Гексаграмма: Падшие и проклятые

Тихонова Алёна

И, кроме того, как бы дико и аморально это ни звучало – Ишке тоже было весьма и весьма любопытно, совместимы ли уникальная духовная сила ди Гранелей и предрасположенность к алхимии, и если да – то в какой степени. Это был невероятный, захватывающий эксперимент, ведь, если получится – результат пошатнёт основы мира.

– Я согласна, – сказала Ишка.

Нет, как игрушку или средство реализации собственных амбиций она младенца не рассматривала, конечно же. Ею двигало вполне понятное желание дать малышу только лучшее. Такое, что поможет будущему поколению превзойти нынешнее, как это и полагается для развития истории. Да, Ишка была одной из матерей, мыслящих в глобальном масштабе. Ведь, чтобы менять основы бытия, не нужно родиться по пророчеству или в королевской семье. Достаточно лишь обладать таким желанием. И, если их сын или дочь переймёт у родителей хоть каплю характера – оно будет.

Глава 2

День

был снежным, и пурга так и норовила бросить горсть белоснежных хлопьев под капюшоны маленькой группки людей, медленно бредущих по заросшему бурьяном и занесённому снегом пустырю. Не видно было ни зги, еле-еле помогали руны направления, применённые Ричардом, карта Ясного Взора из запасов Беатриче и выдающиеся навыки Вагруса. В такой день ни одна птица не вылетит из укрытия, и ни одна собака не покажет нос на улицу. Дату менять не стали, рассудив, что вьюга может спрятать их от возможных следящих устройств Старатоса. Кроме того, Беатриче предположила, что он, скорее всего, не будет ожидать нападения в такую плохую погоду. Кроме того, каждый час отсрочки приближал Старатоса к выполнению задуманного, и друзья не желали, проснувшись однажды поутру, увидеть, что цепочка преобразований уже запущена, а они не могут ни на что повлиять. Когда группа приблизилась к убежищу Старатоса настолько, что его стало уже видно, Ричард с помощью алхимического знака соединённых и заключённых в круг усиления четырёх стихий, из которых так или иначе состояло почти всё на материальном плане реальности, и Беатриче – благодаря карте, позволяющей чувствовать сокрытое, искали ловушки, а Вагрус поглощал их энергию браслетом. Почти все тайные устройства Старатоса, обнаруженные группой на пути, включали в себя именно алхимию, Старатос то ли презирал обыкновенные трюки вроде секретных плит, что активировали механизмы, выпускающие стрелы или копья из стен, или проваливающегося под ногами пола, то ли чересчур полагался на алхимию, но ни одной простой западни им не попалось, только зачарованные различными знаками. Те вспыхивали красным или фиолетовым неестественным сиянием, как только Ричард или Беатриче обращали на них внимание, и меньше, чем за полминуты исчезали без следа, когда Вагрус подносил к ним браслет. Ричард оценил снаряжение парнишки – даже в их мире такое считалось редкостью, алхимики не разбрасывались своими услугами за бесценок, а немногочисленные маги и вовсе скрывались – никто не хотел попадать под каток королевской расправы. Вагрус, вероятнее всего, выложил за все свои уникальные находки гораздо большее, чем просто деньги. Ричард не решился бы расспрашивать, чего парнишке стоили все эти редчайшие изобретения науки и магии, половину из которых закон прямо запрещал. Да и ничуть не сомневался – как бы он ни дознавался, Вагрус правду не скажет. Не тот случай… Что же, у каждого человека есть такие моменты биографии, куда никому нельзя совать нос, даже самым близким. Иных секретов мучительно стыдишься, а за другие готов убить, если они попадут не в те руки. Те самые тайны, из-за которых мучительно горит язык, а поделиться ни с кем нельзя. Поэтому Ричард уважал право Вагруса на молчание.

А вот дальше у отряда начались проблемы.

Когда они оказались перед массивной медно-красной дверью, ведущей внутрь облюбованного Старатосом особняка, наполовину встроенного в чёрную скалу – перед ними возникли две химеры. Их гигантские орлиные крылья хлопали, драконьи пасти на длинных шеях рычали и лязгали клыками, хвосты с головами змей на концах мотались из стороны в сторону, а львиные лапы рыли землю. Одна из химер была лиловая, другая – изумрудно-зелёная. Ростом они превышали самого матёрого медведя, но при таких габаритах казались дьявольски проворными, а в злых глазах светился ум. Ум слишком острый для тварей, прислуживающих закоренелому негодяю.

– Проклятье, где он мог достать генетический материал дракона?! – раздосадованно и потрясённо выдохнул Ричард.

Нарушение же Старатосом очередного запрета, на скрещивание подобным вот грубым и жестоким образом живых существ, ничуть его, конечно, не удивило.

