Газета Завтра 840 (104 2009)
Шрифт:
И если у какого-нибудь Дэвида Линча банальнейшая из всех фраз, придуманных человечеством, — "Бриллианты — лучшие друзья девушек" заиграла бы спектром новых, инфернальных прочтений, у Джармуша её умудряются произнести с умным видом целых два (!) раза. Грамотный продюсер настоял бы ввести в этих фрагментах бледный призрак Мерилин Монро, тянущийся нервной рукой к спичечному коробку со сверкающими камушками, но перед теми, кто рулил процессом в "Пределах контроля", стояли совсем иные задачи.
Что это? Кризис большого художника, или кино для себя, вещь в себе, за которую еще можно и получить какие-то деньги? Ведь давно уже Джармуша нельзя назвать "независимым". Он и сам открещивается от подобных определений. И если бы профессия кинооборзевателя не требовала хотя бы попытки вникнуть в мотив внутренних переживаний, пусть даже слегка съехавшего с катушек автора, то все оттенки и нюансы духовного трипа серьёзного негра следовало сразу же забыть как страшный сон. Пусть читатель не сочтёт за неполиткорректный ход то, что автор этой статьи называет героя простым и понятным словом "негр". В титрах немногословный персонаж Исаака де Банколе обозначен как "Одинокий мужчина". Человек без имени. Но если бы речь шла о другом герое куда более важных и нужных фильмов, снятых на соседней с Испанией земле, мы бы сказали Джармушу большое человеческое спасибо.
Чем ближе мир приближается к своему закономерному концу (ваше слово, товарищ Эммерих!), тем страшнее и безысходнее становится смотреть современное кино. А "новый" Джармуш в очередной раз доказал, что в настоящей реальности всё давно вышло из-под контроля. И здесь придётся в кои-то веки согласиться с американской критикессой Паулиной Кейл, однажды обозвавшей джармушевский стиль "убийственной апатией". В данном случае мы посмотрели "Пределы контроля". Другими словами, последовали совету режиссёра и сходили на кладбище. И очень хорошо уяснили себе, что такое жизнь.
Наталия Стяжкина ПРИ РЕКАХ ВАВИЛОНА
"При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе…"
В уходящем году, когда деревья только-только стали покрываться легкой позолотой, не стало удивительного человека, насельника Свято-Троице-Сергиевой Лавры, заслуженного профессора Московских Духовных Академии и Семинарии, легендарного регента и композитора архимандрита Матфея (Мормыля). О нем скорбели все, кто знал его. А его знали, по крайней мере, слышали — все, кто хоть раз был на службе в Лавре. Ушел воистину прекрасный человек. И с ним ушла еще одна веха великой эпохи. Не только эпохи в истории церковной музыки, а драгоценной эпохи торжества человеческого духа, стояния в вере, беззаветного искреннего служения Русской Церкви и Отчизне. (Какими нелепыми, несуразно громкими кажутся эти слова: "стояние", "служение", "великая эпоха", "торжество человеческого духа" рядом с тобой, отче, таким живым в нашей памяти, вовсе не монументальным. Только оттого, что ты — в истории, и история уже в тебе — только от этого не решаемся мы опускать сих истинных словесных атрибутов эпохальной героики.)
Ты, дорогой наш батюшка, научил нас своей судьбой, своей жизнью — жаркой Любовью к Богу и людям, увидеть, распознать свою бесконечно сложную и бесконечно прекрасную эпоху. Узнать и полюбить тех, кто был рядом с тобой, кто взрастил и воспитал тебя. Понять ту породу, ту стать — достойную и смиренную, что сделала тебя настоящим монахом и великим регентом.
Где же те, достойные и смиренные, пребывают? Кто они?
Конечно, первые — род: семья. Родившись в 37-м, ты уже не застал обоих дедушек, погибших за веру. Во время войны был мальчиком, видел и запомнил слезы и молитвы овдовевшей матери и бабушки, потерявшей, кроме мужа, ещё четырёх сыновей. Это они, безграмотные казачки — первые! научили тебя любить и понимать Церковь и богослужение, уметь слушать музыку, быть милостивым и внимательным к людям.
Вторые — дух: преподаватели, наставники alma mater, лаврское монашество. В семинарии в Ставрополе, в академии в Загорске ты взрастал в окружении великих и поистине святых людей — старцев, чьи имена уже давно и прочно вошли в историю Русской Православной Церкви. Такое было время: преподавать в Семинарии — значит, стоять в вере, стоять в вере — значит, быть святым.
