Где-то я это все… когда-то видел
Шрифт:
Потом меня протащило волной по подводному рифу, усеянному мелкими ракушками молодых мидий, сорвало с ног ласты. Вместе с саднящей болью от бесчисленных порезов меня плетью хлестнула бешенная, исступленная радость — доплыл! Суша! Твердь!
И тут же меня очень чувствительно пару раз приложило об эту твердь предательскими волнами, беснующимися об упущенной добыче. Я с третьей попытки выцарапался на скользкую скалу и долго лежал, забыв о боли в измученном теле, жажду и вообще, обо всем на свете.
Я просто лежал, а безумные искры, словно сполохи
И понимание этого было первой здравой мыслью.
Ну, что ж. По крайней мере, начинаем называть вещи своими именами.
Шатаясь, я на четвереньках вскарабкался чуть выше, отметив краем глаза еле различимые просветы на горизонте с восточной стороны.
Скоро рассвет.
Я знавал эти суровые места — излюбленное место экстремального отдыха подростковой молодежи. В темноте на вершину обрыва — нечего было и думать подниматься. Верная смерть. Тем более для того, кто не знает местных запутанных и крайне опасных тропинок. Бонц не даст соврать.
Нужно было ждать восхода солнца.
Это была вторая здравая мысль.
Третья просто не успела оформиться, потому что я, добравшись до первой приемлемой ложбинки в камнях и сладко хлюпнув воспаленным носом, безмятежно уснул богатырским сном.
Мой сон был про то, как мне… невыносимо холодно…
Глава 37
На камнях Фиолента я проспал почти до обеда.
Потом добавил еще пару суток на койке в больничной палате, куда меня доставили соратники, переполошенные моим неожиданным звонком. Официальную выписку, разумеется, отложили, а родителям снова рассказали какую-то чрезвычайно правдоподобную версию о продлении карантина.
Какое это наслаждение — хрустящие простыни и мягкая панцирная кровать! И надежная твердь под ногами. Блаженство!
А вот в конторе гармонии не прибавилось.
Пока я восстанавливал силы, буквально все стояли на ушах. Надо было думать — сообщение об агенте в рядах КГБ четко ложилось в категорию «ЧП государственного масштаба». Шерстили всех не по-детски. Параллельно через мелкое сито перетряхивали связи безвременно почившего капитана — окружение, знакомства, контакты. По минутам восстанавливали его поступки, перемещения, разбирали служебные дела — чуть ли не под микроскопом. И самое неприятное заключалось в том, что пока не нашли абсолютно НИЧЕГО криминального. Или, хотя бы, антисоветского.
Моя версия подвисала в воздухе.
Да! Как я уже говорил, Гришко умел маскироваться.
— Ты должен знать об этом, Старик, — говорил Пятый, прямо глядя мне в глаза, — твою гипотезу о наличии крота в органах безопасности руководство считает бредом воспаленного воображения. Все улики — косвенные. Все предположения — интуитивные. Нет ни одного факта, связывающего Гришко с иностранными разведками.
— А Вы? Вы-то понимаете, что я прав?
— И я, и вся группа. Мы знаем, что ты прав. Версия логична и безупречна. Только, одной схемы, пусть и убедительно нарисованной, крайне мало. Ты это должен понимать. Тем более, что эта версия очень НЕ УДОБНА для кое-кого наверху.
Ну, да! Можно себе представить, сколько высоких кресел сейчас опасно вибрируют, и сколько погон может слететь с заслуженных и уважаемых плеч. Подумать только — вражеская сеть под носом у всесильного КГБ! И в страшном сне не приснится.
— Что получается? — стал рассуждать я. — Им что, выгоднее преподнести ситуацию так, что я сдуру угробил сотрудника и дорогостоящее оборудование? С вытекающими оргвыводами?
— Не хочу тебя расстраивать, но это, пока, лежит на поверхности. В качестве официальной первопричины.
— Подождите! — я в раздражении уселся на кровати, — Допустим, Гришко не при чем. Но ведь есть улики, прямо указывающие на наличие вражеской сети: фотопленка, мини-кассеты. Бонц, Галина, Трюханов, наконец, которого вы арестовали. А как же попытка вербовки офицера-летчика? Это все — что, бред воображения?
Сергей Владимирович усмехнулся. Что-то, уж больно не весело…
— Ты меня пытаешься убедить? Я, вообще-то, в теме.
— А начальство — что? Не понимают там, наверху?
— В том-то и дело, что очень хорошо понимают…
Многозначительно помолчал.
— Ну, ладно. Ты пока выздоравливай. Не все так грустно. Хотя, и не все так просто. Вернемся к этому разговору чуть позже.
Направился к выходу, но задержался возле дверей.
— Для полноты картины. Знаешь, по какой версии разрабатываются сейчас найденные диктофонные кассеты?
— Ну?
— В качестве образчиков забугорных технологий из среды фарцующей клиентуры. Вот так! Целая межведомственная группа создана для сбора доказательств.
— Так ведь это — идиотизм! Чистой воды.
— Я и говорю — не все так просто. Бывай!
И вышел.
Вот это да! Значит, все детали происшедших событий сейчас будут нивелироваться десятками многомудрых предположений. Которые, несмотря на их явную дурь, будут восприниматься на ура. Потому что — в кассу. Потому что — на злобу дня. И потому что — вопреки неудобным фактам. Которые, вроде бы как, уже и не факты…
И все из-за меня.
Я становлюсь очень неудобной фигурой. Моя горькая и очень нелицеприятная правда подвисает одинокой песчинкой на чаше весов, с обратной стороны которых комфортно расположились авторитеты-тяжеловесы, прошляпившие вражеского агента в своих рядах. И эта обеспокоенная своей безопасностью стая, без всякого сомнения, будет хвататься за любую соломинку. И с умным видом поглощать любой бред, способный хоть как-то сохранить их достойное положение.