Где старые кости лежат
Шрифт:
— Все в порядке, сэр! Он кроткий, как ягненок. Настроение у него подавленное, но вместе с тем он какой-то неугомонный. Слова из него не вытянешь; он только все спрашивает, когда вы придете. Сидит и сидит в кровати и о чем-то думает. Наверное, здорово он головой-то приложился! Знаете, что он спросил? — Констебль замолчал и смущенно посмотрел на Маркби. — Спросил, были ли вы женаты, сэр.
— Вот как? И что же вы ответили?
— Что вроде да, но точно я не знаю. На самом деле я не знал, что ему и ответить. Надеюсь, я не напортил, сэр?
— Нет, не напортили! — заверил его старший инспектор.
Брайан сидел в кровати, обложенный подушками. Лоб у него был заклеен пластырем; в распахнутом вороте пижамы виднелась марлевая повязка на груди. Одна сторона лица распухла и побагровела.
— А я вас давно поджидаю! —
— Наслышан.
Маркби взял стул и придвинул его к кровати. Сержант Пирс сел в углу, у стены.
— Как вы себя чувствуете, Брайан?
— Как будто лошадь лягнула копытом в живот. И голова болит чертовски.
— Зачем вы побежали к карьеру?
Брайан повернулся к старшему инспектору и, не мигая, посмотрел ему в глаза:
— Сам не знаю. Наверное, хотел спрятаться в лесу. Пока я не поскользнулся, даже не видел, что стою на краю обрыва! Да ладно, какая теперь разница!
— Мисс Митчелл сказала, что вы прятали Натали Вуллард в развалинах.
— Не могу называть ее той фамилией. — Брайан беспокойно заворочался на кровати. — Для меня она была Натали Солтер — и навсегда останется Натали Солтер.
— Брайан, вы больше ничего не хотите мне сказать?
Брайан чуть повернул голову, чтобы лучше видеть Маркби.
— Раз вы поговорили со своей подружкой, вы уже знаете все, что нужно, о нас с Натали…
— Сейчас меня интересует не Натали, — перебил его Маркби. — Расскажите о ферме, о ваших отце и дяде. И о матери.
Фермер снова беспокойно заерзал и вдруг с горечью пробормотал:
— А вы смышленый! И не стыдно вам совать нос в чужие дела! Наверное, потому вы и стали старшим инспектором!
Забывшись, Пирс хихикнул, но тут же прикрыл рот рукой и бросил на Маркби извиняющийся взгляд.
— Ну, что ж! — внезапно решился Брайан. — Значит, так. Мой отец и дядя Лайонел — родные братья. Они всегда очень дружили. Вскоре после войны, в 1948 году, они вместе купили ту ферму, где мы сейчас хозяйствуем. Потом они поняли, что сами не справятся. Нужна хозяйка, чтобы вела дом, готовила, ну и ходила за телятами, цыплятами и так далее. Жениться обоим было не по карману. Двух жен на ферме не прокормить. Они придумали тянуть жребий, и мой отец выиграл. У него была одна знакомая девушка в Уэстерфилде. Во время войны она вступила в Земледельческую армию, [1] и в последний год войны они с отцом вместе были работниками на одной ферме. Ей вроде нравилось работать в деревне. И потом, в конце сороковых годов, с продуктами было плохо, многое получали по карточкам. Наверное, она решила, что не будет голодать, если выйдет за фермера. В общем, отец сделал ей предложение, и она согласилась.
1
Земледельческая армия — женская организация, члены которой во время Второй мировой войны заменяли мужчин на фермах, занимались сельским хозяйством.
Пирс недоверчиво покачал головой, а Маркби просто кивнул. Он давно уже перестал удивляться странным, необдуманным поступкам и принятым наспех важным решениям.
Брайан устремил взгляд куда-то в угол; ему как будто неприятно было смотреть старшему инспектору в глаза.
— А потом выяснилось, что Лайонел при ней делается сам не свой. Ну, невзлюбил ее, что ли… То есть мне так казалось, когда я был мальчишкой. Бывало, он глаз с нее не сводил, да еще смотрел так сердито! Мама смущалась и выходила из комнаты — не могла вынести его взгляда. — Брайан обвел взглядом полицейских и покачал головой. — Сейчас-то я понимаю, в чем дело! Вовсе он ее не невзлюбил, а скорее наоборот! И поделать он с собой ничего не мог, ведь тогда Лайонел тоже был молодым. Вначале мама была хорошенькая, живая. Ну а Лайонел… представьте, что будет, если быка отвести на поле и привязать близко к коровам. Но уж так они с отцом уговорились, что жениться мог только один из них.
Пирс беспокойно заерзал на стуле. Брайан тоже разволновался; он опустил голову на подушку и закрыл распухшее лицо руками.
— Позвать медсестру? — предложил Маркби.
