Гелла – дочь Одина Одноглазого
Шрифт:
Моя мама тихонько жалась в уголке коробки и дрожала. Она была больна и ничем больше не могла мне помочь.
– Проси их, проси, – тихо мяукала она, глядя на то, как я пытаюсь найти сосок чужой самки. – Матери же они! Должны понять, что не выкормлю я тебя! Рада бы, да нечем! Проси их, проси!
И я просила, как могла…
Через какое-то время та или иная кошка, пожалев плачущего от голода котенка, уступала мне, и я набрасывалась на заветный источник жизни, как оголодавшая пиявочка. Их соски почти всегда уже были практически пусты – родные детишки старались на совесть, но я вытягивала еще по паре капель из каждого и засыпала
Такими были мои первые воспоминания. Худо-бедно я все же росла, конечно не в пример откормленным соседским котятам, которые были почти вполовину крупнее меня, живыми, озорными и хулиганистыми.
Когда ты живешь в семье диких кошек, ни одна из которых сама никогда не знала никакого другого дома, кроме улицы и старой коробки, трудно себе представить иную жизнь, такую, как у меня сейчас – в довольстве, сытости, тепле и любви. В дикой природе все подчинено инстинктам выживания и нет никакого снисхождения к слабым, больным и покалеченным.
Я, мама и соседские кошки не были в прямом смысле предоставлены сами себе. Нас кормила та самая добрая женщина, которая, как смогла, соорудила нам дом из коробки и старых курток. Мы получали еду каждый день. Пусть не до отвала, но регулярно. Остальное наши матери добывали обычным путем охоты. На то нам и были даны природой наши когти, чуткие носы и уши.
Моя мама ела мало и почти не охотилась. Она была очень маленькой, тощенькой и слабой. Ранняя беременность измотала ее, выпив жизненные соки из еще толком не сформировавшегося тельца, а подхваченная от любвеобильного самца заразная болезнь медленно разрушала хрупкий организм.
Имени у меня не было, как и у остальных из нашего общежития. Добрая женщина называла нас всех "кис-кис". И мы считали это слово своим именем.
Через пару недель с моего рождения у меня заболел и потек глазик. Я была еще совершенно слепа, но мамина болезнь передалась и мне. Правый глаз вспух под закрытым веком и сильно болел.
Я не знала, что это болезнь и не понимала, почему мне приходится страдать, а мама не знала, что мне сказать в утешение. Я все время плакала от нестихающей боли в глазу, ища у мамы помощи, а она только тихо плакала и без конца вылизывала мою распухшую мордочку, слизывая вытекающий из-под века гной.
Соседские кошки, чуя запах болезни, перестали подпускать меня к своим соскам. Они боялись, что я передам болезнь их крепким, пузатеньким, хорошеньким деткам. Я их понимала и, тихо скуля, отползала обратно к маме, которая одна жалела меня, как могла.
Добрая женщина кормила нас не только сухими хрустиками, но и наливала в мисочку немного молока, а также угощала самых маленьких вкусными мягкими мясными кусочками.
Как только мой относительно здоровый глаз наконец открылся, я сразу начала выползать из коробки наружу в поисках где бы чего поесть. За пределами жилища вкусно пахло, когда добрая женщина приходила, чтобы выложить для нас еду, и я инстинктивно понимала, что нужно ползти туда, откуда доносится запах, да и мама говорила мне, чтобы я попробовала съесть эти мягкие кусочки, иначе Радуга как-нибудь ночью заберет меня…
У меня получилось. Я старательно жевала своими голыми деснами ароматные кусочки и плакала от счастья. Кошки попытались отогнать меня от мисочки, но мама, зарычав, встала на мою защиту. Выгнув спину и ощетинившись, она стояла между мной и кошками, заслоняя меня своим казавшимся почти плоским от болезненной
Итак у меня появилась возможность питаться не только молоком. Но снова ненадолго. Подрастающие соседские котята тоже поняли, что кроме материнского молока на свете существуют и другие вкусные, съедобные вещи и первыми кидались на мягкие кусочки, дерясь и рыча друг на друга, оставляя после себя лишь чисто вылизанную тарелочку, лишенную даже запаха еды.
Я снова начала голодать. Мама пыталась приносить мне мышей, но я могла разжевать и проглотить только их маленькие, мягкие внутренности. Ни со шкурой, ни с сырым, жестким мясом я пока не справлялась. Да и маме что-то нужно было есть.
Иногда мне удавалось попить молока из мисочки. Я почти перестала расти и в основном лежала в одной из стоящих рядом с домом многочисленных коробочек, в которую забиралась каждое утро и выбиралась вечером.
Мне не хотелось играть с другими котятами. У меня не было сил на игры. Да и котята сторонились меня, чувствуя, что со мной что-то не так, и это очень опасно. Глаз болел так, что я иногда просто забывалась от боли. Я лежала в коробке и глядела одним, пока что зрячим, глазом на небо, пытаясь высмотреть ту самую заветную Радугу, на которую мне вскоре, видимо, было суждено уйти.
Мама вечерами рассказывала мне чудесные сказки о том, что Радуга – это огромная, полосатая семицветная кошка, выгнувшая спину и вставшая дугой над землёй. Она появляется, когда кто-то из нашего племени должен уйти к своим предкам. Перед ее появлением предки плачут, жалея тех, кто мучается и страдает от болезни и старости на Земле. И тогда идет дождь. Потом добрый Кот-солнце выходит из-за облаков, чтобы успокоить печаль предков, высушить их слезы и рассказать им, что земная жизнь не так ужасна, что в ней есть и радость, и любовь, и счастье. Слезы предков постепенно перестают капать, и на небо, выгнув спину, выходит Радужная кошка. Она переливается разными цветами, нежно мурчит и приглашает всех, кто больше не находит в себе сил продолжать жизнь на Земле, уйти, забравшись к ней на спину, как по мосту, в прекрасный мир, где нет боли и страданий…
…Так проходил день за днем, но Радужная кошка так и не пригласила меня уйти с собой в лучший из миров, хотя я была уже совершенно готова…
– Может быть я попытаюсь позвать ее завтра, – подумала я с грустью, с трудом вылезла из коробки и покачиваясь отправилась к маме под бочок на ночлег…
Я вновь и вновь хочу спросить,
Меня ты любишь ли?
А дождь,
Что знает все,
Лишь льет сильнее…
(Аривара Нарихира)
ГЛАВА 2. ПУТЬ НА РАДУГУ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ…
…Этой ночью Радужная кошка снова не пришла, хотя я звала ее так громко, что кошки-соседки в конце-концов зашипели на мою маму.
– Эй, да заткни ты ей уже пасть, Тощая! Твой больной выродок всех наших детей перебудит своими стонами!
Мама обняла меня лапками и стала вылизывать мой раздувшийся глаз, приговаривая: