Где ты теперь?
Шрифт:
– Похоже, ты сейчас самый счастливый человек в Торсхавне, – сказал Карл, – с такой-то… подругой.
Я перевел его слова Софусу.
– Но она мне все равно никакая не девушка.
– Ну, ясное дело, нет, – в один голос ответили мы с Карлом, каждый на своем языке. Будь с ней добр, Софус, подумалось мне, не забывай ее даже через десять лет, встречайся с ней так же часто, как сейчас, не прячься от людей, а то потеряешь их, одного за другим, и больше не вернешь.
Сельма принесла кофе. Мы выпили его. Налили еще. Опять выпили.
– Ну, Матиас, ты теперь постоянно живешь в Гьогве, да? Софус говорит, ты деревья сажаешь. Ты молодец. Нам как раз это и нужно.
– Фабрика
– Ты о чем это?
– На Фарерах слишком мало сумасшедших, поэтому дело не идет, и государство решило прикрыть лавочку.
– О нет!
– О да.
– Да ведь из Гьогва и так почти все уехали!
Улица счастья, тебя больше нет,Целый квартал – он исчез тебе вслед.Больше не слышно здесь смеха и пенья,В небо бетонные рвутся строенья. [99]99
Перевод со шведского О. Моисейкиной.
– О чем эта песня? – спросил Карл.
– Улица счастья. Happy street. Старая песня, – ответил я, – the times they are a-changing.
– Это точно.
– Да, для Хавстейна это был удар.
– Ты о чем это? – спросила Сельма.
– Ну, он же все это затеял, верно? Это же он придумал основать на Фабрике реабилитационный центр, его отец вложил в это дело деньги, а сам Хавстейн изо всех сил старался, чтобы центр заработал, он перестраивал, доделывал, ты только представь, если бы у тебя отняли то, что ты своими руками создал, это нелегко перенести.
– Не стоит так верить рассказам, Матиас.
– То есть?
– Все не так, как кажется.
– ?..
– Хавстейну нелегко пришлось, – вздохнула Сельма, – это долгая история.
– Вот как?
Опустив голову, Оули молчал, ему этот разговор явно не нравился. Сельма откашлялась.
– Ну, он… у него… знаешь, было время, когда говорили, что он запил. Насколько я понимаю, это семейное, и началась эта история очень давно, – она смутилась, – нет, знаешь, спроси лучше у него самого. Я не хочу, чтобы ты об этом узнал от меня.
– То есть все неправда? Это не он с отцом открыл Фабрику?
– Матиас, я… – Сельма умолкла. Она отвела глаза и явно жалела, что заговорила об этом. В разговор вновь вступил Оули, он сменил тему, принялся расспрашивать о наших планах, а то, что меня интересовало, осталось покрыто мраком, но Оули с Сельмой словно заперли двери и окна, не оставив ни единой лазейки, а переубеждать их не было никакого смысла.
Я неохотно сменил тему и рассказал Оули с Сельмой о наших дальнейших планах, мол, не хотим мы, чтобы нас раскидало в разные стороны, поэтому решили уплыть. Рассказал про Карибское море и про корабль, про то, что корпус уже отлит, в феврале появится такелаж, а первого апреля мы отправимся в путь. Главное – накопить денег на лодку и успеть ее достроить. И еще чтобы никто не узнал об этом.
Софус расстроился, и Сельма попыталась его успокоить.
– Так ты опять уедешь? – спросил он.
– Да, Софус, похоже на то.
– А надолго?
– Ну, пожалуй. Довольно надолго.
Оули взглянул на нас с Карлом. По-моему, он тоже загрустил. Почти.
– Может, вам как-то помочь?
Так у нас появилось еще три пары
В то Рождество я не поехал в Ставангер. Особого смысла не было. Дорога в оба конца казалась необычайно долгой. Вместо этого Хавстейн решил пригласить наших друзей и родственников на Фабрику. Но мои родители не приехали. Я им об этом не сказал. Как не рассказал и про наши планы отправиться в Карибское море, не то чтобы специально умалчивал, просто так получилось.
Мама с отцом подарили мне книгу про выращивание растений в условиях Арктики. Не знаю уж, почему именно такую и где они ее раздобыли, но книга оказалось интересной, хотя я жил не в Гренландии и не на Аляске. Помимо этого они прислали мне бесчисленное количество шерстяных носков и красивый теплый свитер. Бабушка связала мне шапку, но из-за легкого бабушкиного маразма шапка была ядовито-розовой, примерно метровой длины и настолько широкой, что налезала на наши с Хавстейном головы одновременно. Однако шапка оказалась теплой, и, в конце концов, главное же – не подарок.
Однажды январским вечером мы с Карлом шли по Сверрисгета к «Манхеттену», и тут меня кто-то окликнул. Оклик был грубым, и меня задело.
– Матиас! Стой!
Я резко остановился. Обернувшись, Карл посмотрел на меня и рассмеялся:
– Ты, кажется, вляпался.
– Знаешь, ты иди, я догоню.
– Ты что о себе думаешь?! – Голос приближался, но приятнее не становился. Обернувшись, я увидел, что позади стоит Эйдис. В последний раз мы виделись летом, в том домике, в ночь перед моим отъездом.
– Привет.
– Привет? Получше ничего не придумаешь? Ты что это вытворяешь, а?
– Почти ничего.
– Да ты совсем чокнутый!
– Правда?
– Да!
– Извини.
– Извини? Ты просто взял и исчез! Тебя что, не учили, что бросать девушек по утрам – непорядочно? Или может, на тот урок ты опоздал?
– На том уроке меня не было по уважительной причине. Я был на похоронах.
– Ты чего несешь?
– Я опаздывал, у меня был самолет. Отсюда редко летают самолеты в Норвегию.
– Ты же мог предупредить!
– Извини.
– Матиас, ты нравишься мне. Очень нравишься.
За осень и зиму ее волосы стали еще короче. От них одно название осталось. На ней была старая джинсовая курточка, и носик тоже не изменился. Я все раздумывал, стала ли она ниже, или это я вырос. Но не спросил.
– Понимаешь, я так хотела узнать тебя получше! – Нет, я не понимал. Но по-моему, слышать это мне было приятно. Я начал замерзать. Шел снег, и снежинки падали мне на куртку. Мне подумалось, что если мы простоим тут достаточно долго, то нас совсем занесет снегом и понадобятся поисковые собаки, чтобы нас откопать.