Газу
Шрифт:
– На него ты ссать не будешь, жив он или нет, - отрезал Винс.
Послышался приближающийся рев мотора: «Харлей» Гона. Он отправил байк в показушный занос, остановился, заглушил движок и слез с мотоцикла. Его лицо, покрытое пылью, светилось возбуждением и триумфом. Таким Винс не видел его с двенадцати лет, когда он выиграл грязевую гонку на малолитражке, которую для него собрал Винс - желтой торпеде с разогнанным движком от Бриггс-и-Стрэттон. После пересечения финишной линии, Гон сразу же вылез из кабины и побежал вприпрыжку с таким же выражением на лице.
Он обнял Винса. «Ты сделал
На мгновение Винс дал себя обнять, ведь в последний раз это было так давно, а еще потому, что в этот момент показалась светлая сторона души его испорченного сына. Она есть у всех, даже после всего, что он повидал, Винс продолжал в это верить. Поэтому на мгновение он дал себя обнять, ощущая тепло сыновьего тела и обещая себе, что запомнит этот миг.
Затем, уперев руки в грудь Гона, он оттолкнул его. Сильно. Гон отступил назад в своих сделанных на заказ ботинках из змеиной кожи, выражение любви и триумфа на его лице таяло…
Нет, не таяло. Искажалось. Становилось тем выражением, которое Винс так хорошо знал: недоверием и неприязнью. Прекрати, а? Это не неприязнь, и ею никогда не было.
Нет, не неприязнь. Ненависть. Чистая и жгучая.
Все путем, сэр. И иди-ка ты на хуй.
– Как её звали?
– спросил Винс.
– Чего?
– Как её звали, Джон?
– Винс не звал Гона по имени многие годы, да и теперь никто, кроме них, этого не услышал. Лемми спускался по мягкой земляной насыпи к раскуроченному кому металла, который когда-то был кабиной грузовика ЛАФЛИНА, дав отцу и сыну побыть наедине.
– Да что с тобой?
– чистая насмешка. Но когда Винс протянул руку и сорвал эти гребаные зеркальные очки, он увидел правду в глазах Джона «Гона» Адамсона. Наконец понял, в чем дело. Винс поймал пятак, как они говорили во Вьетнаме. Так ли выражаются сейчас в Ираке, или эта фраза ушла вместе с азбукой Морзе?
– Что будешь делать, Джон? Поедешь в Шоу Лоу выколачивать из сестры Кларка бабло, которого у неё нет?
– Может и есть, - Гон надулся, но вовремя опомнился.
– Бабки там. Я знаю Кларка. Он доверял этой потаскухе.
– А Племя? Просто…что? Забудешь его? Дина, Эллиса и остальных? Дока?
– Они мертвы,- Гон встретился с отцом глазами.
– Слишком медлительны и, по большей части, стишком стары, - как и ты, говорили его холодные глаза.
Лемми возвращался, поднимая ботинками пыль. В руке он что-то держал.
– Как её звали?
– повторил Винс.
– Девчонку Кларка. Как её звали?
– Какая в жопу разница?
– он запнулся, пытаясь снова добиться расположения Винса, во взгляде его почти читалась мольба.
– Боже, да оставь ты, а? Мы победили. Мы ему показали.
– Ты знал Кларка. Знал в Фаллудже, знал на гражданке. Вы были близки. И если ты знал его, ты знал и её. Как её звали?
– Джени. Джоани. Что-то в этом духе.
Винс отвесил ему оплеуху. Гон изумленно заморгал. На секунду он снова стал десятилетним мальчиком. Но только на секунду. Следом вернулась ненависть и полный
– Он слышал, как мы говорили на той парковке у забегаловки. Водила, - сказал Винс. Терпеливо, будто бы говоря с ребенком, которым когда-то был этот парень. Парень, которого он спасал, рискуя своей жизнью. Но то был инстинкт, который не изменить. Единственный проблеск света в этом ужасе, этой мерзости. Не только Винс руководствовался отцовским инстинктом. – Он знал, что там ему с нами не расквитаться, но отпустить нас он тоже не мог. Поэтому он ждал. Дал нам себя обогнать.
– Я не врубаюсь, что ты мелешь, - очень убедительно. Вот только Гон лгал, и оба это знали.
– Он хорошо знал дорогу, вот и ехал за нами до самого подходящего участка. Как любой хороший солдат.
Да. А потом он гнался за ними с единственной целью, наплевав на то, чего ему будет это стоить. Лафлин предпочел смерть бесчестью. Винс ничего о нем не знал, но неожиданно почувствовал, что тот нравится ему больше, чем его собственный сын. Казалось бы, такого быть не может, однако так и было.
– Ты ебанутый, - сказал Гон.
– Я так не думаю. Может, он как раз ехал навестить её, когда мы пересеклись на той стоянке. Так поступает отец ради любимого ребенка - устраивает все так, чтобы можно было его время от времени навещать. Может, она бы даже захотела съездить с ним куда-нибудь. Отвлечься от наркоты.
Подошел Лемми.
– Мертв, - сказал он.
Винс кивнул.
– Это было на козырьке, - он протянул предмет Винсу. Винс не хотел смотреть, но все же посмотрел. Фотография улыбающейся девушки с волосами, собранными в конский хвост. На ней толстовка Корманской старшей школы, та же, в которой она умерла. Она сидит на переднем бампере ЛАФЛИНА, опираясь спиной на серебристую решетку. На голове у неё камуфляжная кепка отца, повернутая козырьком назад. Девушка шутливо салютует, стараясь сдержать улыбку. Салютует кому? Конечно, Лафлину. Ведь камера была в его руках.
– Её звали Джеки Лафлин, - сказал Гон,- и она тоже мертва, так что на хер её.
Лемми шагнул вперед, готовый стащить Гона с байка и скормить ему его зубы, но Винс взглядом остановил его. Затем перевел взгляд на сына.
– Езжай, сынок,- сказал он, - Крепче держись в седле.
Гон смотрел на него, не понимая.
– Но не останавливайся в Шоу Лоу, потому что я собираюсь дать легавым знать, что некоей маленькой шлюшке может потребоваться защита. Я скажу им, что какой-то псих грохнул её брата, и она может быть следующей.
– А что ты им скажешь, когда они спросят, откуда у тебя информация?
– Все,- тихо и как-то безмятежно ответил Винс.
– Лучше езжай. Это выходит у тебя лучше всего. Как ты оторвался от фуры на дороге из Кумбы… это было что-то. Моё почтение. У тебя дар носиться на байке. Ни на что больше ты не годишься, так хоть на это. Так что уноси-ка свою задницу отсюда.
Гон неуверенно смотрел на отца, и вдруг он испугался. Но это скоро пройдет. Скоро он снова пошлет все на хер. Это все, что у него есть: умение послать все подальше, зеркальные очки да шустрый байк.