Гедеон
Шрифт:
Какое-то время Карл молча стоял и широко улыбался.
Когда он так ухмылялся, ему давали лет восемнадцать, не больше. Однажды Аманда сообщила ему, с легкой ноткой отвращения в голосе, что своими блестящими голубыми глазами, румяными щеками и копной непослушных белокурых волос, спадающих на лицо, он напоминает чрезмерно вытянувшегося мальчишку с этикетки консервированного супа «Кэмпбелл». У Карла был такой цветущий и невинный вид, что в питейных заведениях молодого человека до сих пор просили предъявить удостоверение личности.
— Конечно, — ответил он Мэгги. — Давайте поговорим.
Мэгги бросила взгляд на часы.
— Встретимся в три часа.
— В вашем
— Я собираюсь кое с кем на ланч в Ист-Сайде. Так что лучше встретиться у меня дома. Четыреста двадцать пять по Восточной Шестьдесят третьей улице. Там нам никто не помешает. Побеседуем в саду.
— На улице льет как из ведра.
— Увидимся в три, мистер Грэнвилл.
— Для вас Карл.
— А я думала, тебя зовут Грэнни.
— Некоторые, — признался он. Конечно, только самые близкие, те, кому он позволяет…
Черт, а откуда ей это известно?
— Я всегда готовлю домашние задания, — произнесла Мэгги, словно читая его мысли. Она уже не смотрела на Карла, ее взгляд блуждал по заполненной людьми комнате, без устали ища что-то. Затем она опустила глаза вниз, на покоящееся в гробу восковое тело. — А ведь ее смерть — конец целой эпохи, не так ли?
Казалось, Мэгги с удовольствием отметила этот факт. Она вновь взглянула на Карла.
«Не разочаруй меня, Карл, терпеть не могу, когда меня разочаровывают».
Шел дождь, и Аманда Мейз предложила Карлу подбросить его до дома.
Она водила все ту же старую, проржавевшую, полуразвалившуюся «субару» с кузовом «универсал», которую умудрилась нелегально припарковать в том месте, где разрешалось оставлять только автокатафалки. В салоне машины, как обычно, было полно смятых стаканчиков из-под кофе «Старбакс», куча разных пальто, свитеров и туфель, блокнотов и папок. Что ж, любовью к порядку Аманда никогда не отличалась. Карл стоял у обочины, и струи воды стекали по его спине, пока девушка открывала машину и перекладывала всю дребедень, которая валялась на переднем сиденье, на заднее, такое же захламленное, чтобы освободить место.
Когда он наконец забрался внутрь, из-за тесноты колени длинных ног оказались почти прижаты к подбородку. После того как Аманда предложила его подвезти, она не проронила ни слова, и Карл понял, что именно ему придется быть взрослым и цивилизованным.
— И когда же ты собираешься в…
— В Вашингтон? Прямо сейчас. Мы расследуем одно дельце в местном школьном совете округа Колумбия. Я руковожу командой и не хочу, чтобы без меня там напортачили. И вообще, мне ведь незачем здесь оставаться, правда? — подчеркнула она язвительно.
— Аманда, мы могли бы, по крайней мере…
— Остаться друзьями? Конечно, Карл, могли бы.
Она постоянно его перебивала, никогда не давая закончить фразу. Их разговоры всегда велись отрывисто и быстро, иногда на повышенных тонах, и очень редко бывали спокойными. У Аманды и мозги так работали — на повышенной скорости.
— Ну ладно, ты хочешь…
— Чашку кофе? Нет, спасибо. На сегодня с меня хватит дружбы.
«Субару» никак не хотела заводиться. Мотор чихал и захлебывался. Когда наконец машина тронулась с места, он начал стучать, часто и громко.
— Ты что, собираешься ехать на этой тарахтелке до Вашингтона?
— Она в полном порядке, Карл. — В тот день, когда они расстались, Аманда перестала называть его Грэнни. — Она так стучит последние семь тысяч миль.
— Но…
— Ничего страшного. Так что заткнись, ладно?