И, наконец, третьи — красота и гармония: те, кто сопутствовал в творчестве — вдохновлял и со-творил. Сейчас (пока!) мало кто вспоминает о советском периоде развития церковной музыки — эпохе творчества церковных регентов и композиторов. Тех, которые не покинули, не предали страну в ее горький страшный час, в годы разрухи и голода, в годы обновленчества в Церкви и гонения на верующих; которые пережили или не смогли пережить Отечественную войну, а после — подлые хрущевские времена. А композиторы-то и регенты были, да еще какие: Павел Григорьевич Чесноков, Александр Васильевич Никольский, Николай Семенович Голованов, Александр Александрович Третьяков, Виктор Степанович Комаров, диакон Сергий Зосимович Трубачев …. Это те имена, что сразу пришли на ум, было их гораздо больше — знаменитых, известных и безвестных. Это были удивительные люди, избранные Его, своей жизнью и своим истинно христианским созиданием превзошедшие свое искусство, превратившие его в чудо — торжество духа. Они были гордостью не только России, но и Советской империи. Мы теперь понимаем: они были русской советской церковной элитой. Странно звучит? А между тем, они были русскими людьми, работали на пользу и на славу Советского государства, и молились Богу, приходя на службы в храм. И они были элитой государства, хотя все жили очень скромно, если не сказать — в нищете, вовсе не пользуясь почетом и благами государства. Они были настоящими православными христианами, коих сейчас, увы, мало…
Уходишь, отче. Всё дальше…. Вот и слова, столь пафосными показавшиеся нам в сентябре, становятся уже предопределенными исторически. Скоротечная жизнь не щадит наши переживания, ни на миг не останавливается, быстро бежит дальше, превращая живые горячие слезы в каменные прохладные вехи горькой памяти. Господь все также создает людей: в уста их вдыхает жизнь, в сердце их вкладывает семя таланта, а в душу — зерно любви. Боже, как всегда сложно потом созидать, взращивать любовь души своей, ширить талант свой, а потом, в самый важный момент, удержаться и не упасть в бездну от головокружительной высоты собственного искусства. Так было и будет всегда.
К счастью или к сожалению, духовная музыка на то и духовная, что обнажает "тайники сердца", раскрывает душу и творца, и слушателя. Если бы мы могли ограничиться делением когорты современных духовных композиторов на два исторически и культурологически обусловленных направления: восток и запад (о, это болезненное вечное деление Российской Империи на запад и восток!), то как было бы просто и хорошо! "Западники" и поныне создают мощное тяжеловесное страстное полотно духовной церковной музыки. Конечно, Бах, Гайдн, Моцарт, Бетховен, их яркие последователи современности: Валентин Сильвестров, Арво Пярт — их вдохновители. Современные "славянофилы" отличаются бережным любовным отношением к древнему знаменному распеву и к другим осмогласным старинным распевам. Они внимательно изучают сочинения отечественных композиторов "московской синодальный школы", начиная с середины позапрошлого века. Серьезно и глубоко осмысляют творчество Сергея Ивановича Танеева, Сергея Васильевича Рахманинова, Анатолия Константиновича Лядова, Георгия Васильевича Свиридова, Владимира Ивановича Мартынова….
Какое легкое разделение, но какое ошибочное! При согласном любовном и бережном отношении к музыке и Божиему слову современных церковных композиторов на самом деле, по существу, отличает друг от друга — единственное! — их отношение к Богу, к Храму, к себе. Необыкновенно сложно личности художника достичь духовных вершин своего искусства. Достичь духовной зрелости, прозреть, пасть ниц в глубоком смирении перед величием Создателя, и отдать Ему все, что было когда-то создано в горячем порыве вдохновения. Поэтому и приходится говорить о гораздо более глубокой богословской классификации современных духовных композиторов. Классификации, основанной на состоянии души творца. Кто-то пишет сложную, несколько какофонную элитарную музыку, как ему кажется — для избранных, или вычурнее (изрекает): "и для всех, и ни для кого". Другой наполняет свою музыку искренней страстью, простой мощью светской классики, нежной вольной мелодичностью голосов, заставляет нас заслушаться с открытым ртом, а потом неистово кричать "браво" и "бис". А кто-то, быть может один-единственный пока, вдыхая жизнь в партитуры, предстоит пред нами "беден, одинок и наг" (по-шаламовски), с любовью славит Бога, сострадает Ему в Страстях, рыдает вместе с Матерью у сыновнего креста, и в тихом смирении своем приводит нас к молитве, а не к овациям. Искусство он тем самым низводит, ибо искусство суть порождение души. То, что заставляет молиться — порождение духа (или Духа), здесь искусство остается уже позади.
"Великие люди всегда есть и будут", — это было убеждением архимандрита Матфея (Мормыля). Да, они будут в России, мы о них узнаем обязательно. Сейчас в Русской Церкви времена очень сложные. Да, открываются храмы, монастыри. Люди тянутся к Богу. И, слава Богу, что так много "неофитов"! Пламенная искренняя вера, тепло Русской Православной Церкви, открывающие совсем новую жизнь — разве это плохо? Это прекрасно. "Неофит" суть драгоценный полный сосуд веры. Но как много соблазнов. Как много "ополчившихся". Сложно устоять и сберечь пламень, не стать циничным и холодным церковником, ограниченным (не интеллектуально, а душевно) и немилосердным. Увы! пророческие и хлесткие слова отца Сергия Желудкова, известного церковного писателя и реформатора, почившего в 1984 году, — правда: "Представьте себе, рухнет коммунизм, и вот тогда скажут нашим епископам и священникам — идите на радио, телевидение, выступайте в прессе. Говорите! Представляете, что они понесут?!" Иногда сложно уберечь уши от их высказываний, а потом и души от осуждения их. Что это?! Откуда это?! Есть повод поразмыслить…