Гэбриель Конрой (сборник)
Шрифт:
— Барон, — пояснил мистер Блоссом, потирая руки так, как будто пытался с помощью простого трения придать приему гостей ту теплоту, которая отсутствовала на его жестком лице, — барон посетил нас в трудный момент. Он прибыл из далеких стран. Аристократы европейского происхождения обычно путешествуют по чужим странам для знакомства с нравами и обычаями их жителей. Он найдет в Джерси, — продолжал мистер Блоссом, обращаясь к Тэнкфул, но избегая ее презрительного взгляда, — трудолюбивых фермеров, всегда готовых приветствовать незнакомца и снабдить его по сходной цене всем необходимым для дороги. Для каковой цели, в это смутное время, благоволите иметь при себе золото или другие деньги, на ценности которых не отражаются местные волнения.
— Он найдет, мой добрый друг Блоссом, — сказал
— Добродетель, — подсказал граф.
— Верно, Берти! И все слилось в здешних прелестных красавицах. Ах, поверьте мне, мой честный друг Блоссом, в любой стране самое главное — женщины!
Эта речь была в большой степени обращена непосредственно к мисс Тэнкфул, так что ей пришлось в ответ показать по меньшей мере одну ямочку на щеке, хотя брови у нее были слегка сдвинуты, и она устремила на барона свои ясные удивленные глаза.
— А кроме того, генерал Вашингтон был настолько любезен, что обещал нам свое покровительство, — добавил граф.
— Любой дурак, вообще любой человек, — поспешно подтвердила Тэнкфул, слегка покраснев, — может получить пропуск от генерала, да и вдобавок услышать от него несколько приветственных слов. Ну, а что слышно о миссис Пруденс Букстэйвер? Это та самая, у которой поклонник в бригаде Книпхаузена, — я уверена, что он гессенец, но благородного происхождения, как мне часто рассказывала миссис Пруденс; но, видите ли, все ее письма задерживает генерал, и я уверена, что их читает сама миледи Вашингтон, как будто это вина Пруденс, что ее дружок с оружием в руках восстал против Конгресса. Объясните-ка мне эту загадочную историю, а?
— Этого требует благоразумие, девочка, — заметил Блоссом, хмурясь на поведение дочери, — она может проболтаться о передвижении армии, которая идет громить противника.
— А почему ей не попытаться спасти своего друга от плена или засады, как спасли, например, гессенского комиссара, когда он с припасами, которые вы…
Мистер Блоссом, сделав вид, что заключает дочь в отеческие объятия, ухитрился довольно больно ущипнуть мисс Тэнкфул.
— Тише, девочка, — сказал он с притворной шутливостью, — язык у тебя трещит, как мельница на Уиппэни. — Моя дочь, как все женщины, плохо разбирается в политике, — объяснил он гостям. — Эти тревожные дни принесли ей тяжелые огорчения — разлучили с друзьями детства и с людьми, к которым она была очень привязана. Это ее как-то ожесточило.
Едва только мистер Блоссом произнес эти слова, как тут же пожалел, что они сорвались у него с уст, ибо он опасался, что правдивая мисс Тэнкфул поведает о своих отношениях с континентальным капитаном. Но, к его изумлению и, надо сказать, к моему также, она больше не проявила такой строптивости, как несколько минут тому назад. Наоборот, она слегка покраснела и не промолвила ни слова.
Разговор переменился; мистер Блоссом стал беседовать с графом о погоде, о суровой зиме, о судьбах страны, о критике действий главнокомандующего, о позиции Конгресса и т.д. и т.п., причем вряд ли надо упоминать, что этот разговор отличался той безапелляционностью суждений, которая характерна для непрофессионалов. В другом углу комнаты мисс Тэнкфул с бароном болтали о своих делах; о балах ассамблеи, о том, кто самая красивая женщина в Морристауне, и правда ли, что внимание, которое генерал Вашингтон оказывает мисс Пайн, — не более, чем обычная любезность, или это что-то иное, и действительно ли у леди Вашингтон седые волосы, и верно ли, что молодой адъютант майор Ван-Зандт влюблен в леди Вашингтон, или его внимание к ней — лишь усердие подчиненного. В разгаре беседы весь дом вдруг задрожал от сильного порыва ветра, и мистер Блоссом, подойдя к наружной двери, вернулся и объявил, что на дворе вьюга.