Тут же левую химеру отбросило назад – ступня Ишки в тяжёлом сапоге на толстой подошве со всего размаху врезалась промеж её глаз. Вторую химеру снёс поток направленного ветра, беснующегося и лютого, выпущенного веером Беатриче. Добивая химер, Ричард начертил два знака огня и направил на их тела. Они должны были обратиться в горстки пепла, и пламя действительно повредило их – на том, что осталось от крыльев, уже нельзя было летать, шерсти не стало, а кое-где мясо обуглилось до самых костей. Но всё равно твари шевелились – и были готовы продолжать бой. Когда-то зелёная, а теперь изувеченная до неузнаваемости химера прыгнула, метя в Вагруса, и тот успел лишь закрыться руками. Беатриче занесла веер, но не успевала, да и на таком расстоянии она непременно задела бы своих.

Но тут-то Карои пронёсся мимо товарищей и за секунду до того, как Вагруса пронзили бы чудовищные зубы, с разворота раскроил химере череп мощным ударом двуручного клинка. Второй он вонзил меч в бок – так, чтобы непременно достать до сердца, если оно у неё располагалось там же, где у всех животных. Вот теперь твари и впрямь повалились замертво, напоследок взревев так, что у всех даже ненадолго уши заложило, а душа в пятки ушла от невыразимой жути этих звуков агонии. Остаться невозмутимой и собранной удалось лишь Беатриче – по выражению её лица так и напрашивался вывод, что ей доводилось видеть, а то и делать вещи куда как похуже.

– Спасибо… – заплетающимся языком пролепетал Вагрус, краснея до ушей и отводя взгляд. Он давно не чувствовал себя таким бесполезным.

– Теперь осталось решить, что делать с самой дверью, – проговорила Беатриче, закрепив веер за спиной и перебирая карты в поисках подходящей.

Вагрус пылал желанием чем-то искупить момент страха, который парализовал его так сильно, что он полностью забыл и о своём наборе артефактов, и о том, чему его учили. Не ради остальных, но ради себя, восстановить хотя бы частично самоуважение. Он поднял руку с браслетом и высвободил энергию, накопленную украшением. Эта волна не снесла дверь, но сработала как отмычка, и та отворилась.

– Вы заставили себя ждать.

Старатос, облачённый в серебристо-голубую мантию, струящуюся до пола, стоял посередине коридора, скрестив руки на груди.

И тут они всё поняли. Вагрус намеренно не убрал один из наблюдательных знаков Старатоса, чтобы тот подал сигнал о приближении врагов. Для Вагруса Старатос, воплощение силы и власти, был тем, на чьей стороне победа, а, значит, и вся история, и он, догадываясь, что и без него остальные члены отряда обречены, всё же захотел увеличить вероятность успеха отступника.

– Вы глупцы, что не распознали предателя. И глупцы вдвойне, что взяли с собой моё творение, – флегматично и даже как-то слегка разочарованно, словно он ожидал от них гораздо большего, промолвил Старатос.

Марион вздрогнула и отшатнулась, но поздно – создатель воспользовался руной, нанесённой на её тело, и полностью взял девочку под контроль.

– Но сражаться нет нужды. Я даю вам право примкнуть ко мне и почувствовать ток времени, пульс материи пространства, их податливость, они изменятся по вашим представлениям о добре и справедливости, об этике и честности. Для чего вы сопротивляетесь? – Старатос искренне недоумевал. – Вам недостаёт веры и мотивации, вы привыкли довольствоваться тем, что есть. Вас пугает перспектива лишиться этого и ничего не приобрести взамен. Но я не сумасшедший и не рассказываю сказки. Идеальный мир вполне достижим.

– Твой мир, построенный на костях и крови?! – с омерзением выплюнула Ишка.

Прищурившись, она оценивала обстановку и даже одежду Старатоса, не забывая, что алхимические руны могут оказаться нанесены прямо на ткань, и неизвестно, где там просто рисунок, а где символ, покорно ожидающий, пока в него вольют силу. Ничего, внушающего отвращение или демонического, интерьер, обставленный скромно и со вкусом, даже привлекал Ишку. Неожиданно для неё самой Старатос начал казаться ей совершенно человечным, таким же, как все – при его бесспорно выдающихся и впечатляющих талантах. Он не изгой, не пришелец из далёких неведомых измерений, а простой смертный. Демонизировать его до положения верхновного зла – означает слишком предвзято и бинарно смотреть на мир.

– Ну, что вы, юная леди. Но вам, пожалуй, как и вашему другу Ричарду, не помешало бы вознестись над людскими болью и страданиями, увидев, путь к каким высотам они открывают. Ни в одной религии не достигают святости без мученичества. Они отдали свои жизни не зря.

***

Марион была неподдельно благодарна Старатосу за то, что он позволил ей дышать, выпустил в мир, обеспечил всем необходимым. Ничто не искореняло в ней это чистое и светлое чувство. Однако, его недоставало, чтобы погасить ненависть девочки к нему за всё остальное. За это вот управление её волей, принуждение, отсутствие внимания, когда она, как и всякий новорождённый, нуждалась в нём насущно. Старатос пренебрёг ею, и Марион не прощала его. Этот столп разума и кладезь премудрости, якобы служитель человечества, на деле не умел заботиться ни о ком и никогда, не брал ответственность, а, как мальчишка, хватал всё новые и новые игрушки, вертел их – и отбрасывал прочь, если они переставали ему нравиться.