Газета Завтра 825 (89 2009)
Шрифт:
Маразм полный.
И этот маразм не только в Грязовце и не только на Вологодчине. Пример города Торжка, с ним Грязовец связывает газопровод "Сияние Севера". Ни одно предприятие не было закрыто, город был областным донором. Теперь все предприятия продолжают работать, а денег в казне нет, за каждой копейкой нужно ездить в Тверь. Так же, как грязовчане, за своими деньгами должны ехать в Вологду. Почему-то это грабительская система, до которой не могли додуматься татаро-монголы, называется реформой местного самоуправления. Современное иго! В итоге может дойти до того, что на благоустройство, социальные задачи не останется и гроша. Зато миллионеры-руководители успешно возводят
Напомню стихи Федора Тютчева, написанные в 1867 году.
Напрасный труд -
нет, их не вразумишь, -
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация - для них фетиш,
Но недоступна им её идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Александр Лысков УЗЛЫ
Родина… Это когда родные. Кровные. Родина, как государство, - это когда царский, королевский род вживе, в цвете. Не усекновён и не пресечён. На протяжении хотя бы последних пятисот лет. Хорошо быть англичанином, шведом, занзибарцем. У них отцы-матушки государственные живы. В каретах выезжают.
А мы - сиры, безродны. Безотцовщина мы. Блудь. У нас Путин с Медведевым. Или Ельцин с Горбачевым. У нас - 1605 год. И вовек никакого другого не предвидится.
Что там у нас еще светит? Нужен царь хотя бы с одной промилле династической крови в жилах. И обязательно человек состоятельный, благородный. Семейство его нужно образцово-показательное. И тогда через наших прадедов (не отцов и дедов, а именно только прадедов ) мы воссоединимся в нацию.
А иначе на свято место - Жириновский, Явлинский, Каспаров, Лимонов… Даже на звук - ребята с нашего двора. Лжедмитрии под соответствующими номерами. И так до конца русского века?..
Пишу в блокноте, сидя на постаменте памятника Николаю Второму в селе Тайнинском. Этот памятник взрывали когда-то. Мало им расстрела живого прототипа.
Теперь раны залечены. Оградка остроконечная. Выкошено вокруг в начале лета. Трава уже опять по колено. Цикорий. Пижма. Тысячелистник. Памятник в ссылке, на отшибе, в запустении. Но в то же время под присмотром церкви Вознесения у истока Яузы. Боже, какая чистая здесь Яуза! Родник!
Памятник на пустыре. Это символично. Пустырь… Может быть, последний из всех подмосковных пустырей. Слева надвигается жилмассив Перловской. Справа давит Мытищинская ярмарка. Да и Останкинская башня видна в полную высоту! Удержит ли церковь землю? Не даст второй раз взорвать? Или опять потащат куда-нибудь подальше с глаз долой несчастного нашего царя?
Памятник прост. Колокол на колоколе стоит. Царь в мантии - как колокол. И постамент - в виде колокола. Одна мысль. Одно измерение. И ни о чем тут больше не говорится, как только о набате.
Я на велосипеде нынче езжу по Подмосковью. Велосипеды нынче, как самолеты. Из космического металла. По авиационной технологии. Двадцатискоростные. С дисковыми тормозами. Педали - лишние. Машина сама едет. Заволакивай ее в электричку и слезай на любой станции, где "трава по пояс". Кати в глубину, в забытье. Обязательно что-нибудь интересное настигнешь. Вот вроде этого памятника работы Клыкова.
Но Русь велика. Чтобы добраться, например, до другого его памятника другому нашему Николаю, поэту Рубцову, велосипеда не хватит. После Вологды на семидесятом километре надо свернуть вправо и еще сто тридцать километров проехать до города Тотьма на реке Сухоне.
Это по пути на родину, и я нынче привернул.
Если от главной торговой площади этого городка
Пальто внакидку, не застегнуто. Воротник поднят. И, конечно, - шарфик.
Вот, погулял по своей родной Тотьме и присел отдохнуть.
На скамье еще осталось место и хочется попросить разрешения сесть рядом, поговорить о погоде, о жизни.
Тотемские мужики приходят сюда выпить. Они с Рубцовым запанибрата.
А для меня он - ангел. По одну сторону поэтических райских ворот - он. А по другую - Есенин - стоит с гармошкой, прислонившись к косяку.
Но такого Есенина в скульптуре, кажется, никто еще не отлил.
А вот Рубцов сподобился.
Нет ни черточки одинаковой в памятниках Николаю-на-Яузе и Николаю-на-Сухоне.
Сиротская судьба Рубцова и царственная Романова ни в чем не пересекаются.
Только кончина у них одинаково жестока.
Одного "замочили в сортире".
Другого придушили подушкой.
Династия поэтов не пресекается.
А вот как быть с династией отцов нации?
Говорят языком автомобильных катастроф: восстановлению не подлежит.
А по мне, так есть вариант.
Институт президентства оставить нетронутым.
Патриарху теперь уже воссоединенной нашей церкви бросить клич по заграницам, по родовитым дворянским семьям. Выпросить, вымолить отрока на службу отечеству, поселить его лет на пять, до совершеннолетия, в отдаленный северный монастырь. Выпестовать там без пиара и помпы. Подготовить почву в народе молитвами и проповедями. И присягнут православные, вот те крест!
Евгений Головин ЛОРД ДЖИМ
"Шкипер бесшумно поднялся на мостик; он был в пижаме, и широко распахнутая куртка открывала голую грудь. Он еще не совсем проснулся: лицо у него было красное, левый глаз полузакрыт, правый, мутный, тупо вытаращен. Свесив свою большую голову над картой, он сонно чесал себе бок. Было что-то непристойное в этом голом теле. Грудь его, мягкая и сильная, лоснилась, словно он вспотел во сне, и из пор выступил жир. Он сделал какое-то профессиональное замечание голосом хриплым и безжизненным, напоминающим скрежет пилы, врезающейся в доску; складка его двойного подбородка свисала, как мешок, подвязанный к челюсти; Джим вздрогнул и ответил очень почтительно; но отвратительная мясистая фигура, словно увиденная впервые в минуту просветления, навсегда запечатлелась в его памяти как воплощение всего порочного и подлого, что таится в мире, нами любимом: оно таится в наших сердцах, которым мы вверяем наше спасение; в людях, нас окружающих; в картинах, какие раскрываются перед нашими глазами; в звуках, касающихся нашего слуха; в воздухе, наполняющем наши легкие".(Джозеф Конрад. "Лорд Джим")
Это шкипер парохода "Патна", перевозящего восемьсот паломников-мусульман через Персидский залив в Красное море. Пароход обслуживают четыре человека: шкипер, два механика и молодой штурман Джим - герой повествования. Со шкипером всё понятно. Механики - замурзанные выпивохи, мечтающие о стаканчике виски в аду своего машинного отделения. Во времена Конрада таких субъектов было полно в каждом порту от Индокитая до Малайских островов: наглые, пьяные, трусливые, ненавидящие свою работу, они мечтали только об одном: завалиться под стойку бара и проснуться, еще пьяными, под стойкой другого бара да так, чтобы нежданный приятель сторожил их пробуждение со стаканом в руке.