Где ты теперь?
Шрифт:
Остановившись перед большим домом Магнуссона, я выключил радио, поднял окна, вышел и, открыв багажник и задние дверцы, принялся доставать оттуда растения и другие предметы, которые Хавстейн привез мне на прошлой неделе и которые с трудом поместились в машину. Словно потерявшийся ребенок, журналист ходил за мной по пятам и не мог решить, начинать ли ему интервью сейчас или лучше подождать. Минуту я раздумывал, не попросить ли мне у господина Магнуссона стакан теплого молока и чтобы кто-нибудь погладил моего пассажира по голове, пока я работаю.
На минуту мне сделалось нехорошо, а потом я протянул
– Олаф Людвиг Бьярнасон, – ответил журналист.
– У тебя сильные руки, Олаф Людвиг?
Уставившись на меня, Олаф Людвиг явно не знал, что ответить.
– Донесешь вон те каменные плиты? – спросил я, показав на массивные плиты в багажнике. – Пошли.
Мы вошли в дом – впереди я, а за мной еле передвигающий ноги Олаф Людвиг.
Магнуссон оказался приятным человеком.
А сразу и не скажешь.
От человека в японском кимоно можно ожидать чего угодно.
Но Магнуссон был сама обходительность.
Сначала нас посадили на пол вокруг маленького столика и напоили чаем, а сам Магнуссон стал рассказывать о зеленых равнинах Японии. Рассказ затянулся, и мне стало жаль журналиста, который наверняка взялся делать репортаж о садах, чтобы провести денек поспокойнее. Теперь же ему предстояло выбрать из нас менее чокнутого. Конкуренция была жесткой, но когда мы наконец начали работать в саду, а Магнуссон вернулся к своим занятиям (кто его знает, чем он весь день занимался), то журналист вроде немного успокоился, вновь обрел свое любознательное «я» и достал блокнот. И сделал попытку:
– Итак, Матиас… Матиас, верно ведь?
Я медленно повторил свое имя, чтобы он успел его записать, а потом сел и начал рассматривать план будущего сада. Садовник-планировщик. Я перешел на более высокий уровень, и теперь мне оставалось только разобраться, что к чему. Начав с плит, я старался изо всех сил, и если забыть о репортере, который провел со мной уже больше времени, чем ему хотелось, то я был доволен. У меня получалось, и я радовался, что у Магнуссона-в-кимоно будет сад, о котором он мечтал.
– Итак, Матиас, ты из Норвегии, верно? И, насколько я понял, ты садовник. Когда и зачем ты приехал на Фареры?
Я укладывал вокруг него плиты, и он подвинулся в сторону.
– По-моему, приехал я утром. Из-за климата. По рекомендации врача. У меня извращенная форма ревматизма. Солнце и теплый воздух не для меня.
– Хавстейн Гардалид сказал, что ты живешь здесь с прошлого лета.
– Да.
– И что он подобрал тебя как-то ночью на улице.
– Мне сказали, что будет прекрасная звездная ночь. Но наврали.
– И ты все это время прожил в реабилитационном центре в Гьогве?
– Да.
– Как гость?
– Да.
– Должно быть, это для тебя очень непривычно. И как ты себя там чувствуешь – то есть каково тебе там с остальными жильцами? И как тебе живется в таком малонаселенном и почти пустынном месте, как Гьогв?
– Хорошо.
Молчание. Новая попытка:
– Итак, ты теперь собираешься поселиться на Фарерах навсегда?
– Нет.
– Тогда сколько ты планируешь здесь пробыть?
– От пятнадцати минут до четырнадцати дней.
– Какие у тебя впечатления от нашей страны?
– Она зеленая. И серая. Трава и гравий. Зимой здесь все серое.
– Может, ты расскажешь немного о том, чем будешь заниматься сегодня?
– Сажать растения.
– А еще что-нибудь можешь рассказать
– Это японские растения. Но так бывает не всегда. Иногда растения норвежские. Иногда не знаю какие.
Тяжело вздохнув, бедный Олаф Людвиг провел рукой по покрасневшему лицу и попытался отогнать от себя желание изо всех сил ударить меня по голове. Я был самым инфантильным человеком на всем Западном полушарии. Я продолжал делать свое дело: с плитами покончено, пора приступать к аккуратной посадке японских растений, которые я видел впервые в жизни и из-за которых мне пришлось перечитать книги по садоводству. Вот только избавиться бы от репортера, который был как бельмо на глазу и старался вести себя наиболее неприемлемым для меня образом. Поменяв тактику, он начал фотографировать меня во всех возможных ракурсах, так что мерцание вспышки отражалось от листьев. Я старался не смотреть в объектив, поворачивался спиной, однако убежать было невозможно: он постоянно крутился вокруг и топтался по моему маленькому зимнему садику, не разбирая дороги. Внезапно я взорвался и заорал.
Army of те. [84]
– Да прекрати же, в конце концов! Прекрати! Ты же всю эту хренову вазу к чертям растопчешь! Нащелкай уже, сколько тебе надо, и дай мне спокойно поработать! Тут и смотреть не на что, я не хочу отвечать на вопросы, и прекрати меня щелкать! МАГНУУУССОООН!
Я просил о помощи.
Звал совершенно чужого человека.
Звал Магнуссона-в-кимоно, и тот через пару секунд появился в дверях и увидел меня на коленях перед до смерти перепуганным журналистом, который стоял с фотоаппаратом на шее, вытянув руки по швам, словно его поймали с поличным при попытке изнасилования. Не зная, что сказать, Магнуссон вцепился в кимоно. Потом он произнес:
84
Очевидно, отсылка к строке из песни исландской певицы Бьорк: «If you complain once more you'll meet an army of me» – «Если не перестанешь ныть, я взбешусь».
– Здесь уже так красиво. Хотите саке?
Олаф Людвиг энергично закивал.
Я уставился прямо перед собой и готов был заплакать.
– Хорошо. – Магнуссон отправился за рисовой водкой, а я поднялся и приблизился к журналисту, который по-прежнему стоял выпрямившись, словно аршин проглотил, и пялился на меня.
– Неужели не ясно? – начал я. – Я не хочу, чтобы в твоей газете про меня писали, не хочу ее читать, у меня раньше никогда не брали интервью, и не надо мне этого. Я об этом не просил. Кто, когда, где, почему, зачем и сколько – это только мое дело, а других не касается.
– Так бы сразу и сказал, – немного обиженно произнес Олаф-журналист.
А потом он опять вдруг изменил тактику и резко добавил:
– Ты действительно думаешь, что мне охота об этом писать? Подумаешь, какая-то чертова статейка о садоводстве для домохозяек! Ты что, не понимаешь, что это я тебе услугу оказываю! Я стараюсь тебе помочь. Или ты уже настолько спятил, что и этого не понимаешь?
– Так что тебе надо? – мягко спросил я. – Ты тоже полагаешь, что я больной? Норвежец спятил – так напишем же об этом! Наш специальный корреспондент о тех, кто еще как-то живет! Счастливая история о ростке, пробившемся сквозь асфальт!