— Нет, не надо. — Брайан помолчал. — В общем, дела у нас пошли паршивее некуда, понимаете? Паршивее некуда! Он места себе не находил и постоянно желал ее — в самом что ни на есть дурном смысле слова. У него все было на лице написано, и она, конечно, понимала. Даже я, даром что маленький, чувствовал: что-то не так. Правда, тогда я еще не разбирался, что к чему. Видел только, что маме у нас плохо. И чем дальше, тем хуже. Поэтому я и не удивился, когда она ушла. — Брайан вздохнул и тихо продолжал: — Она как-то поникла, понимаете? Поблекла, постарела… Я почти никогда не видел, чтобы она улыбалась. И красота ее тоже ушла. Она похудела и стала бледная, как простыня. Да и что тут удивительного? — В голосе его зазвенел гнев. — Мама горбатилась с утра до позднего вечера. Вставала с рассветом и весь день трудилась. А если когда и присаживалась, то только с шитьем или вязаньем! И вот однажды — мне было лет четырнадцать — я загонял коров на дойку. А она вышла из дому и подозвала меня к себе. На вид она была сущая старуха, хотя тогда лет ей, наверное, было не больше, чем мне сейчас. Но я сразу увидел, что она на что-то решилась. Значит, подозвала она меня и говорит: «Все, Брайан, с меня хватит, а ты теперь и без меня справишься. Поэтому я ухожу». И тут я заметил, что она держит в руке старый чемодан. Я не удивился, только прощения у нее попросил. А она: «Ты не виноват. Но если я не уйду сейчас на своих ногах, меня вынесут отсюда в деревянном ящике». Я хотел проводить ее до автобусной остановки, предложил поднести чемодан. Но она не согласилась, сказала, что справится сама. И ушла. Так и не знаю, куда она поехала; по-моему, и отец так ничего и не узнал. Она нам ни разу не написала. Надеюсь, там, где она сейчас, ей хорошо, лучше, чем было на ферме. Я ее не виню. Мне жаль, что я не смог ей помочь, но ведь тогда я был еще маленький, и ей приходилось со всем управляться самой. Она и прожила-то у нас так долго только из-за меня.
Наступила тишина. Брайан невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль; глаза его затуманились.
— А как реагировал ваш отец? Неужели он не замечал, что Лайонел в ее присутствии делается сам не свой? — Брайан не отвечал, и Маркби осторожно тронул его за плечо. — Брайан!
Брайан медленно повернул голову к старшему инспектору:
— Отец-то? Он всегда был немногословным. И потом, они с дядей, как я вам уже сказал, всегда очень дружили. — Губы фермера расползлись в безрадостной улыбке. — Однажды одна наша корова отелилась раньше срока двойней. Телята срослись боками, как сиамские близнецы. Приплод-то родился мертвенький, да и корова едва не околела… Но, когда я смотрел на этих сросшихся телят, я почему-то подумал про отца и Лайонела. Они тоже как будто срослись, только не телами, а… как бы сказать… духовно, что ли.
— Я вас понимаю. — Теперь Маркби ненадолго погрузился в молчание, а потом спросил: — А как Лайонел отнесся к тому, что ваша мать ушла?
— После ее ухода он совсем спятил! — не раздумывая, ответил Брайан. — Он и всегда-то был немножко тронутый, а после ее ухода совсем взбесился… Кстати, вот еще почему я решил помочь Натали, когда она мне позвонила. Вуллард плохо с ней обращался, всегда ходил налево. Вот ей и захотелось отплатить ему той же монетой — сказала, пусть и он помучается немного. Маме я помочь не мог, зато придумал, как выручить Натали, поддержать ее, что ли. Я уже рассказывал вашей мисс Митчелл, что спрятал ее в старой крепости. Лайонел к развалинам обычно и близко не подходит, даже как будто сторонится их. Поэтому я решил, что никто ничего не узнает. А старик-то, оказывается, догадался…
— Брайан, вы что, хотите сказать, что Натали убил ваш дядя?
Брайана всего передернуло.
— Ни о чем подобном я даже не заикался!
— Но вы ведь так думаете? А что, вполне логично. Он отомстил ей как будто за уход вашей матери…
Брайан смерил Маркби враждебным взглядом:
— Я понятия не имею, что случилось, я правду говорю! Пока Натали жила в крепости, я каждую ночь приходил к ней. Во вторник прихожу, а она мертвая лежит на полу… Я как вошел, сразу догадался, что она мертвая, а не спит, только никак не мог поверить… Моя Натали была такая красивая, такая живая! Бывало, я приходил к ней, и она становилась прежней — там, в старой крепости, вдали от него… Я наклонился к ней, взял ее на руки. Она уже остыла, и лицо у нее посинело, но я все не верил и думал: вдруг мне удастся ее оживить — вдохнуть в нее жизнь. Приложил я губы к ее губам и сразу понял, что все напрасно.