетании с рядом Директив и Приказов Ставки Главного командования за декабрь 1939 — январь 1940 (Соч., т.18, с.176-182) эти тексты позволяют яснее представить себе условия, заставившие СССР пойти на определенные шаги, благодаря которым были решены стратегические задачи на северо-западных границах Союза и, впоследствии, спасен от неминуемой гибели Ленинград.

В той же теме особого внимания заслуживает неоднократно публиковавшийся с 1991 года перевод записки советника германской миссии в Москве Хенке — стенограммы бесед Сталина с Риббентропом 24 августа 1939 года (впервые: "Оглашению подлежит: СССР — Германия. 1939-1941: Документы и материалы"; но текст советской стенограммы также до сих пор не публикуют!). При сличении этого перевода с немецким оригиналом (доступным исследователям с 1956 года) оказалось, что выполнен он крайне неаккуратно, причем ошибки имеют явно тенденциозный характер. Складывается убеждение, что сделавшие и издавшие этот перевод лица задались целью продемонстрировать читателям явное желание Сталина "набиться" к Гитлеру в "вечные друзья", чего из текста отнюдь не следует, и в действительности, конечно, не было. Мы опубликовали точный перевод этих бесед (Т.14, 2-е изд., С.446). Сопоставление фактов показывает, что политика Советского Союза в той ситуации носила единственно возможный характер, вынужденный действиями Англии и Франции, отказавшихся вступить с СССР в оборонительный союз перед лицом новых агрессивных действий Германии.

Третий яркий пример — история взаимоотношений внутри "большой тройки" на протяжении 1941-1945 годов. При внимательном изучении оказалось, что даже обширнейший документальный материал, изданный на эту тему в СССР грешит неполнотой. Частично это объясняется бессмысленной редактурой, в результате чего целые фрагменты оказывались опущенными по неясным идеологически-политическим мотивам. Получением доступа к архивным оригиналам эта проблема решается (давать такой доступ, естественно, нам никто не торопится). Но иногда некоторые пассажи и реплики выпадали из записи и по воле переводчиков.

Очень плодотворным в этой ситуации оказывается сопоставление советских и англо-американских стенограмм. Восполненная таким образом стенограмма Тегеранской конференции, и в прежнем-то виде исключительно интересная, теперь приобрела множество новых нюансов. Этот и другие тексты по данной теме вошли во второе издание 15-го тома, который запланирован в трех книгах — первая часть уже сдана в издательство. Конечно же, главное место в них уделено авторским документам Верховного главнокомандующего по военным и военно-политическим вопросам (переговоры с командующими и представителями Ставки, личные распоряжения и пр.). Собрание всех этих текстов под одной обложкой оставляет мало надежд любителям посудачить о безграмотности и бесчеловечности советского военного руководства, о беспринципности его международной политики.

Таким образом, в центре наших исследований находятся важнейшие проблемы советской, а значит, и мировой истории. Всем известно, как часто сегодня выбирается та или иная из этих проблем и тенденциозно освещается с целями, бесконечно далекими от исторической и вообще от всякой науки. Здесь бессмысленно взывать к чувствам и апеллировать к справедливости. Здесь нужна кропотливая работа по извлечению исторической правды из сора и напластований. Чтобы мы, народ, наследующий великим свершениям, были достойны этой правды.

Рабочий Университет им. И.Б. Хлебникова:

сайт — http://prometej.info,

e-mail — [e-mail].

Тит ТАК!

В 1993 году Дом Советов — огромный, как библейский Ковчег — собрал вокруг себя разрозненные силы, не затянутые в черный водоворот реформаторского безумия. От Ельцина и от Чубайса, как от чумы, люди бежали на "освобожденную территорию", на остров, неожиданно возникший в море равнодушного клубящегося мегаполиса. То был удивительный сплав социальных групп, потрясающий набор человеческих типов и, наконец, парад самых разных идеологий. Эти идеологические представительства — в условиях баррикад, митингов и противостояния с ОМОНом — выражены были, порой, очень ярко.

За людей говорили имеющиеся при них знаки отличия: значки, повязки, мундир, гербы, флаги. Казачество ходило в бекешах, анархисты — в кожаных косухах, националисты — в косоворотках, коммунисты — с красными флагами в руках и такими же бантами в петлицах.

Но больше всего было, так сказать, обычных людей. Без папах, подрясников и "будёновок"… Это были по большей части москвичи от самых разных, в основном мирных, профессий. Люди нормальные во всех отношениях и не столь уж политизированные. Не обрушилась бы страна, не пришло бы великое унижение, не случился бы дерзкий грабеж всех и вся, — эти люди ни за что не стали бы толпиться, митинговать и баррикадничать. Это были советские обыватели, в самом лучшем, позитивном смысле этого слова. Для многих из них работа, семья, дача, книги определяли весь строй жизни, отливались в привычку и систему ценностей. Но в страшные годы наступившей смуты в этих спокойных людях проснулись, словно реликтовые воспоминания, оставшиеся от исторических бурь прошлого, чувство государства и чувство патриотизма. И они, эти чувства, соединились в некую обобщенную, размытую и совершенно нерассудочную идеологию, являющую собой сплав народничества и безотчетной любви к Родине.

Символом, эмблемой этой общей, даже не очень-то оформленной идеи как-то незаметно, сам собой, стал Иосиф Сталин.

Днём и ночью у Дома Советов имя Сталина в речах и песнях звучало постоянно. На плакатах и приколотых к пальто маленьких календарях его изображения попадались чаще всего. Сталин был люб всем. Коммунисты видели в нем лидера мирового пролетариата, верного продолжателя дела Ленина. Монархисты усматривали в Сталине деятеля, взявшего курс на восстановление традиционных форм русской государственности. Правые националисты видели в Сталине победителя сионистского лобби в Советской России, человека поднявшего тост за Русский народ. Баркашову импонировал маршальский мундир Сталина. Хасбулатову нравилась трубка вождя.