Газогенератор (Части 1-3)
Шрифт:
В то же самое утро у Начальника Академии, генерал-полковника Иванова, истошно задребежжал телефон. Звонил начальник ГУЗЛа – Городского Управления Здравоохранинием Ленинграда, понятно туз тоже не маленький. После взаимного обмена приветствиями и любезностями, минздравовский шишка попросил военного начальника о совсем небольшой просьбе – направить одного подчинённого в Центральную Санэпидстанцию города. Дело вот какого рода – КГБ весь ГУЗЛ на ноги поставил. Срочно приказано искать места размножения каких-то африканских комаров. А известны эти места пока только старшему сержанту Деркачёву. Поэтому пусть армия в очередной раз поможет народному хозяйству живой силой – пожалуйста, срочно сопроводите этого сержанта к нам на комариные поиски.
Услышав такую просбу, генерал-полковник Иванов аж крякнул в трубку, ибо согласно утреннему докладу знал, что его подчинённый сержант Деркачёв сидит на гауптвахте. Но если такие люди просят, то надо помочь. И генерал-полковник лично позвонил в Гарнизонную Комендатуру.
– Так точно, товарищ генерал-полковник, есть у нас такой. Сколько дали? Э-э-э… Десять суток, всё согласно приказу. Но он у нас проштрафился и сейчас в карцере, если вы не возражаете, то мы ему ещё суток пять добавим. А можно и все пятнадцать! Как не надо?! А что надо? Срочно отпустить!? Э-э-э… Есть, срочно отпустить… Сейчас же на коменданской машине доставим к вам в штаб…
Комендант положил трубку спецсвязи и тут же схватил трубку внутреннего телефона:
– Дежурный, мать твою! Срочно арестованному Деркачёву зачесть полный срок отсидки, вывести из карцера и доставить его в часть нашим транспортом. Я сказал нашим! Приказ. Куда? В Штаб ВМА. Да-да, похоже не того посадили.
Через пять минут ничего не понимающему Тонзиллиту принесли ремни, потом быстро накормили вполне сносным завтраком, ясно что не арестантским, а из караулки. Затем Сяве было велено спуститься во двор и сесть в машину. Во внутреннем дворе комендатуры время останавливалось похлеще, чем в карцере – физически! В центре двора стоял молоденький пехотный капитан, кторый неистово орал во всю глотку:
– Носочек тянуть! Увижу, у кого нога дрожит – дополнительно пять суток аррреста. По ррразделениям, делай… Ррраз!!!
И стройные ряды, состоящие из самых разномастых солдат и курсантов, замирают в движении. Стоп кадр. Каждый как картинка в журнале «Огонёк», где запечетлена смена Кремлёвского караула – все бойко маршируют, прямая нога до пояса, согнутая в локте рука со сжатым кулаком застыла у солнечного сплетения. И тишина. Слышно как воркуют голуби на крыше. Капитан недолго ходит по рядам, а потом устало садится на стульчик неподалеку. Лица солдат в рядах каменеют всё больше и больше. Их выражение уже похоже на советские паматники защитников Сталинграда и Новороссийска. Вот и голуби их за живых перестали считать – слетели на землю и мирно кружатся между живых монументов.
– Делай… Два!!!
Грохот сотен ног резонирует в коробке тюремного двора, словно пушечный залп. И снова тишина, только голуби дополняют эту канонаду пулемётными очередями – испуганно хлопают крыльями, улепётывая обратно на крышу. Теперь все затыли словно памятники пионерам, что были понатыканы в каждом советском парке – фигурки на прямых ногах, бодро топающие в светлое будущее, разве что горна нет. Капитан тяжело вздыхает – видать не лёгкая у него служба. Тут он замечает сержанта Деркачёва:
– Почему без конвоя!?
– Не могу знать! Приказано садится в машину…
– А так это вы, насчёт кого звонили не то из Генштаба, не то из самого Министерства Обороны? – голос капитана стал мягким с заискивающими нотками – Вы уж на нас не обижайтесь. Не говорите там ничего лишнего. Поймите нас правильно – специфика службы…
Под низким арочным сводом, что соединял этот мрачный острог с пышущим беззаботной жизнью Ленинградом, въехал тупоносый «Газон». На кузове брезентовая будка, по бортам красные звёзды и надпись «Коммендатура». В это время года всё дороги города покрыты грязной кашей раскисшего солёного снега. Эта противобледенительная мера превращала любой грузовик в грязнючее чудевище, заляпаное и с нависающек косматой бородой сосулек под брюхом. Контрастом ко всем остальным машинам, казалось что комендантский «Газ» подготовили к параду – всё блестит, грязи нет даже в рифлёнке колёс, да и сами колёса похоже начищены солдатской ваксой, как сапоги. А что – гуталин казёный, а арестантская рабсила дармовая. Вообще эти машинки были весьма известны любому военнослужащему-питерцу. О них ходили легенды и слагались курсантские песни. Ведь обычно там ездил усиленный комендатский патруль – гроза любого «самоходчика» и источник бесчисленных неприятностей пусть даже в законном увольнениии. Обычно курсанты предпочитали от комендантских патрульных машин без разговоров убегать в первую попавшуюся подворотню, нежели потом стоять и оправдываться от их беспочвенных придирок вроде нечёткой отмашки при отдании чести. Уж куда проще объяснить ошарашеной девушке, почему галлантный кавалер, который только что манерно вёл её под руку, вдруг повёл себя столь странно, бросившись наутёк и забрызгав её новый плащ грязью, чем дать ответ патрулю на вопрос: «почему у вас такой счастливый вид, позорящий советского военнослужащего?» Сява ухмыльнулся и полез в легендарную машину. Толстый майор-комендант молча наблюдал за ним из окна своего кабинета. Но вот вылизанный «Газон» тронулся, и комендант громко выругался:
– Чёрт! Не поймёшь этих медиков. То просят посадить, а как посадил, так сразу умоляют отпустить! Бардак, а не служба!!!
