Где ты, мой незнакомец? (Приди, полюби незнакомца) (др. перевод)
Шрифт:
— Хотелось бы мне так же твердо верить в это, как вы, — Отвернувшись от него, Лирин потерла руками виски и с досадой тряхнула головой. — Ведь я чувствую, что память моя не умерла навсегда, порой мне кажется, что еще немного — и я все вспомню! Но словно что-то мешает мне сделать это — какой-то невидимый барьер. А ведь мне так много надо узнать о себе, — Она тяжело вздохнула. — Ведь я сама себя не знаю, словно речь идет о совсем незнакомом мне человеке.
Шагнув к ней, Эштон негромко произнес:
— Кое-что я могу рассказать, если хотите. Но мы с вами так мало были вместе, что, боюсь, это ничего вам не даст.
Она обернулась и внимательно взглянула в его
— Все равно … пожалуйста, расскажите мне все, что знаете.
Он заглянул в ее измученное тревогой и неуверенностью лицо, и на душе его потеплело. Протянув руку, он нежно коснулся кончиками пальцев щеки Лирин. Потом заставил себя отойти и не торопясь начал по порядку.
— Вы родились двадцать три года назад в Новом Орлеане. Ваше имя — Лирин Эдана Сомертон. Ваша мать, Дейдра Кэссиди, была по происхождению ирландка, отец — англичанин. У вас есть сестра, Ленора Элизабет Сомертон, она тоже родилась в Новом Орлеане …
— А кто из нас старше — она или я?
Эштон запнулся, потом взглянул на нее и виновато улыбнулся.
— Извини, любимая. Я был так влюблен в тебя, что даже не удосужился спросить об этом.
Эти слова и то, как они были сказаны, заставили ее снова вспыхнуть от смущения. Чуть слышным шепотом она пролепетала:
— Продолжайте.
Эштон подошел к окну и, отдернув шторы, выглянул наружу.
— Когда скончалась ваша матушка, она оставила вам с сестрой дом на побережье, в Билокси. Вам так же принадлежит особняк в Новом Орлеане — он достался вам по наследству от деда. Завещание было составлено еще когда вы жили у него в доме. Хотя он и умер в полной уверенности, что вы утонули, тем не менее мистер Кэссиди почему-то не счел нужным изменить завещание. — Опустив тяжелую шелковую штору, он повернулся к ней и заложил руки за спину. — Так что можете убедиться сами, сударыня — у вас есть собственность, и немалая, а если учесть, что ваш отец — весьма богатый английский коммерсант, то вам нет никакой необходимости охотиться за моими деньгами, — Он слегка усмехнулся. — По правде говоря, вы довольно лакомый кусочек для любого охотника за приданым. Уж будь я на мели, поверьте, я бы своего не упустил!
Она радостно встрепенулась, охотно откликнувшись на эту шутку.
— Как прикажете вас понимать, сэр? Неужели это и есть причин вашего настойчивого желания, чтобы я признала вас своим мужем? — Увидев, что Эштон весело улыбается, она расхрабрилась. — Держу пари, сударь, что вы по натуре повеса.
— Мадам? — Его брови изумленно поползли вверх.
Она кивнула в сторону постели, которая была завалена платьями, рубашками и чулками.
— Похоже, вы знаете, как одеть даму… — Она кокетливо опустила глаза, — …или, точнее, раздеть!
Эштон шутливо поднял руки вверх.
— Помилуйте, мадам, да без вас я жил, словно святой отшельник!
— Хм, — пробормотала Лирин, бросив на него недоверчивый взгляд. — Кто бы мог подумать!
— Не волнуйся, любовь моя, — прошептал он и в глазах его загорелся огонек страсти. — Клянусь, я и думать забыл о других. В памяти моей жил лишь твой образ!
— Мой образ? В самом деле? — Она вновь взглянула на него через плечо, и в голосе ее послышались саркастические нотки. — И как же долго он там жил, позвольте узнать? Неделю? Месяц? Или, может быть, целый год?
