ГЧ (Генератор чудес)
Шрифт:
Нечего медлить! Все в порядке! Сейчас он даст ток, и из круглого отверстия в толстом свинцовом объективе-экране брызнут новые лучи.
Лучи, которые дадут человеку власть над веществом. Лучи, которые позволяют разрушать или переделывать материю, в зависимости от поворота вот этой эбонитовой ручки.
Вот кусок железа. Он уже давно ждет своей участи. Сейчас Тунгусов нацелится на него, повернет ребристую ручку верньера так, чтобы белая стрелка его остановилась на цифре «26». Тогда из свинцового отверстия пойдут «лучи железа», колебания, частота
Никто не знает, что такое резонанс. Но резонанс — это огромная сила. Слабым своим голосом человек крикнет: «О-о-о-о!» — и в этом звуке может оказаться тон, сила которого разрушит скалу.
Но это механика. Электрический резонанс сильнее; он может действовать на самую крепкую в мире систему — на атом.
…Если самый быстроходный современный самолет на полном ходу врежется в скалу, пострадает немного скала, вдребезги разобьется самолет, но ни один атом камня или металла не будет нарушен.
А электрический резонанс…
Железо начнет резонировать.
Чуть заметный поворот другой ручки — и мощность колебаний усилится. Электроны атомов железа, попавшие в плен резонанса, метнутся вон, станут вылетать из своих орбит!
Равновесие атома нарушится.
Атом железа перестанет быть атомом железа: он станет атомом марганца, хрома, ванадия, титана…
Николай перенес «ГЧ» на стол у окна, поставил его на ящик. Куда направить луч? Надо быть осторожным: кто знает, что может случиться, если он проскользнет мимо железного бруска, положенного на край подоконника и упадет на человека!
За окном было уже темно. Розоватый кусок мутного столичного неба нависал сверху, сжатый с боков силуэтами двух ближайших зданий. Они казались огромными. В пролете между ними белел освещенный фонарем фасадик старого двухэтажного дома на другой стороне улицы, а где-то, еще дальше за ним, высилась черная глыба какого-то большого здания. Вереница широких окон в верхнем этаже его была ярко освещена, и в самом последнем окне, справа, маячила черная фигурка человека, очевидно, стоящего на возвышении.
Николай взял бинокль. Человек жестикулировал, стоя перед пюпитром, что-то говорил, обращаясь, очевидно, к аудитории, которая не могла быть видна отсюда. Человек стал ориентиром для Николая. Бинокль сдвинулся чуть вправо и здание оборвалось темным углом. Да, там никаких построек больше нет. Это небо.
Туда, мимо угла здания, вверх, в мировое пространство, Николай направил объектив своего аппарата. Потом он опустил штору, поставил на пути луча железный брусок и включил ток. Повернул ручку настройки. Серым светом зажглась свинцовая лампа.
Сейчас — резонанс…
Что ж, ждать нечего. Тут все должно происходить мгновенно.
Он протянул руку, пощупал прохладный кусок металла, расчерченный косыми полосками — следами пилы.
Так, все нормально, ничего и не должно быть.
Потом прибавил мощность, чуть-чуть…
Ничего.
Больше. Полделения шкалы. Целое деление. Два,
Николай прошелся по комнате, стал набивать папиросу.
Так… Волна железа вычислена неправильно Ничего, есть медь, есть алюминий, молибден, цинк, бром, цезий — всё есть!
Он положил медь, повернул стрелку на цифру «29», потом чуть сдвинул настройку влево, затем вправо.
Он ощупывал, рассматривал металл. Отковыривал резцом маленькие стружки, клал в пробирку, пробовал в реакциях.
Медь оставалась медью. Цинк — цинком. Химически чистым, настоящим цинком. Сурьма — сурьмой, вольфрам — вольфрамом.
Бледный, усталый, обросший светлой щетиной, с блуждающими глазами и необычной складкой растерянности у рта, Николай упрямо продолжал свои пробы. От элементов он перешел к химическим реакциям. Потом к дрожжевым блокам под микроскопом.
Ни в чем не обнаруживалось влияние лучей. Только счетчик Раевского, включенный через усилитель в цепь репродуктора, отсчитывал едва слышные удары, указывая на присутствие какого-то слабого излучения.
Николай сдался, когда были исчерпаны все возможные способы проверки.
Он вдруг почувствовал слабость, как будто только сейчас, сразу ушли от него — вся энергия мысли, все нервное напряжение, что много дней так щедро вкладывал он в эту бесплодную работу, веки сомкнулись, голова бессильно склонилась к обнаженному баллону, мерцающему свинцовым туманом, и пальцы, продолжавшие бессмысленно сжимать ручку настройки, с досадой судорожно крутнули и оставили ее.
Только теперь сомнение, граничащее с отчаянием, потрясло мозг.
«Ошибка… Неужели принцип неверен?..»
Несколько секунд стоял так Николай над своим созданием, закрыв глаза, ощущая лбом тепло баллона.
Мысли о генераторе, так долго заполнявшие мозг, вдруг одна за другой начали воровато выскальзывать из утомленной головы. Теперь они стали чуждыми, злыми, враждебными, и мозг изгонял их…
Вот и все…
Лишь мгновение длилась страшная легкость покоя. Уже в следующий миг пустота начала заполняться. На смену ушедшему из темных тайников памяти вышло то, что стояло на очереди. Перед мысленным взором Николая возникли неразгаданные таинственные знаки:
LMRWWAT
ГЛАВА ШЕСТАЯ
РИДАН ПРЕДЪЯВЛЯЕТ ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
— Как дела, товарищи? Можно поздравить с успехом?
Четверо сотрудников лаборатории встречают Ридана улыбками. Пятый жмет руку профессора с серьезным, пожалуй, даже мрачноватым видом. Это дело характера. Одних победа делает веселыми, другие, наоборот, становятся сдержанными и торжественными.
— Вот смотрите, Константин Александрович!