– Метро
Штаб Академии располагался в одном из самых старых петербургских зданий – длиннющая жёлтая постройка обрамлялась тёмным гранитным парапетом и кучей белых толстенных колон. Штаб был увенчан здоровым зелёным куполом и изгибался сразу по трём улицам гигантской буквой "П". В серединке этой "П" за вычурным забором был просторный сквер, где стояли лавочки вокруг бронзового пямятника медицинской тематики, а с фронтона, что над парадным входом, в направлении Политотдела грозным взором смотрел Ленин и бодро реяло красное знамя. И Ленин и знамя были всего лишь барельефами орденов, которыми эту Академию кто-то наградил. Может то был Совнарком, может Политбюро, а может и сам Сталин – рядовым курсантам не сообщали, по чьей прихоти на дома ордена вешают. Штабной дворик, как обычно называли тот сквер, сиял чистотой и был безлюдным – никто никогда на тех лавочках не сидел. Ещё бы, нашли дураков перед глазами начальства без дела ошиваться.
Подполковник Тумко дураком не был, а поэтому ошивался без дела спрятавшись за колоной, где нервно курил сигаретку. Он ещё вчера побывал в КГБ, где ему вручили чемодан его непутёвого подчинённого, правда уже без ломика и фомки. Сегодня вот вызвали в Штаб и поставили задачу – как только сержанта Деркачёва привезут с гауптвахты, то немедленно сопроводить его по такому-то адресу, где им вместе следует поступить в распоряжение главного санитарного врача города. А у Тумко сегодня занятия, аж две группы, и ещё на следующий семестр учебный план доделать надо. Ладно занятия – можно попросить адъюнктов или аспирантов, пусть молодежь учится преподавательскому делу, развивает в себе педагогический талант. А вот план… Его ведь ещё на прошлой неделе представить следовало. Прогневить своего начльника, полковника Щербина, доцент не боялся. Стая канцелярских крыс из Учебного отдела Академии куда хуже одного профессора. Эти сразу побегут к генералу Яковлеву, вот мол завуч кафедры Биологии вам всю работу срывает. А генералы такое не любят. Яковлев, он же в том отделе начальник, и если скромный подполковник Тумко заведует всего лишь учёбой на одной кафедре, то тот по всей Академии. Значит в сто раз бОльший начальник. И кабинет у него недалеко от Политотдела. Замолвит во гневе словечко, а тем только дай зацепку – до свидания Ленинград, здравствуй противочумный отряд в песках Средней Азии или где-нибудь в горах Алтая…
«Чёрт бы побрал этого Деркачёва! Отберу у него ключи от лаборатории, а потом и вовсе прикрою его научную работу. Всё равно от таких инициативных идиотов одни неприятности. А упёртый то какой! Сколько раз я намекал этому дураку, что при кафедре его ни за что не оставят. И что в адъюнктуру на „Биологию“ ему не поступить – у самих дети есть. И что тратит он свои силы и время абсолютно зря. Что в современной науке понятие „это мне интересно“ себя изживает, заменяясь на „это перспективно“. В личном плане перспективно. Точно у этого афгранца „пуля в башке“, раз занимается тем, что бесперспективно». Именно в этом направлении шёл поток сознания у нервничающего доцента Тумко, и прервался этот поток, только когда тот заметил злополучного сержанта, выпрыгнувшего из патрульной машины.
Приветствие получилось весьма холодным. Тумко натянуто улыбнулся и вместо руки протянул Деркачёву чемодан. Пока ловили такси, доцент в кратце рассказал поставленную задачу – провести спецбригаду по местам жизни «зимних» комаров. Точнее всего одного комара – египтского эдеса. Тумко ещё больше разозился, узнав что как раз таки это и не известно. Известно только приблизительное направление – метро. Вскоре прибыли на санэпидстанцию. Кроме штатных врачей-гигиенистов, там оказался санитарный врач всего Ленинградского метрополитена и ещё один дедуля непонятного назаначения. Деркачёв по военному прянялся докладывать «комариную» обстановку, тыча ручкой в большую карту Ленинграда, висевшую на стене. При упоминании разных латинский названий вся санитарная братия зевала, не проявляя к этим насекомым ровно никакого интереса. Для них вопрос видовой идентификации не стоял совершенно, а решение по всем комарам было всего одно – дустом их! Конечно распылять инсектициды на головы ленинградцев, толпящихся на подземных станциях, никто не собирался. Предполагалось потравить не самих комаров, а лишь места их выплода. Такая перспектива перечёркивала все наполеоновские планы сержанта, ведь с уничтожением этих самых мест пропадал сам вид из микрониши. Конечно вытравить всех комаров по «зимним заначкам» в таком городе невозможно, но сколько лет прийдется ждать, когда какой-нибудь экзотический вид снова поселится там. А реинтродукция, то есть занос заново, может вообще затянуться на многие десятилетия. А если они не остановятся на разовом мероприятии и будут для профилактики проводить периодические протравы? Может египетский эдес и сохранится в каком-нибудь подвале, но ведь тогда поиски придётся начинать считай с нуля. И сколько это займёт времени и сил? Пиши пропала мечта скопировать комариные микроусловия и по-лёгкому получить быструю и полную адаптацию в лаборатории. А значит не будет технологии разведения, а это значит, что не будет госпермии и признания. Карьера военного биолога закончится так и не начавшись, и напрасно он торчал на «Биомеде». В этом месте мысли Деркачёва и Тумко совпадали.