Эштон радостно рассмеялся, при мысли о том, что перед ним прежняя живая и остроумная Лирин, на душе у него потеплело. Он лукаво подмигнул ей, залихватски заломив бровь.
— Если бы не ваши синяки да шишки, радость моя, уж поверьте, я бы не упустил случая доказать вам на деле, как я скучал без
Ее улыбка вдруг увяла.
— Похоже, вам не впервой очаровывать женщин, сэр, пользуясь их слабостью. Я могу только уповать на то, что не стану игрушкой в какой-то непонятной игре, что вы затеяли за моей спиной.
Почувствовав, что она и в самом деле боится, Эштон мигом перестал улыбаться и удивленно нахмурился.
— Чего вам страшиться, Лирин?
Она тяжело вздохнула и отвернулась. Прошло немало времени прежде, чем она снова взглянула на него.
— Я боюсь, что вы ошибаетесь, что я вовсе не ваша жена, и что если я соглашусь считать вас своим мужем, не исключено, что когда-нибудь я горько пожалею об этом. К тому же, может оказаться уже слишком поздно. У меня может появиться ребенок. Я могу полюбить вас, и что тогда будет? Что это принесет мне, кроме боли и страданий?!
Эштон шагнул к ней и замер, в душе его бушевал пожар. Он едва сдержался, чтобы не стиснуть ее в объятиях.
— Я люблю вас, Лирин. Поверьте, у меня и в мыслях нет шутить с вами. Когда-то я просил вас стать моей женой, потому что просто не мыслил себе жизни без вас. И если небесам будет угодно благословить нашу любовь, и у нас родится ребенок, он унаследует и мое имя, и мое состояние. Клянусь вам в этом.
Несмотря на то, что Лирин благоразумно старалась держаться от него подальше, как минимум на расстоянии вытянутой руки, она чувствовала, как постепенно попадает во власть его мужских чар. Казалось, стоило только протянуть руку, чтобы обрести покой и защиту, которые он предлагал ей. Она уже готова была поддаться искушению и принять то, что он предлагал ей.
— Так странно привыкнуть к мысли, что у тебя есть муж, когда ничего не знаешь о себе!
— Я все понимаю, милая. Да и мы были вместе так недолго, что даже не успели до конца осознать это.
— Возможно, — Она задумчиво взглянула на руку. На среднем пальце поблескивало тоненькое золотое колечко. — Взгляните на это кольцо. Вы его узнаете?
Он поднял к глазам изящные пальчики и долго вглядывался в золотой ободок прежде, чем ответить.
— Знаете, мы поженились так быстро, что у меня хватило времени купить вам только самое простое колечко. Если память мне не изменяет, это оно и есть.
Она почувствовала, как он ласкает ее взглядом, и попыталась взглянуть в его глаза.
— Может быть, мы и в самом деле муж и жена, Эштон, и это просто нелепый страх не дает мне согласиться с вами.
— Не терзай себя, любимая, — шепнул он. — Может быть, очень скоро память вернется к тебе, и ты сама узнаешь правду.
— Скорей бы.
— Я тоже не могу дождаться этого, родная. Я тоже.
Глава 4
Гостиная была тем местом, где обычно по вечерам собиралось семейство Уингейтов перед тем, как отправиться ужинать. Время проводили очень приятно: болтали, немного сплетничали за графинчиком шерри, порой позволяли себе глоточек чего-то более крепкого, дамы вышивали, а джентльмены наслаждались приятной мелодией, которую кто-нибудь наигрывал на клавесине. Бывало и так, что к жеманному клавесину присоединялся звучный низкий голос виолончели, и музыка наполняла весь дом. Оба инструмента то пели дуэтом, сплетая свои голоса вместе, то соло, как сейчас. Звуки эти долетели и до ушей Марелды, и прежние надежды возродились в ее душе. Ей было отлично известно, что единственный человек в доме, в чьих руках виолончель с таким чувством то плакала, то пела, был Эштон. Марелде вдруг пришло в голову, что она уже потеряла счет многочисленным талантам Эштона.