Где ты теперь?
Шрифт:
Вдруг ровный гул резко прервался, и, наверное, поэтому я явственно услышал, что позади меня, на повороте, остановилась машина. Обычно здесь никто не останавливался. Со щелчком открылась дверца. Крышка багажника. У меня под руками влажная земля. Я даже не успел повернуться, но уже понял, кто это.
Ведь я же знал, что рано или поздно он приедет.
Развернувшись, я увидел, что по склону ко мне с огромным чемоданом спускается отец. Такси развернулось и уехало. Он шел ко мне по полю, осторожно огибая наполненные дождевой водой лунки и прижимая к себе чемодан, как единственную
Господи, как же отец ненавидел путешествия.
Именно в тот момент, поймав его обеспокоенный взгляд и увидев нахмуренный лоб, я проникся любовью. Дорого же ему это обошлось – сесть на самолет, прилететь сюда, позвонить Хавстейну, чтобы узнать, где я сейчас нахожусь, договориться с водителем и приехать на это место! А мысли о том, что он выйдет из машины, а меня здесь не окажется!
Выпрямившись, я смотрел на него. На руках у меня были садовые рукавицы. Навстречу я не пошел. Да и не нужно было: отец ровно и спокойно шагал по пустоши, энергично переставляя ноги и озираясь по сторонам.
Мне кажется, он улыбался.
Я почти уверен.
И когда он приблизился и поставил чемодан на траву, я обнял его. Просто молча и крепко обнял. В тот момент я вспомнил о Софии, которая спит и ни о чем не думает, о Йорне, которого не слышал уже почти год, о Хелле, которая неизвестно где находится и неизвестно с кем проводит свои ночи, обо всех людях, от которых я прятался на протяжении нескольких лет.
Передо мной стоял отец.
– Ты все-таки приехал, – сказал я.
– Естественно, приехал. Я же собирался приехать, рано или поздно.
Мне так много хотелось сказать, но я растерялся.
– Хорошо долетел? – спросил я.
Отец покачал головой:
– Ужасно. Я уж и не думал, что мы приземлимся.
– Обратно можешь доплыть на корабле. До Бергена. Это займет сутки, но поездка очень приятная. Ты ведь корабли любишь больше самолетов.
– Да. Матиас?
– Что?
– А чем все-таки ты тут занимаешься?
– Деревья сажаю, – сказал я, осознавая, что он не об этом спрашивал.
– Почему ты не вернешься домой? Мама ужасно соскучилась.
– А ты?
– И я тоже.
– Может, я вернусь летом, – сказал я.
– Обещаешь? Не скажешь опять, что опоздал на самолет, как в прошлый раз?
– Я действительно опоздал тогда на самолет!
– Угу.
– Я скоро вернусь. Летом самолеты часто летают.
Отцу хотелось, чтобы мы вернулись вместе, через несколько дней, поплыли на корабле, ему хотелось обезопасить себя. Я объяснил, что пока мне еще рано возвращаться, рассказал о том, что София в больнице, о том, что произошло с момента нашего последнего разговора, и обо всем, о чем не написал в открытках.
– Я… мы… Матиас, мы расторгли договор аренды на твою квартиру. Ты же не звонил… – сказал отец извиняющимся голосом, – ты же все равно там больше не живешь, зачем зря платить, правда? А вещи твои перевезли к нам. И машина твоя теперь у нас.
– Все правильно. Я в любом случае собирался съезжать. – Я попытался обратить слова в шутку, но особо смешным это никому из нас не показалось. Я вновь стал серьезным. – Не уверен, что смогу опять поселиться дома. Мне кажется, я уже для этого староват.
– Мы подумали и решили, что, может, ты пока
– В Йерене?
– Да. Я поговорил с соседями, и если захочешь, летом тебе там и работа найдется.
Отец подумал обо всем.
Я же почти ни о чем не думал.
Когда через полчаса вернулись Херлуф с Йоугваном, мы с отцом в отличном настроении сидели, прислонившись к дереву, и щурились на солнце. Я все объяснил Херлуфу, а тот сказал, что это чудесно. Он был добрым и разрешил мне уехать пораньше. Мы с отцом дошли до машины, положили его чемодан в багажник и поехали сначала в Торсхавн, зашли там в супермаркет за едой, а отец купил кое-каких сувениров для мамы, брошюру по вязанию и бело-синюю футболку с надписью «I Love Foroyar» [87] и нарисованным козлом. Футболку отец тотчас же надел на себя, мы сели в машину и поехали в Гьогв, на Фабрику, а по дороге я раздумывал, как мне получше описать свою тамошнюю жизнь, рассказать, что все изменилось после того, как мы вытащили из воды Карла, и после трагедии с Софией, объяснить, почему я пока не могу вернуться домой.
87
«Я люблю Фареры» (англ.).
Постепенно выяснилось, что мама с отцом знали о моей жизни больше, чем мне казалось, и что объяснять придется не так уж много. Еще год назад, в конце лета, во время первой беседы с моими родителями, Хавстейн рассказал им, что это за место, и убедил, что мне, наверное, будет полезно пожить там какое-то время. Поэтому они не звонили. Больше того – Хавстейн всю осень и весну примерно раз в месяц звонил им сам и рассказывал про мою жизнь. Поэтому я и не чувствовал, что они беспокоятся.
Итак, приезд отца – это что-то вроде родительского собрания.
Мы сидели на пригорке над бухтой – я, он и Хавстейн.
Разговаривали.
Что называется, перетряхивали грязное белье.
– Тебя, Матиас, уязвило, что я разговаривал с твоими родителями, а тебе не сказал? – спросил Хавстейн.
– Да нет, не особенно, – ответил я, – хотя я такого не ожидал, да ладно уж.
– Мне не хотелось, чтобы ты еще и об этом думал, – пояснил Хавстейн.
– Это ты попросил отца приехать?
– Нет, – не без гордости ответил отец, – я сам придумал.
– Ты хорошо придумал.
Порывшись в невидимом руководстве для психиатров, Хавстейн предложил:
– Я, пожалуй, оставлю вас наедине.
– Спасибо, – сказал отец, крепко пожимая Хавстейну руку.
– Quality time, [88] – сказал я.
Мы остались вдвоем. Отец и сын, сидящие на травке над бухтой, откуда видно Северный полюс, а тем, кто сможет заглянуть на другую сторону, – и Южный тоже.
Никогда не думал, что мы когда-нибудь будем сидеть здесь вот так и я вновь почувствую отцовскую заботу.
88
Время пообщаться с родными (англ.).