Где живет счастье
Шрифт:
Дальше четыре поля в Пейдж-Хилл, выделенные под сахарную свеклу, могут быть разделены на небольшие земельные участки, где местные жители смогут выращивать овощи. Рынок продуктов питания местного производства интенсивно развивается, и растет число людей, желающих вернуться к природе. Фэрли-Халмы будут взимать с них минимальную арендную плату, а в качестве частичной оплаты – брать продукты. Это станет своего рода возвращением к арендованному хозяйству, к образу жизни предков, но без феодального отношения к крестьянам. Такая схема обеспечит самоокупаемость, а быть может, и некоторый доход. Если план окажется эффективным, то сверхприбыль можно будет вложить в какой-нибудь другой проект, возможно в образовательную программу. Типа тех, что помогают правонарушителям в городах приобрести полезные
Поместье было слишком большим, чтобы им управлять в одиночку. Дуглас слышал это от отца, наверное, миллион раз. Как будто его, Дугласа, не брали в расчет. Конечно, у них был управляющий, старший скотник и сезонные рабочие, а еще егерь и разнорабочий, но основная ответственность за происходящее лежала на Сириле Фэрли-Халме – ответственность, которую он нес на своих плечах уже без малого сорок лет. Это означало не только управление землями, но и проведение сложных расчетов, включая дополнительные ассигнования, что подразумевало интенсивную механизацию, меньшую диверсификацию, более широкое использование химических гербицидов и удобрений. Отец Дугласа вечно брюзжал, что, вместо того чтобы постоянно выкорчевывать живые изгороди, не лучше ли продать скот, распахать поля под зерновые, наподобие американских ферм, и раз и навсегда покончить с этим, а местные старики, которые когда-то пахали на лошадях, вообще считали, что если механизация пойдет такими темпами, то скоро отпадет надобность не только в животных, но и в людях.
Короткий период самоанализа после знакомства с Афиной позволил Дугласу понять, что его, собственно, никогда не прельщала идея унаследовать поместье Дируорд. Как ни крути, но Дуглас не заработал его собственным трудом: ему казалось в корне неверным брать на себя полномочия, подразумевающие власть и богатство, именно тогда, когда непотизм и феодализм начали постепенно отмирать. Дуглас не считал, что в свои двадцать с небольшим он имеет право распоряжаться поместьем и брать на себя обязательства за жизнь тех, кто работает на земле.
Когда Дуглас впервые поднял эту тему в разговоре с отцом, Сирил посмотрел на него так, будто обнаружил, что сын стал коммунистом. Возможно, старик и использовал это слово. А Дуглас, у которого хватило ума понять, что отец вряд ли способен принять всерьез недоработанный план, заткнулся и отправился проверять, как идет дезинфекция доильного помещения.
Однако сейчас у него уже был разработан целый набор конкретных предложений, рассмотрев которые даже его отец сможет признать, что с их помощью они сделают шаг вперед в будущее и их поместье станет новой моделью не только ведения сельского хозяйства, но и социальных перемен. А он, Дуглас, станет наследником традиций таких великих реформаторов, как Раунтри и Кэдбери, считавших, что сами по себе деньги не самоцель и зарабатывать их стоит главным образом для улучшения социальной и окружающей среды. Дуглас тут же нарисовал в воображении довольных рабочих, которые с удовольствием едят продукты собственного производства и, вместо того чтобы пропивать недельный заработок в «Белом олене», занимаются самообразованием. На дворе был 1965 год. Дул свежий ветер перемен, пусть даже обитатели Дир-Хэмптона отказывались это признавать.
Дуглас аккуратно собрал страницы, благоговейно положил их в картонную папку, а папку сунул под мышку, проигнорировав кипу писем, на которые предстояло ответить. Весь последний месяц ему пришлось отбиваться от жалоб туристов и собачников на то, что он перегородил свои поля, тянувшиеся до самого леса, деревянными изгородями для выпаса овец. Дуглас всегда любил овец. Он до сих пор с восторгом вспоминал о том, как гостил у фермера, который разводил овец камберлендской породы и считал их на древнем и совершенно непонятном диалекте: ян, тан, тетера, петера, пимп, сетера, летера, ховера, ковера, дик… [3] Деревенских жителей, которые могли по-прежнему ходить по полям, это тоже не устраивало. Им не нравилось чувствовать себя, как они выражались, взаперти. Дугласа так и подмывало ответить, что сельчанам вообще повезло иметь доступ к полям; более того, если бы не меры по обеспечению финансовой стабильности поместья, его вообще отдали бы на откуп девелоперам, как в свое время продали под застройку когда-то роскошное поместье Рамптон в четырех милях от них. Вот тогда бы он посмотрел, как бы они заплясали.
