Гефсимания Троицкая
Шрифт:
Лошади были немедленно поданы, и когда мы выехали за посад, то погода стояла истинно очаровательная: вся природа как бы упоевалась ею. Когда мы проехали лес в карете, а затем пошли пешком, хотя под ногами было и очень мокровато, а по местам почти топко, как на болоте, откуда-то взялись разные птички, которые кружились над головами нашими и оглашали воздух пением на все голоса, словом, в лесу стало так прекрасно, усладительно, что и весною редко можно чувствовать такое состояние, в каком мы находились. Сам владыка, как бы не верил себе, смотря на все окружающее нас в природе, как бы приветствующее с каким-то нарочитым торжеством. Таким образом, мне не нужно было ни описывать местности, ни выхвалять ее красот перед владыкою, на лице которого явственно были совершенное довольство Корбухой и одобрение этого места для устройства Скита. Действительно, после нескольких минут нашего пребывания, владыка спросил только: "Где основать самый храм?" А затем сам же указал
Пройдясь еще несколько и осмотрев местность в каком-то раздумье, владыка вдруг обратился ко мне с вопросом: "Однако, скажи мне, отец наместник, отчего ты так неотступно настаивал в твоих, особенно последних, письмах касательно избрания этого именно места для Скита?"
Когда я, нисколько не обинуясь, ответил ему, что настаивать так благословил меня Высокопреосвященный Филарет Киевский, осматривавший и указавший это место в недавний проезд его здесь, владыка сказал: "Вот так бы и следовало тебе написать мне, тогда и рассуждать ни мне, ни тебе не нужно было бы. В этом деле он знаток, не то что мы с тобою: мы не годимся и в ученики к нему по этой науке, по которой, как и по имени его, тако было и житие его!"
Примерно в восьми километрах от урочища Корбуха находилось село Богородица Под Сосною (Подсосенье), где стояла старая деревянная церковь Успения Богородицы.
В 1561 г. здесь был устроен женский монастырь "на Троицкой земле Сергиева монастыря". В 1598 г. царь Борис Годунов велел давать ежегодно на монастырь деньги из казны и продовольствие рожью и овсом из ближайших дворцовых сел.
По описанию 1590 г. в монастыре жили 30 стариц, в том числе королева Мария Владимировна (в иночестве Марфа). Дочь князя Владимира Старицкого, она в 1573 г. вышла замуж за датского принца Магнуса, объявленного королем Ливонии, который умер в 1583 г. После его смерти, в 1586 г., она вернулась в Москву и в этом монастыре вместе со своей дочерью Евдокией приняла монашеский постриг.
В обители в конце XVI в. находилась деревянная Успенская церковь, деревянный храм в честь Воскресения Христова и 30 келий. При монастыре стояли 6 крестьянских домов и 12 дворов, в которых жили королева, боярские дети и дворовые люди. В Смуту монастырь запустел и больше не возобновился. Согласно описанию 1622 г. в Подсосино стояла деревянная Успенская церковь, построенная в 1616 г. преподобным Дионисием, архимандритом Троице-Сергиева монастыря. В 1671 г. при архимандрите Феодосии построена новая церковь с употреблением материала, оставшегося от прежней. Феодосий до пострижения в монашество был приходским священником села Подсосино, став настоятелем Троице-Сергиева монастыря, пожелал в своем бывшем приходе устроить более обширный и красивый храм.
Ныне существующая каменная трехпрестольная церковь Успения Пресвятой Богородицы построена в стиле ампир иждивением помещицы, полковницы Елисаветы Алексеевны Арсеньевой в 1825-1827 гг. Главный престол - в честь Успения Пресвятой Богородицы, два других - во имя святителя Николая и святых праведных Захарии и Елисаветы.
Старая деревянная церковь стояла без службы и ветшала. Местный священник в 1843 г. обратился к святителю Филарету с прошением "разрешить означенные церкви (кроме церкви Успения в селе стоял еще деревянный храм в честь святителя Николая, построенный также в XVII в.) разобрать, а материал употребить для отопления нового храма". Но святитель Филарет распорядился перенести эти храмы в лаврское урочище Корбуха на территорию будущего Гефсиманского скита. Вот как изображает состояние этой местности приснопамятный святитель Филарет (Дроздов): "Когда пришел я сюда в первый год текущего столетия, встретил здесь ясные следы и воспоминания столетия прошедшего... Здесь был дом изящного зодчества, который устроением своим показывает, что он назначен был не для постоянного жительства, а только для летних увеселительных посещений. Здесь был сад, в котором растительная природа сильно много страдала от искусства, ухищрявшегося дать ей образы, ей не сродные... Урочище сие было украшено для царских посещений... Со временем внешние обстоятельства Сергиевой Лавры изменились... Прежнее великолепие становится ненужным, так же как и невозможным. Здешний царский дом и сад делаются местом скромного отдохновения наставников и учеников духовного училища, которое Лавра основала в своих стенах на своем иждивении во дни своего изобилия. По времени увеселительного дома не стало. Сад, уступленный искусством природе, обратился в лес. Таким образом, преподобный Сергий достиг того, что упразднялось здесь мирское, допущенное на время; и как бы желая вознаградить себя за сие допущение, благоизволил, чтобы здесь водворилось духовное. Родилась мысль, в уединении сего урочища устроить малый храм, при котором поселилось бы несколько братий, особенно расположенных к безмолвию и к более строгому отречению от своих желаний и собственности, и в котором сверх обычных молитвословий Псалтирь Давидова день и ночь издавала бы свои святые и освящающие звуки, сопровождаемые молитвою о мире и благе Церкви, Царя, Отечества, великой обители и благотворящих ей".
