Где ты теперь?
Шрифт:
Говорят, что когда 15 августа 1498 года Христофор Колумб открыл Гренаду, он лишь бросил на эту землю унылый взгляд и назвал ее «Concepcion». [104] Даже не сойдя на берег, он отправился дальше. Для него она была всего лишь островом – одним из целой гряды островов южной части Карибского моря. Маленький островок, длиной тридцать пять и шириной восемнадцать километров. В четыре раза меньше, чем общая площадь Фарерских островов. И тем не менее население его в два раза больше. С вечными, как на Фарерах, дождями, этот остров также находится под надежной экономической защитой: правителем Гренады является английская королева. Не знаю, правда, бывала ли здесь она сама, пыталась ли хотя бы отыскать на карте этот крошечный островок, известный только тем, кто когда-нибудь здесь побывал, приплыв на каком-нибудь круизном лайнере, возможно, даже норвежском, «Ройал Каррибеан», например. Тем, кто загорал на пляжах в Гранд-Ансе или Сент-Джорджесе или гулял по джунглям Гранд-Этанг
104
«Начало, идея» (исп.).
Мы добирались туда три недели, каждая морская миля, каждый фут воды отдавались во мне морской болезнью и сыростью. Отчаянно цепляясь на перила, я сползал на пол, но наше суденышко все-таки переплыло море. И когда однажды рано утром мы бросили якорь в порту Сент-Джорджеса и, заспанные, сошли на берег, оставляя на песке первые следы, в то утро настало новое время, лучшее время. Такие годы хочется вставить в рамку и отправить друзьям. И лишь спустя ровно девять лет мы уедем оттуда – я, Эйдис и наш сын Якуп, – лишь спустя девять лет мы сядем на последний вечерний автобус до аэропорта в Пойнт-Салинесе, пристегнем ремни и покорно прослушаем правила безопасности. А через несколько минут самолет поднимется над островом, над Карибским морем и перенесет нас сначала в Венесуэлу, затем на юг, в Рио, а оттуда в Амстердам, Осло и, наконец, в Ставангер, где мы и останемся, купим уже через месяц квартиру, вновь сольемся с городом, комнатами, плохой погодой и обычными днями, словно я никогда отсюда не уезжал.
Однако это произойдет только через девять лет.
Чем же мы занимались все это время?
Что с нами стало?
Дела наши шли на поправку, мы выздоравливали, становясь наконец самими собой, и оказалось, что нам придется вновь узнавать друг друга. Выздоровлением мы во многом обязаны Эйдис. Она оказалась нам действительно нужна: она принимала за нас решения, улаживала возникающие сложности, она двигала нашу жизнь, пока не убедилась, что мы сами встали на ноги и что если нам ничего не помешает, наша жизнь будет ровно и размеренно катиться вперед. Ушло на это два года. Мы продали корабль, переехали из большой квартиры в Сент-Джорджесе в старый дом в Гренвилле, доставшийся нам почти бесплатно от довольных соседей, которые были рады уже тому, что там кто-то поселится. Изрядно побегав по инстанциям, мы получили постоянные разрешения на работу и проживание, а Хавстейну, чьи документы проверялись с особой тщательностью, разрешили даже работать по специальности. Взяв в напарники соседей с близлежащих хозяйств, мы открыли собственное предприятие. Все это было неплохо, во всяком случае, нам так казалось. По вечерам мы – одни или с соседями – сидели на берегу, у Эйдис рос живот, Карл вновь занялся фотографией, запечатлевая нас, опьяненных счастьем, на пленке, время шло, а бороды отрастали. Я не мог оторвать взгляда от Эйдис, не мог отойти от нее. Бесконечными вечерами, которые теперь превратились в один долгий вечер на побережье, мы вспоминали Фареры и Софию. Она должна была приехать с нами, ей бы понравилось здесь, тот же вид, а погода лучше. Она, наверное, разъезжала бы на автобусах и жаловалась на дождь, не знаю. Мы вспоминали, а время у нас за спиной отрывало календарные листочки.
Раз в два года ровно на две недели приезжали мама с отцом. Первые два дня после приезда отец нервничал и тревожился, но мало-помалу привык и в последние годы даже начал водить нас в особые рестораны Сент-Джорджеса. Словно самый настоящий старожил, он здоровался с владельцем и вел себя как великий бродяга-путешественник. Мы регулярно звонили друг другу и писали открытки, они ежемесячно присылали мне «Ставангер Афтенблад», поэтому я был в курсе всех новостей. Подключившись к Интернету, мы рассматривали через веб-камеры Фареры, наблюдая, как с годами меняется облик Торсхавна, Клаксвика и Тверэйри. Мы смотрели, как выпадает и тает снег, и видели новогодние фейерверки. Если в поле зрения попадали человеческие фигурки, мы вглядывались в них, пытаясь узнать, но это нам никогда не удавалось, они так и оставались фигурами на экране, нам с ними было не по пути, в их жизнях места для нас не находилось.
