Гексаграмма: Падшие и проклятые

Тихонова Алёна

– Она права! Не делай этого!

Ураганный ветер врезался в стихийную клетку. Та полыхнула цветом включённого в неё как одна из четырёх основ воздуха, и в десять раз усиленный смерч, выпущенный Беатриче, обратился против неё самой. Женщину попросту снесло, выбросило обратно в коридор. Карои, что прыгнул с мечом наперевес и нанёс мощный удар наотмашь по преграде, постигла похожая участь – правда, унесло его не в проход, а просто швырнуло в стеллаж. Он со стоном упал, и книги дождём посыпались на распростёртого ничком рыцаря.

– Как ты заметил, у тебя всё ещё нет никакого выбора, – большим довольным котом улыбнулся Старатос.

Кажется,

он окончательно вошёл в роль бессердечной сволочи, пользующейся любой подвернувшейся возможностью установить превосходство над врагами.

– Хорошо, – безжизненным тоном пробормотал Ричард.

И, достав из кармана неизменный мелок, стал чертить на полу необходимую гексаграмму со всеми причитающимися символами в каждом из одинаковых лучей звезды и вокруг неё.

– Полно делать вид, будто тебя забирает в рабство демон, ничего плохого тебя со мной не ждёт, – участливо сказал Старатос, и его строгий взгляд потеплел.

Да, он не превратится в тварь, как иные, те, кого сломало проклятие предателей алхимических правил. Те, кто дерзнул дотронуться до тайн, не предназначенных для таких, как они, чересчур страшных и сложных для их помутнённого жаждой власти или банальной алчности до денег рассудка. Разумеется, они становились рабами того, что в слепоте своей стремились подчинить, ведь рассчитывали на лёгкую добычу, а не на проверку того, сможет ли их хребет выдержать падающее небо. Старатос на порядок выше прежних оппонентов Ричарда, по сути, жертв собственных амбиций и неутолённых желаний. Но это и делает его куда хуже, чем они. Умнее, хитрее, изобретательнее, упорнее. Старатос не сломался под грузом тьмы и зла, что хлынуло на него из-за тех самых пресловутых запретных ворот. Он упивался этим отравленным вином, смакуя по глоточку. Скользил по волнам безумия и адской вседозволенности, словно родился дельфином. Их буруны, их штормы и подводные рифы ему нипочём, закованному в броню жажды познавать и пробовать, когда надо – подстраиваться, когда надо – проявлять несгибаемый характер и твёрдой рукой уверенного в своём статусе господина обуздывать.

Но загнанный в угол Ричард признал – ему действительно не выбраться. И не мог отрицать – его влекли знания Старатоса, влекло проникнуть на другие планы бытия, те, куда послушным и хорошим мальчикам заказан вход. Старатос сохранил личность и память… Может, и Ричарду удастся? Он всё-таки славился талантом выкручиваться из самых тугих переплётов.

Когда символ на полу зажёгся по контуру сине-зелёным тусклым свечением – Старатос усмехнулся и кивнул. Чужими губами, не чувствуя тела, воспринимая мир как сквозь густую пелену, Ричард проговорил слово за словом клятву верности на крови, плоти и костях своих. Соответственно, каждый из названных элементов поразит гниль и тление, если он нарушит условия договора.

Глава 4

Вагрус безнадёжно потерялся в бесчисленных переходах, лестницах и комнатах. Он отстал от группы, так как придумал переждать и посмотреть, кто победит, чтобы примкнуть к этой стороне. Толку в бою от него всё равно чуть, да и не обязан он им помогать. Вагрус не собирался искупать вину и доказывать, что он больше никогда не повторит. У него так и не возникло подлинного ощущения общности с группой, долга перед ними или чего-то ещё в том же роде. Он был вором, отребьем, выросшим в трущобах, и менять союзников как перчатки стало естественной частью его повседневности. К некоторым он проникался мимолётной симпатией, а то и уважением, от других бежал как от чумы. Он не считал, что это хорошо, но и не назвал бы плохим – Вагрус давно оценивал это как данность. Для него так существовал весь мир.

В страхе, что Старатос снова подчинит её, Марион осталась ждать их возвращения у входа. Вагрус притворился, что примкнул к остальным, но нарочно отстал и свернул не туда.

– Крыса, – прошелестело вдруг откуда-то справа.

Вагрус нервно уставился в коридор, но глубины бокового прохода в неизвестно куда наполняла непроглядная темень. Густая, плотная, чернильная. Вагрус прищурился, напрягая зрение, но ничего не разобрал. Даже если ему не послышалось, и там действительно кто-то стоял – он не мог проверить, не войдя. Но он не мог, ноги Вагруса словно приросли к плитам пола. Внутри всё аж захолонуло от иррационального, но пронимающего до костей ужаса. Он застыл, как мышонок, почуявший, что с ним вот-вот сотворят что захотят.

– Нам тут крысы ни к чему.

Шипение и свист заставили Вагруса взвыть благим матом и вжаться в стену – на него ползли пять змей, голова каждой из них доходила до уровня его груди. Вагрус сдавленно застонал, и глаза его наполнились чистой паникой. При таком размере гадин было совершенно неважно, ядовиты они или нет, вцепятся в глотку – и ему конец.

Дышать, дышать спокойно и глубоко, не сорваться в истерику, тогда он ещё, возможно, справится и выберется. Нужно вспомнить, чему его учил Ричард, да и артефакты Вагрус с собой взял только лучшие.

Вагрус взмолился печати огня, нанесённой на его правую ладонь, и едва успел развернуть её в нужном направлении. Алхимическая руна скользнула к змеям и на полпути плавно опустилась на пол. Стена пламени вздыбилась между Вагрусом и ползучими тварями. Они рассерженно и беспокойно отпрянули, заскользили вдоль полыхающего барьера, ища хоть намёк на брешь, чтобы добраться до цели, на которую их науськали. Сияние в золотистых глазах и странный оттенок чешуи показывали, что это не простые пресмыкающиеся, а вызванные особым ритуалом, возможно, преобразованные из неорганической материи. Слуги Старатоса, должно быть, такие же безумные алхимики, как и он сам.

– Ничтожество. Я ненавижу таких трусов и подлецов, как ты. Мусор, зачем ты цепляешься за своё дрянное и никчемное прозябание? От клыков моих змей нет противоядия. Один укус – и ты будешь корчиться много часов.

В речи незнакомца слышалась неподдельная ярость, но ярость взвешенная и логически структурированная. Такие не забываются – они ставят себе цель и хладнокровно следуют к ней, даже если гнев пожирает их изнутри. Они умеют управлять им и подавлять его.

Вагрус развернулся на каблуках и бросился наутёк, куда угодно, лишь бы подальше от змей и их повелителя. Он даже не догадался, что, обитая здесь постоянно, незнакомец наверняка обнаружил все короткие пути и беспрепятственно догонит его.

– Я тебя не выпущу.

Наперерез Вагрусу шагнул худощавый юноша в очках. Он выглядел безобидным и чуть ли не хилым, но глаза… то же выражение, что Вагрус запомнил по первой встрече с Марион. Как будто он лишь имитировал жизнедеятельность, как будто был лишён души. Незнакомец действовал с целеустремлённостью механизма, как поезд, летящий по рельсам, как бур, вгрызающийся в землю. И эти зрачки, пронзающие насквозь и будто препарирующие любое создание или объект, но пустые и мёртвые – в них горело не живое трепещущее сияние эмоций и идей, а выхолощенный, почти электрический, машинный свет.