Аманда вдавила педаль в пол, чтобы доказать свою правоту. Карл закрыл глаза, отчаянно вцепившись в сиденье и вспоминая.
Вспоминая о
Они встретились на вечеринке по поводу выхода в свет книги общего друга. И после этого были неразлучны восемнадцать месяцев, две недели и четыре дня. Аманда любила группу «Велвет андеграунд», баскетбольную команду «Нью-Йорк никс» и холодную пиццу на завтрак. Ее тело было приятно округлым в одних, нужных, местах и на зависть упругим и подтянутым в других. А еще она обладала копной непокорных волос медного цвета, которые торчали во все стороны, озорными зелеными глазами, россыпью веснушек и самым прелестным ртом, который только доводилось целовать Карлу.
Он вспоминал ночи, проведенные вместе. Как они занимались любовью, затем беседовали до рассвета и снова занимались любовью. А потом еще и еще.
Вспоминал, как он чувствовал себя рядом с ней — влюбленным и восторженным, веселым и неуверенным, но всегда живущим полной жизнью. Аманда была чрезвычайно отзывчивой, страстной и своенравной. Характером она обладала прескверным, и ладить с ней было непросто. Настырная, несговорчивая и упрямая. Зато Аманда отличалась поразительным интеллектом, и сейчас, сидя рядом с ней, Карл с долей сожаления понял, что ее мнение до сих пор для него очень важно.
В памяти Грэнвилла всплыло их расставание.
Оно было ужасно.
Больше всего Аманде хотелось, чтобы он стал реалистом. Таким, как она. Несколько лет Аманда работала внештатной журналисткой, месяцами обретаясь в убогой однокомнатной квартире, и наконец поняла, что ей нужно больше всего на свете. Настоящая жизнь. Хорошая работа. Уютный дом. Обязательства. Карл Грэнвилл. Она подыскала хорошую должность — заместителя редактора отдела городских новостей газеты «Вашингтон джорнэл». Округ Колумбия подходил ей как нельзя лучше, ведь Аманда обожала политику. В отличие от Карла, чьей страстью были цифры. Например, 30,1 очка и 22,9 подбора, которые в среднем набирал за одну игру величайший баскетболист Уилт Чемберлен. Или 325 — результат Дика Гроута за 1960 год, когда он в последнем бейсбольном матче сезона вырвал титул лучшего отбивающего Национальной лиги у Норма Ларкера. Впрочем, и для Карла в Вашингтоне нашлась приличная работа. Да что говорить, отличная работа! «Вашингтон джорнэл» искала человека, который смог бы рассказывать о спорте как об одной из форм поп-культуры, а не только сообщать результаты состязаний. Очерки. Обзорные статьи. Быть может, даже собственная колонка. Но Карл отказался. Эта должность отнимала бы у него все время, а он не хотел бросать свою книгу. И Нью-Йорк он не хотел оставлять, так что разъяренной Аманде пришлось уехать одной. Она не поняла его. Да и вряд ли смогла бы. Ей тогда исполнилось тридцать, а ему — двадцать семь, но из-за разницы в психологическом развитии полов это означало, что она опережала его лет на девять-двенадцать. Карл понимал, что теряет нечто особенное, но ничего не мог с собой поделать.
Он просто был не готов к реальной жизни.
Это случилось почти год назад. А теперь они мчались по мокрым от дождя улицам Нью-Йорка в ее машине и не знали, что сказать друг другу. Аманда направилась вверх по Медисон-авеню к Девяносто шестой улице и на всей скорости пронеслась по пересекающей Центральный парк Девяносто седьмой. Карл жил на Сто третьей улице, между Бродвеем и Амстердам-авеню в одном из немногих в Верхнем Вест-Сайде многоквартирных домов, которым чудом удалось избежать реконструкции. В этом районе было полно грязных и убогих съемных квартир, а также безработных латиноамериканцев, которые день-деньской сидели на ступеньках, потягивая из банок пиво, купленное в магазинчике за углом.