В мае 1844 года было приступлено к сооружению Скита: "Желательно скорее закрыть Корбуху от праздно-ходящих, можете приступить к работе канавы и вала",- писал московский святитель своему наместнику. Когда место для Скита было очищено и обнесено покуда до ограды валом, тогда приступили к постройке и церкви.
Церковь была разобрана в Подсосеньи, перенесена в Скит и поставлена на каменный высокий фундамент; храм строился быстро под непосредственным наблюдением наместника отца Антония; строился он зимой, то есть в феврале. Болезнь, а также дурная погода и дорога останавливали Митрополита Филарета от поездки в Скит.
Приснопамятный Митрополит Филарет, хотя по болезни и не мог присутствовать при сооружении древней Успенской церкви, но как расположение самой церкви, так и постановка иконостаса и икон совершалась по плану, начертанному самим Митрополитом, что видно из его письма: "От скитской церкви приходит мне забота, не будет ли сырости и вреда зданию от того, что строено во время снегов".
Когда постройка, или скорее возобновление древней Успенской церкви было готово, то в 1844 году 28 сентября последовало торжественное освящение приснопамятным Митрополитом Филаретом; замечательно, что на Божественной Литургии Таинство Евхаристии совершено было на дискосе и в потире преподобного Сергия; Первосвятитель Церкви Московской Филарет был облачен в священнические одежды преподобного Сергия и имел на голове митру преподобного Дионисия. Вот что рассказывает очевидец: "Последовало освящение храма, по чину церковному, и я поцеловал четыре камня, взятые из-под престола древнего храма, прежде чем они были положены под новый престол того же храма. Началась Литургия и во время чтения Часов все с умилением взирали на своего владыку, облаченного в милоть преподобного Сергия. Какое умиление, какое блаженство выражалось на бесстрастном лице владыки! Я слышал из уст простых людей отрывистые, но теплые и знаменательные выражения: "Ведь это он сам, батюшка Сергий чудотворец стоит", и это простое, безыскусственное слово одно лишь может выразить то, что мы все чувствовали в эти незабвенные минуты. На малый Вход изнесли из алтаря напрестольное Евангелие преподобного Никона, написанное его рукою и сохраненное святой обителью преподобного Сергия, которая при игумене Никоне разрослась и украсилась благолепным храмом во имя Живоначальныя Троицы.
Но вот начинается и великий Вход, в который Царь Славы шествует возносимый ангельскими чинами и впереди несут посох святительский, украшенный платом. Это жезл преподобного Сергия - им он собрал и упас обитель Живоначальныя Троицы; этим жезлом управлял он малое стадо, которому Господь уготовал Царство. Но вот другое, еще более драгоценное сокровище Лавры, это потир и дискос преподобного Сергия, в которых была Плоть и Кровь Господа Иисуса! В этот потир входил огнь с неба и этим огнем из сего потира приобщался чудный отец наш Сергий, и вот через 500 лет опять наполнили этот древний сосуд вином, чтобы оно освятилось в Кровь Сына Божия. Со страхом и трепетом взирали все мы на дискос и потир, которыми владыка осенял нас, и казалось, что все мы хотели всецело повергнуться под сие благодатное осенение. Мы не могли оторвать от сих возлюбленных предметов очей наших; мы не могли на них насмотреться, зная, что уже в другой раз не осенят ими. Мы хотели воспользоваться этим осенением, упрочить себе его, освятиться им, спастись через него".
Простота и строгость были заповеданы приснопамятными основателями скита. Облачениям, украшению церкви, самой обстановке скита надлежало подражать "нищете" великих святых - преп. Сергию и Никону Радонежскому. Даже церковная утварь была деревянная, не исключая и пономарских подсвечников. "Простота... есть надежда Скита. Да сохранит сие Господь", - писал святитель Филарет Московский.
Необходимо сказать о первых насельниках Гефсиманского скита: скитоначальнике игумене Анатолии (впоследствии схиигумен Алексий) и его духовных друзьях - иеросхимонахе Израиле, иеросхпмонахе Иларионе и иеромонахе Александре.
Все трое происходили из Молдавии и принадлежали к молдавскому старообрядчеству, хранившему как го большинство старообрядцев, букву православного устава и дух ревности о православном древнерусском обряде и добродетельном житии. Однако их делание не ограничивалось буквой устава; руководствуясь "Добротолюбием" (в переводе преподобного Паисия Величковского), они проходили науку умного делания, почти забытую в это время в православном монашестве в России.
В это время (начало их обращения в Православие относится к 1836-1839 гг.) даже лучшие старообрядцы занимались главным образом спорами об обрядовых разностях; умная молитва и в их среде была забыта. Поэтому те иноки, о которых идет речь,- их имена в старообрядческом монашестве Анатолии, Иоанн и Гедеон,- вынуждены были прятать "Добротолюбие" от своих единоверцев; на собрания же старообрядческие они никогда не ходили, а внимали себе.