Может, благодаря солнцу, тому, что круглый год температура не опускалась ниже тридцати восьми градусов, может, благодаря четырем тысячам гектаров растущего вокруг леса, а возможно, и благодаря чему-то еще, в Гренвилле Хавстейн стал счастливее. Ему больше не приходилось за нами присматривать, мы заботились друг о друге, а когда через четыре года архивы, перевезенные сюда по разбитым лесным дорогам, окончательно уничтожила влага, он, по-моему, испытал облегчение. Ему даже выбрасывать их не пришлось: документы исчезли сами собой, оставалось только сидеть и ждать. И хотя произошло это по чистой случайности, мне нравится мысль, что это неспроста, что все на свете проходит само собой, надо только набраться
После того, как мы прожили в Гренаде четыре года, родился Якуп. Мы с Эйдис сидели на заднем сиденье, а Хавстейн на полной скорости вез нас в больницу в Сент-Джорджесе. Помню, я очнулся на полу в родильном отделении, как когда-то мой отец. Я сразу же, посреди ночи, позвонил домой и разбудил его. Мне так и представлялось, как он стоит в пижаме у старой телефонной тумбочки в нашем доме в Ставангере и отмахивается от мамы, которая пытается вырвать у него трубку. С небольшой задержкой, но мы слышали друг друга. Мне хотелось позвонить в НАСА и поинтересоваться, не произошло ли чего в космосе в то утро, но я так и не позвонил. Теперь мне не было никакого дела до космоса, в Гренаде тоже происходило много интересного, и я почти уверен, что в тот момент Земля замедлила скорость вращения, чтобы Якуп мог безопасно ступить на ее поверхность.
И в ту ночь кое-что произошло, верно ведь?
Да, произошло.
Многое произошло.
Я хотел, чтобы Якупа увидел весь мир.
Чтобы все на него посмотрели.
На него, этого удивительного человечка, появившегося на свет в Гренвилле, Гренада, на острове Карибского бассейна.
Тогда я думал об отце. О его словах. Что ему жалко, что я перестал быть ребенком.
Если речь вообще может идти о сожалении. Если это не обычное волнение.
На следующее утро, когда Эйдис с Якупом спали в больничной палате, я рассеянно перебирал компакт-диски в маленьком магазинчике в Сент-Джорджесе. Отсутствующим взглядом я смотрел на музыку растафари и диски с мелодиями на свирели, как вдруг дыхание у меня перехватило, а по коже пробежал мороз. Я словно опять оказался за тысячи километров к востоку отсюда. В руках я держал последний альбом «Кардиганс», «Ушедший задолго до наступления дня». Я огляделся по сторонам, словно ожидая, что все это окажется шуткой, а из-за прилавка появится вдруг улыбающаяся София, посмотрит на меня и рассмеется. Стоя на острове в Карибском море, я держал в руках диск со скандинавской поп-музыкой. Однако ничего такого не произошло. Остальные покупатели не замечали меня, уткнувшись носами в старые виниловые пластинки и кассеты, а у хозяина были свои дела. Без интереса взглянув на обложку, он принес со склада диск. Съездив в больницу, я просидел потом всю ночь с наушниками, которые когда-то взял у Карла. Я сидел в гостиной и раз за разом слушал этот альбом, вчитываясь в тексты песен, напечатанные на обложке, и отыскивая нас самих между строк. Нина Перссон перекрасила волосы, теперь они были черными. Ей шло. Думаю, Софии понравилось бы – и волосы и музыка. Если бы она могла, она бы все стены исписала этими текстами. Ей бы и Эйдис очень понравилась, она бы взяла на руки Якупа и принялась танцевать с ним в большой гостиной, распевая, как она нас всех любит, каждого из нас, ведь мы того заслуживаем. Сидя у нее в комнате, мы по ее требованию старательно прислушивались бы к каждому слову и каждому аккорду, доносящемуся из колонок.
Гренада. Девять лет. Первые два года мы находили какую-то мелкую работу, Палли с Анной работали на круизном судне, в баре, их неделями не было дома. Остальные после работы в Сент-Джорджесе отправлялись вместе на пляж, купаться. Эйдис попыталась выучить патуа, чтобы было проще общаться с самыми старыми и несговорчивыми местными жителями, не знавшими английского. До конца она его так и не освоила, но и мы, и местные крестьяне с интересом слушали эту растаманско-эйдийскую тарабарщину, смесь всех языков острова, мы шутили, что ей нужно бы запатентовать этот патуа-фарерский и издать учебники, чтобы получился новый бесполезный эсперанто. Позже, переехав на восточное побережье, в Гренвиль, и перестав общаться с маленькой группой американских и европейских иммигрантов, мы занялись производством какао, скооперировавшись с соседями. Выращивали мы не очень много, но на плаву держались, регулярно отвозили продукцию в столицу, где с нами расплачивались наличными, и мы возвращались домой, а какао погружали на корабли и везли на другие острова, в Тринидад и Тобаго, например, или в Великобританию, Германию и Нидерланды. Мы еще подумывали об овцеводстве, такая возможность тоже была, но, обсудив все, мы сообща отказались от этой идеи. Ведь, в конце концов, мы специализировались на деревянных овцах, к тому же там, откуда мы приехали, мы уже вдоволь насмотрелись на овец.
Так мы стали выращивать какао, подозрительно оглядывая небо, в страхе, что в любой момент может налететь тропический ураган и погубить весь урожай. Однако ураганов мы так и не дождались. Еще я помню, как мы отправлялись на прогулки, когда надоедало сидеть на берегу, мы бродили по влажным лесам между тиковыми и красными деревьями, и я чувствовал себя Колумбом или Робинзоном Крузо. Я отыскивал новые дорожки, неизвестные места, мы забирались к вулканическому озеру Гранд-Этанг и, опустив ноги в нагревшуюся воду, смотрели вдаль, совсем как в то далекое утро на горе Скелингсфьялл, обсуждая дальнейшие планы и нововведения, благодаря которым работа наша станет проще и эффективнее.