Где ты, маленький "Птиль"
Шрифт:
Квистор усадил нас в кресле перед собой и сказал многокрасочное «О!», увидев мои игрушки. Он знал, что я был почти «готовым» ученым, а игрушка-звездолет может понравиться даже ученому. А «медведя» я, возможно, «купил» в подарок. Для начала мой номер прошел успешно в том смысле, что никакого особого удивления у квистора не вызвал, скорее — умиление. И тут же я понял, как нам повезло с погодой: было прохладно после дождя, и окна кабинета были закрыты, а будь жара, и будь они открыты настежь, квистор перед уходом закрыл бы их сам, и тогда…
— Уважаемый
— Что же, я думаю, — сказал квистор, — здесь мудрить нечего. Уль Карпий совершит полет с вашим космопланом на борту до той точки, где мы счастливо встретились. Далее — «расстыковка». Или чуть позже, если вы убедитесь, что вашего топлива для возврата на Землю маловато.
— Отлично, — сказал папа. — Я вынужден напомнить: я не могу при «расстыковке» сообщить вам курс на Землю — это государственная тайна, а я, скажем так, — патриот Земли, как вы — патриот Политории. Здесь важны уточнения позиций, а не заверения в лучших намерениях, не так ли, квистор?
— О, разумеется! — сказал квистор.
Тут я, дав разговору развиться, крикнув «простите», подбежал к окну и, обернувшись, добавил:
— Красивая какая птица. Спряталась в ветках на дереве. Вот прелесть!
Квистор улыбнулся мне (тем более я продолжал быть с игрушками в руках), я стал к папе и квистору спиной, внимательно слушая разговор и рассматривая «птицу». Я решил подбавить еще жару и, держа медведя под мышкой, со звездолетом в поднятой руке, сделал пару кругов по кабинету, жужжа будто двигатель звездолета. Потом я пронесся совсем рядом с квистором со звездолетом в руках, на котором теперь верхом сидел медведь с пушистым хвостом. Я «совершил» мягкую посадку звездолета возле края оконного стекла, вернулся к столу без игрушек и с жаром сказал квистору, что мы с папой очень хотим оставить себе на память снимки: мы в кабинете квистора вместе с самим улем Горгонерром. Он сказал, конечно, снимайте, уль Митя, — какие разговоры. Я занялся съемкой с разных точек, а папа продолжал:
— Теперь о дате отлета. Наше время заканчивается через два-три дня, думаю, что решать наш отлет в спешке послезавтра неудобно вам и как-то даже грустновато для нас. Внутренне очень трудно вдруг сорваться сразу, хочется еще немного побыть вашими гостями.
— Ну, конечно! Конечно же! — воскликнул Горгонерр.
— Пап, передвинь кресло чуть-чуть сюда, для выразительности кадра! — сказал я.
Папа после кивка квистора сместился, и теперь получалось так, что квистор сидел ко мне под некоторым углом, глядя на папу, так что его глаза, и передние, и задний, меня не видели.
— Значит, — продолжал папа, а я отошел с камерой вплотную к окну, к кнопке на нем. — Значит, если мы решим сейчас, что наш вылет будет на третий день, не считая сегодняшнего, это вас устроит, уважаемый уль Горгонерр?
— О да, конечно, — сказал квистор, и пока они с папой рассуждали на предмет того, какое время удобнее для вылета, я непрерывно щелкал камерой, меняя точки, то отходя от окна, то возвращаясь к нему, и в какой-то момент пальцем у себя за спиной нажал кнопку и тут же (пауза — чуть больше нуля) отпустил ее. Быстрого поворота головы мне было достаточно, чтобы убедиться: ура, щелочка есть, как раз для мизинца, даже чуть меньше, лишь бы ветром, лишь бы холодком не потянуло, думал я, лишь бы квистор ничего-ничего не заметил, не почувствовал. Потом я, весело смеясь, и уже вновь с игрушкой, подбежал к папиному креслу, отдал камеру ему, попросил его снять меня с квистором и сказал квистору:
— А мы давайте беседовать, а? Ну, чтобы на снимках было все натурально.
— Охотно, — сказал квистор. — О чем же?
— Если вы помните, капитан уль Карпий подавал нам ваши сигналы, а мы их и не почувствовали: может, разная аппаратура, разные частоты, они до нас и не дошли.
— О, это верно, — сказал квистор, а я думал: «Только бы в щелку не задуло, только бы не задуло».
— Так не лучше ли решить эту проблему до отлета? — сказал я. — Вдруг возникнут технические сложности, устранимые только здесь. Папа сказал:
— Может быть, уль Горгонерр, технический аспект нашей связи следует обсудить с милой Пилли?
— Отличная мысль, — сказал квистор. Он поглядел на часы, готовый встать. — Пилли разумный ученый.
— Тогда все, — сказал папа, уловив жест Горгонерра. — Благодарим вас ото всей души за прием. — Горгонерр встал, выключая кнопку «кондишн».
— Все ясно, — сказал квистор, обнимая нас с папой за плечи и направляясь к выходу. — Утром на третий день или вечером на четвертый — звоните мне. — Он распахнул дверь в комнату секретаря, пропустил нас вперед, вышел сам, потом сам закрыл ключом дверь (мой вздох облегчения) и, кивнув секретарю, сказал — До завтра, уль Триф.
— Долгой жизни, уважаемые гости и уважаемый квистор.
Лифт, проходная (без всякого осмотра), сердечное прощание с квистором, он — в машину к своему шоферу и охране, мы — в свою. Обоюдное прощание, и мы разлетелись.
А я вздохнул, выдохнул еще раз с буквочками «уф-ф!» в голосе. Однако если щелка в окне так и останется, это еще не только не полдела, но, скажем, энная его часть: все упиралось не в количество, а в качество сложностей.
…Мы сидели за вечерним чаем в полном сборе: Пилли, Оли, Орик, Алург, папа и я. Были и гости. Два кулачных бойца: Эл-ти и Трэг. Позже появился Палиф — ученый по биополям и доктор Бамбус, главный врач клиники, куда попали два шпика после схватки с Олуни и Кальтутом. Бамбус, как это часто бывает в жизни, вполне оправдывал свое имя — это был единственный не только не высокий политор, но и толстенький; лицо у него было очень приятным.
Эл-ти сказал:
— На этом участке энергосектора с двенадцати ночи будет главным Ли-гар, второй — уйдет вместе с Ли-гаром ровно в два ночи, и они «улетят» к а, Тулу. Это риск, но вариантов нет.
— Почему именно в два часа ночи? — спросил Бамбус.
— Видите ли, — сказал Трэг. — По просьбе уля Орика мы два дня следили за небом над Тарнфилом. Летают круглые сутки, и ночью тоже, но с часу до трех — машин меньше всего.
— Над квисторией они есть всегда, — сказал Палиф. — Она, точнее.