3
Система счета овец, изобретенная пастухами из Северной Англии, уходящая корнями в кельтские языки и базирующаяся на двадцатеричной основе.
Однако поскольку Дуглас, как представитель семьи Фэрли-Халм, должен был хотя бы внешне соблюдать приличия, он предложил всем недовольным представить ему претензии в письменном виде для дальнейшего рассмотрения.
Дуглас бросил взгляд на часы и нетерпеливо побарабанил пальцами по письменному столу. Когда отец удалится в свой кабинет, чтобы, как всегда, уделить полчаса бумажной работе (обычно это заканчивалось тем, что отец просто сидел с закрытыми глазами – ну, вы понимаете, чтобы снять усталость), Дуглас представит ему свой план. И тем самым, возможно, внесет свою лепту в модернизацию поместья Дируорд.
А тем временем мать Дугласа Фэрли-Халма сняла перчатки и шляпу, загнала собак в подсобное помещение и взглянула на висевшие в прихожей часы, отметив для себя, что вернулась домой за полчаса до ланча. Правда, никакой особой подготовки от нее не требовалось. Она отправилась в путь в надежде, что ее хотя бы пригласят на чашечку кофе, и соответственно приготовила все для ланча заранее. И хотя ей пришлось пройти пешком приличное расстояние и на пороге дома своего сына она появилась насквозь продрогшая – каждый год она почему-то напрочь забывала, какие сюрпризы может преподнести март, – и явно нуждалась в отдыхе, невестка решительно отказалась пригласить ее в дом.
У нее с самого начала не задались отношения с Афиной. Да и кто вообще сумел бы поладить с этой девицей?! Тем более что Афина была далеко не подарком: вечно предъявляла немыслимые претензии к Дугласу, а сама тем временем отказывалась быть ему хорошей женой. Но Сирил попросил жену постараться хоть немного подружиться с Афиной.
– Пригласи ее на утренний кофе или вроде того. Дуглас говорит, она скучает. Ему будет куда легче, если вы подружитесь.
Мать Дугласа никогда особо не любила женское общество. Слишком много сплетен и шума из-за пустяков. Но она была хозяйкой поместья, а это было сопряжено с определенными неудобствами. Ведь люди ожидали, что она будет болтать не закрывая рта, рассказывать о благотворительных утренниках и праздниках, хотя единственное, чего ей хотелось, – это заниматься домом и садом. Но поскольку Сирил не так часто ее о чем-то просил, она все же решила пройти две мили по сельской дороге, что вела к Филмор-Хаусу, внушительной резиденции в стиле королевы Анны, которую два года назад Сирил подарил своему единственному сыну на свадьбу.
Афина все еще разгуливала в неглиже, хотя время близилось к полудню. Но она, похоже, нимало не смутилась, что ее застали полуодетой.
– Я дико сожалею, – заявила Афина, всем своим видом давая понять, что ничуточки не сожалеет. На лице ее появилось выражение удивления, сменившееся равнодушной очаровательной улыбкой. – Но сегодня я никого не принимаю.
Она лениво зевнула, прикрыв рот рукой, ее халат из легкой ткани распахнулся, позволив увидеть тончайшую ночную рубашку, едва прикрывавшую бледную грудь, что отнюдь не смутило Афину, хотя в любую минуту мимо мог пройти кто-нибудь из местных мужчин.
Такое вопиющее нарушение приличий выбило у пожилой дамы почву из-под ног.
– Я надеялась, что мы сможем выпить вместе по чашечке кофе, – выдавила она слабую улыбку. – Последнее время мы тебя совсем не видим.
Афина с несколько раздраженным видом смотрела поверх головы собеседницы, словно та привела с собой толпу визитеров, требующих чая и светских разговоров.
– Сирил спрашивал… Словом, мы оба хотели знать, как ты поживаешь.
– Вы невероятно добры. Я была страшно занята. – Улыбка Афины несколько померкла, когда она увидела, что свекровь даже не думает уходить. – И сегодня чувствую себя немного усталой. Вот почему никого и не принимаю.