Где-то на Северном Донце
Шрифт:
Лепешев с уважением смотрит на зенитчиков. Они успели закопаться по всем правилам военного искусства. Их приспособленные для круговой стрельбы огневые позиции отрыты на краях мыса, как раз за фланговыми пулеметными точками. Возникни нужда, они могут помочь и в отражении атаки пехоты противника.
Лейтенант обходит свой рубеж и невольно удивляется тому, как много могут сделать за несколько часов натруженные человеческие руки. Огромный КВ уже вполз в отрытый котлован, из земли виднеется лишь его башня, артиллеристы успели пробить амбразуры в толстенной стене конюшни, на случай бомбежки выкопали в пахнущей
Умывается Лепешев в углу конюшни. За задней стеной, где горел ночью костер, уже отрыта щель. Да и в самой конюшне теперь не шибко разгуляешься. По примеру артиллеристов бронебойщики и пулеметчики тоже отрыли щели, углубили окопы.
Лепешев хвалит бронебойщиков за разумную инициативу и обходит траншеи. Там еще спят. Спит даже двужильный Глинин. Видимо, бойцам досталось вчера куда больше, нежели это полагал Лепешев, коли не разбудил их оглушительный треск зенитных пулеметов. А если и разбудил, то, значит, велика усталость людей, коли, проснувшись, они вновь повалились на устланную камышом землю.
Лейтенант будит Глинина и сержантов-автоматчиков — приказывает поднимать бойцов.
Пока те делают побудку, лейтенант объясняется с молодым бойким интендантом, который пришел выяснить, сколько во взводе едоков, чтобы поставить их на довольствие. И Лепешев опять с уважением думает о генерале Федотове, у которого даже в столь трудной обстановке во всех службах сохраняется полнейший порядок.
Затем в конюшне появляются два молодых телефониста. Они докладывают, что прибыли в распоряжение лейтенанта, спрашивают, где нужно установить телефоны. Лепешев приходит в хорошее настроение, приказывает установить по аппарату на фланговых пулеметных точках, а два (для связи с берегом и пулеметчиками) в здании.
Настроение у лейтенанта и вправду хорошее. Черт возьми, пусть будет сегодня тяжело, но это порядок, это уже настоящая война. И связь, и централизованное питание — для Лепешева дополнительный источник уверенности в себе, уверенности в успешном исходе дела.
Как бы олицетворяя наступление новых времен, в конюшне появляются красноармейцы с термосами, и над береговой кручей растекается духовитый запах гречневой каши с мясом. Это не какая-нибудь задрипанная конина, а самая натуральная говядина. Генерал Федотов приказал: перед тяжелым боем накормить солдат досыта.
Пока его бойцы умываются, приводят себя в порядок и завтракают, Лепешев вместе с Глининым и сержантами обходит позицию, дает указания: где углубить окопы, где укрепить стенки траншеи, где откопать новые стрелковые ячейки. В пулеметном окопчике Максимова лейтенант указывает на умело уложенные бревна с вырубленной между ними амбразурой, приказывает оборудовать таким образом все огневые точки.
— Пилите крайние деревья, тащите из развалин окопные и дверные косяки, разберите остатки хуторских печей, но позицию закройте. Иначе…
Глинину и сержантам не надо объяснять, что иначе будет. Они козыряют. После завтрака весь лепешевский взвод, в котором вместе с бронебойщиками, автоматчиками и добровольцами уже пятьдесят один человек, отправляется в сады и в развалины домов.
Лепешев глядит бойцам вслед и удовлетворенно думает, что, даже не считая артиллеристов и танкистов, активных штыков в его взводе побольше, чем в другом потрепанном батальоне. А если учесть насыщенность обороны тяжелым оружием, то дела совсем хороши. Тяжелый танк, две «сорокапятки», две бронебойки да девять пулеметов — это уже совсем сила. Теперь его, Лепешева, голыми руками не возьмешь. Дорого обойдется немцам этот прибрежный бугор, если они вздумают его штурмовать!
Лепешев знакомится с артиллеристами. Командует ими смуглолицый татарин, младший лейтенант с длинной фамилией Каллимуллин.
— В бою зовите меня просто Миша, — скаля иссиня-белые зубы, смеется он. — В бою на длинные слова времени нет. Меня в дивизионе все так зовут.
— А почему Миша? — удивляется Лепешев.
— Мидхат я. Это по-татарски. По-русски, значит, Миша.
— Быть по сему, — улыбается Лепешев. Веселый артиллерист ему нравится. Тот, кто знает, что будет тяжелый бой, но умеет не думать о возможной смерти, способен простодушно смеяться, — тот в жарком деле не подведет. Паникер — тот и паниковать начинает заранее. Проверено.
Расчеты противотанковых орудий под стать своему командиру. Народ молодой, крепкий, острый на слово. Оказывается, студенты-добровольцы. Как попали вместе в учебный полк, так вместе и воюют. Правда, от всего дивизиона осталось пять орудий, но студенты-артиллеристы не унывают и нового своего «главнокомандующего» (вот черти — уже и прозвище дали!) лейтенанта Лепешева встречают приветливо. Они ему верят. Верит и Лепешев им. Он сразу вспоминает своих киевских ребят и рассказывает о них артиллеристам. После его рассказа бывшие студенты начинают вспоминать собственные беды в первых боевых стычках — теперь для них Лепешев совсем свой человек.
В здании появляется полковник-артиллерист. При дневном свете он выглядит еще внушительней, нежели ночью. Высокий, стройный, подтянутый, полковник весело здоровается с Лепешевым и обходит позицию.
— Как вы думаете, лейтенант, где пойдут танки, если прорвут оборону в саду? — спрашивает полковник.
— Только по хуторским улицам. Больше негде.
— Я тоже так думаю, — подтверждает полковник. — Поэтому мы преподнесем немцам сюрприз. Заминируем улицы их же собственными противотанковыми минами «теллер». Слыхали о таких?
— Нет. Видеть не приходилось.
— Я тоже до вчерашнего дня не видел. Вчера мы захватили машину с этим добром. Ничего не скажешь — мины добротные. — Голос полковника благодушен, будто рассуждает он не о вражеских минах, на которых гибнут русские танки, а о приобретенной для семьи швейной машинке. — Так что вы дайте указание своим, чтобы улицами больше никто не ходил. Сейчас начнем установку.
Немецкие танки и мотопехота появляются, когда солнце стоит уже высоко и неподвижный воздух пышет дневным зноем. Колонны противника идут по обеим дорогам, и над степью подымается мутно-желтое облако пыли.