И действительно, за один час весь облик природы изменился перед их удивленными взорами. Луна исчезла, небо скрылось в ослепляющем, крутящемся потоке колючих хлопьев снега. Резкий и порывистый ветер уже украсил белыми, перистыми слоями снега порог, крашеные скамейки
Мисс Тэнкфул с бароном пошли к задней двери взглянуть на эту метеорологическую метаморфозу, причем барон, как уроженец юга, был охвачен легким ознобом. Мисс Тэнкфул глядела на картину вьюги, и ей показалось, что все то, что с ней произошло, как будто было стерто с лица земли, что исчезли даже следы ее недавних шагов на земле, — серая стена, на которую она опиралась, была теперь белой и безупречно чистой — даже знакомый сарай казался каким-то смутным, странным и призрачным. Да и была ли она там, видела ли капитана, или все это существовало только в ее воображении? Она сама не могла этого понять. Внезапный порыв ветра с треском захлопнул за ними дверь и заставил мисс Тэнкфул с легким визгом рвануться вперед, во тьму. Но барон поймал ее за талию и спас ее от бог весть какой воображаемой опасности, после чего вся сцена закончилась полуистерическим смехом. Но тогда ветер ринулся на них обоих с такой яростью, что барон, как я полагаю, должен был еще теснее прижать ее к себе.
Они были одни, если не считать присутствия двух коварных заговорщиков: Природы и Благоприятного Случая. В полутьме вьюги она не удержалась и бросила нас него лукавый взгляд. И даже как будто немного удивилась, заметив, что его лучистые глаза смотрят на нее нежно и, как ей показалось в это мгновение, более серьезно, чем это вызывалось обстоятельствами. Совершенно новое и необычное смущение охватило ее, когда он, как она одновременно и боялась и ожидала, наклонился к ней и прильнул к ее губам. Она на мгновение почувствовала себя бессильной, но в следующую минуту влепила ему звонкую пощечину и исчезла во мраке. Когда мистер Блоссом открыл барону дверь, он с удивлением увидел, что вышеупомянутый джентльмен стоит в одиночестве; а когда они возвратились в комнату, он еще больше удивился, увидев мисс Тэнкфул, которая в этот момент скромно вошла в дом через парадную дверь.
Когда на следующее утро мистер Блоссом постучался в комнату дочери, он нашел ее совершенно одетой, но при этом слегка побледневшей и, говоря по правде, немного угрюмой.
— Если ты поднялась так рано, Тэнкфул, — сказал он, — то все-таки надо было хоть из вежливости пожелать доброго пути гостям, особенно барону, который, по-видимому, весьма сожалел о твоем отсутствии.
Мисс Тэнкфул слегка вспыхнула и ответила с дикой стремительностью:
— А с каких это пор я обязана плясать на задних лапах перед каждым назойливым иностранцем, которому вздумается остановиться в нашем доме?
— Он был очень любезен с тобою, голубушка, к тому же он джентльмен.
— Нечего сказать — любезен, — проворчала мисс Тэнкфул.
— Надеюсь, он не позволил себе ничего лишнего? — неожиданно спросил мистер Блоссом, устремляя на дочь свои холодные серые глаза.
— Нет, нет, — поспешно возразила Тэнкфул, залившись ярким румянцем, — но… ничего! А что это у тебя такое — письмо?
— Да, наверно от капитана, — сказал мистер Блоссом, подавая ей бумагу, сложенную треугольником; — его оставил один вольнонаемный служащий из лагеря. Тэнкфул, — продолжал он с многозначительным видом, — послушай моего совета, сейчас он будет кстати. Капитан тебе не пара!
Тэнкфул внезапно побледнела и с презрением вырвала у него письмо из рук.
Когда его шаги затихли на лестнице, на ее лице снова показался румянец. Она распечатала письмо. Оно было написано небрежно, с ужасными орфографическими ошибками. Она прочла следующее:
«Любимая, вследствие Приказа тирана, порожденного Завистью и Ревностью, меня держат здесь в качестве пленника. Вчера вечером я был подло арестован Рабами и Наемниками за Свободу Мысли и Слова, ради которой я уже принес в Жертву многое — все, чем может пожертвовать Человек, кроме Любви и Чести. Но Конец близок. Когда, для Утверждения Власти, Свобода Народа подчинена Военной Силе и Влиянию Честолюбия, то Государство погибло. Я нахожусь в Позорном Заточении здесь, в Морристауне, по обвинению в Ниувожении — я, который год назад покинул родной дом и Увожаемых Друзей, чтобы служить Отечеству. Верьте в мою Любовь к Вам, хотя я нахожусь во власти Тиранов и, может быть, буду приговорен к казни на эшафоте.