Где-то я это все… когда-то видел
Шрифт:
В роли очередного Рэмбо выступила… (кто бы мог подумать!)… пожилая сотрудница музея со звучной фамилией Бонц.
Агриппина Рудольфовна Бонц. Уроженка Гомеля, сорок четыре года, образование высшее филологическое, вдова, войну провела в эвакуации, работала на археологических раскопках Шаштепа в южной части Ташкента, потом училась в Новосибирске, по распределению была направлена в Бахчисарай. Там и провела всю свою сознательную жизнь. Благонадежную, добросовестную и совершенно лояльную к Советской власти.
И вдруг…
Произошло
Подстраховал на свою голову…
Вчера под вечер, уже собираясь закругляться и покидать опостылевший шкаф, первый агент увидел, как за ограждение экспозиции зашла сотрудница Бонц, которая в течение дня уже изрядно примелькалась. Агриппина Рудольфовна стала что-то делать с искусственными яблоками на подносе, что, собственно, подозрительным-то и не казалось. Ну, поправляет экскурсовод в конце рабочего дня детали выставочного интерьера. Ничего особенного. И агент, измученный десятичасовой неподвижностью, решил размяться и пошутить над старушкой. Все мы люди.
Он приоткрыл дверцу и замогильным голосом произнес: «Всем оставаться на своих местах! Государственная безопасность!»
Реакция оказалась более чем неожиданной.
Бонц, не оборачиваясь, выдернула бронзовый поднос из-под фруктов, и без замаха метнула его на голос. Очень метко, надо сказать метнула. Так, что острые зубчатые края посудины вошли в правую сторону шеи шутника, нанеся ему серьезные повреждения. На шум примчался «подстраховщик» и тут же получил несколько ударов старинной саблей в область живота. Грамотных, хорошо поставленных ударов. И, если бы не тупая заточка музейного экспоната, в живых бы он точно не остался.
После короткой и неожиданной расправы благообразная старушка невозмутимо оставила свои жертвы корчиться на полу и, через одной ее ведомые коридоры, покинула Ханский дворец. Группе наружного наблюдения удалось установить лишь только направление ее отхода — в сторону Чуфут-Кале. Там преследуемая растворилась в предгорьях.
Обыск в домике, где единолично проживала странная сотрудница, ничего не дал. С коллегами по работе сейчас плотно работали. Досконально проверяли ее связи и контакты. Раненым агентам, которые, можно сказать, чудом остались на этом свете, в местной больнице оказали первую помощь и ночью транспортировали сюда, на штатную медицинскую базу.
В целом — не знали, что и думать.
Неопровержимыми оставались два факта: Место работы, связанное с тайными передачами вражеской информации. И невиданная физическая прыть пожилой женщины, которая явно работала «на поражение» агентов. Четко, грамотно и профессионально. В отличие от пострадавших…
— Наблюдение за дворцом сворачиваем, — потер переносицу Пятый, — нет смысла. Поздно пить «Боржом». Канал закрыт и если кто-то еще остался в цепочке, выявлять нужно с другой стороны. Кстати, именно Бонц курировала экскурсии с интуристами. И запросто могла подстраховывать «выемку».
— В Ташкенте во время войны работала целая сеть иностранных разведок, — решил блеснуть познания и я, — в том числе, и под крышей археологических изысканий. Турки, англичане, американцы. Там и могла состояться вербовка.
— Возможно. Проверим.
— Если Бонц резидент, сейчас ее цель эвакуация, — заявила Ирина, — установить, где она, и задержать — лишь вопрос времени, которое работает против нее. А если в вербовке был турецкий след — эвакуация может быть только морем.
— Учтем. Так, ладно. В любом случае, это не ваша забота. Продолжайте вести американца. Хотя бы — для очистки совести. Завтра вопрос нужно закрыть, иначе, просто вышлем его из страны, и с глаз долой.
— Нет человека — нет проблемы?
Пятый покосился на меня.
— Что за идиотское высказывание? Ты опять кого-то цитируешь, вундеркинд?
Я пожал плечами.
— Писатель один приписал… припишет это Сталину…
— Ну-у… ежели целый писатель, — шеф оставил переносицу в покое и теперь просто уперся лбом в открытую ладонь, устало прикрыв глаза, — что написано пером, как говорится, не вырубить топором… С писателями… не поспоришь… Такие они…
Я уже было подумал, что он засыпает и начинает бредить. Мы с Ириной переглянулись. Не пора ли сваливать? Пускай поспит человек.
Неожиданно Сергей Владимирович поднял голову и взглянул меня. Остро и пытливо. Усталости во взгляде, как и не бывало.
— По поводу писателей, Старик. Все просто. Задай себе только один вопрос. Единственный. И постарайся сам себе честно на него ответить. Кому это нужно?
— В смысле?
— Древнейшая аксиома нашей профессии — ищи, кому выгодно. И писателей она касается не в меньшей степени, чем резидентов иностранной разведки, пусть даже и замаскированных под мирных тётушек. И неизвестно еще — кто опаснее. Уловил?
— Вроде бы…
— А знаешь, как изображали в Европе Ивана Грозного на карикатурах?
— Как? — захлопал глазами я, охреневая от этой лекции не к месту.
— Как монстра со звериной головой, сидящем на горе трупов. Чтобы детей пугать Царем-Иваном. Пять веков назад. И до сих пор ничего не поменялось. Вот и думай, кому это выгодно. А ты говоришь, «писатель… Сталин… нет человека…».
Шеф поднялся с койки:
— Все. Поговорили. Теперь отдыхайте. Завтра много работы.
И направился к выходу из палаты. А Ирина многозначительно щелкнула меня поносу.