Геленджик и пришельцы
Шрифт:
— Здесь должен быть шнурок, — объяснила медик, словно извиняясь, — когда я дёрну, ростки заберут тебя обратно, а мне вернут тело. Не больно, наверное.
Он старался запомнить каждый блик, каждый изгиб листа. И искристый запах простора, и лёгкий ветер.
— О, вот шнурок. Всё, прощай? — нерешительно потянула Инга.
Вдруг он увидел улитку. Очень крупную, мясистую такую улитку с панцирем карим и белым.
— Погоди! — крикнул Инге, вскочил и схватил добычу, пока не затерялась среди травы. Девушка еле успела отпустить
Мешочек был наполовину полон.
— Ты готов? — спросила дух и коснулась татуировки в виде бабочки на грудной мышце. — Прости ещё раз.
— Стой. — Расни тряхнул мешочек. Там увесисто зацокало.
— Хорошо, я помогу тебе, — осторожно согласился он. — Но потом ты мне пожаришь улиток.
— Конечно! — сказала Инга. Кажется, в нос — хотя где у неё теперь нос-то?
Красный Кот обшаривал глазами горизонт, словно хотел найти в Чёрном море свой Калимантан. Цветущую землю, на которую ему уже не вернуться. Вот сейчас профили лесистых скал — тех самых скал — вдруг выступят из дымки.
— Пожарить улиток для меня не труднее, чем оладушки! — уверила девушка.
И не соврала — как готовить оладушки, она тоже понятия не имела.
Примечания
Надо отметить, что Расни не обычный девятилетний пацан. Во-первых, в племенах даяков дети взрослеют очень рано. С четырех лет им поручают несложную работу, с шести мальчики начинают осваивать искусство обращения с оружием. Чтобы стать взрослым, парень должен принести отрезанную голову врага, тогда ему на шее делают татуировку — цветок баклажана. Проводят обряд посвящения, и после него ребёнок считается мужчиной, независимо от возраста. Во-вторых, Расни — из Древа, уже прошёл свой Путь, а значит, в совершенстве научился владеть мечом и сумпитаном.
Напротив детского лагеря «Альбатрос»
Наши предки волочили здоровенные каменные плиты, не имея ни кранов, ни самосвалов. Нужную форму блокам они придавали, вставляя деревянные клинышки в трещины и день за днём поливая их водой. Дерево расширялось и раскалывало камень. Потом его неделями обтёсывали с помощью медных стамесок.
Но дольмены строились совсем не для быстрой связи с инопланетянами. Так зачем было надрываться? На самом деле всё гораздо проще, чем предполагают учёные.
Наши предки столько гем… — то есть предпринимали титанические усилия! — чтобы остаться в живых.
Да-да, всего лишь пытались выжить. С этой целью они даже перебрались в горы, где мало земли для посадки гороха, бродят медведи и нет барабульки. Хотя приятная галечка у кромки моря так и шептала поставить на ней палатку из шкур.
Уверяю вас, у древних были о-о-очень весомые основания держаться подальше от берега.
Те самые «основания» рыскали сейчас вдоль забора детского лагеря.
Возле валявшегося на тропинке
— Быстро же они обнаружили! — поразился Расни, прикидывая, как незаметно пересечь тропинку. Здесь забор поворачивал, на его углу стоял заброшенный сарай, всю стену оплёл дикий виноград. В кирпичной кладке зиял пролом.
— Скорее всего, общаются как-то друг с другом на расстоянии, — предположила Инга. — Лучше не стреляй, нельзя обращать на себя внимание. Заметят потерю — и налетают отовсюду.
— У меня всего двенадцать стрел. Кажется, намного меньше, чем этот твой миллион, — озабоченно прикинул охотник. — Нужно бы ещё сделать, но где тут рыбий зуб достанешь?
Видя, что ни одна морда не повёрнута в его сторону, Красный Кот метнулся через тропинку и нырнул в пролом. Приземлившись на груду обломков, чуть не чихнул от пыли:
— Так, не заметили. Куда идём?
— Нам нужно пройти вдоль лагеря, потом по руслу реки, дальше — вглубь города.
На гравийную дорожку вылезать было нельзя, даяк крался в грабиннике по затянутой плющом земле. Чего-чего, а ходить бесшумно по лианам он умел.
То и дело попадались высосанные трупики кошек с разодранными шеями. Значит, твари питались не только в море.
Слева, за забором, тянулись двухэтажные корпуса, на балконах сохли купальники и полотенца, двери были открыты. Казалось — просто тихий час, потому никого не видно, не спорят дети и не играет музыка.
Из частного сада справа залаяла собака — учуяла чужака. Охотник замер.
Жёлтое полотенце соскользнуло с верёвки, прыгнуло в воздух. Оно изогнулось волнами, отблёскивая на солнце, проплыло к скрытому за деревьями дому. Лай сменился визгом, потом всё стихло.
Бедный пёсик.
Дорога уже виднелась в просвете, но не шумели машины, не носились мотоциклы. Одни лишь цикады безнаказанно журчали в ветвях.
У насыпи лежала покорёженная «Лада» кверху колёсами, из открытого окна торчала безвольно раскрытая ладонь. На брюхе автомобиля устроился рыжий свёрток, он насторожил острую головку и поводил усами.
— Делают кладку, а потом её охраняют, — предположила Инга. — Чем больше людей, тем больше сторожей. На дорогу вылезать слишком опасно, даже не знаю, сколько посреди оживлённой улицы бельсерафов. И лучше держись подальше от санаториев.
— Ты же говоришь, что нужно пройти на ту сторону, к санаторию?
— Нужно, но не представляю — как. Расни, всё собиралась спросить… — деликатно откашлялась она. — А как в племени твоём не прознали, что ты… гхм… ну, не мальчик?
Красный Кот указал на правое плечо:
— Видишь эту татуировку, жалящий скорпион? Это знак, что я — сын вождя каянов. У дочери вождя была бы изогнутая змея на левом запястье.
— Да, поняла, а цветок баклажана на шее делает ребёнка мужчиной. Всякие физиологические подробности вторичны, так?