Гемоглобов (сборник)
Шрифт:
– Недетская?! Да ты что, парень?! Нашел с кем сравнивать! Да ты наших деток совсем не знаешь! Блин, да они хуже любого злодея!
– Кондрат, чего ты разошелся-то? Какая собака тебя укусила?
– А ты глянь, нет, ты посмотри на тот столик! А?! Да не туда! Вон, где пацанчик в розовой курточке. Вот тебе и наглядный пример: безбашеный сыночек обмазывает мороженым родную мамочку! А мазе хоть бы хны! Сидит, как чучело. Даже не дрогнет. Твой музей просто отдыхает, Эрос!
– С чего ты взял, что это его матушка? Может, он – сыночек крутых родителей, а она – его нянька?
– Ну да, стала бы чужая деваха терпеть над собой такие издевательства! Вот ты… Представь себя на ее месте: какой-то сопляк вымазывает тебя, как куклу, мороженым. Ты стал бы терпеть?
– He-а,
– Вот видишь! А она терпит. Дура!.. Хотя фигурка еще ничего. Ладно, поехали в твой восковой мавзолей. Глянем, все ли там такие злодеи, как этот розовый садист…
2
К четырем дня снега выпало уйма. Снегоочистительные машины захлебывались манной небесной, которую Господь просыпал явно ненароком или, наоборот, с одному Ему ведомой целью. Шаленому подарку неба радовались только дети, зарываясь с головой в мягких мокрых сугробах. Сколько заразительного обаяния, счастливой энергии заключено было в их щедрых жестах и движениях! С разогретыми до красна щеками, задорно хохочущие, крикливые, словно галки, пятнистые от снежков дети светились, заряженные от первого снега. Остальные будто бы и не рады были снегу: ворчали, топтали его, пинали; дворники чертыхались, увязая лопатами в белой стихии; старики громко вздыхали… и вдруг игриво вспоминали снежную свою молодость, хрупкое, счастливое начало жизни. Хорошо! Сердце оживало, глядя в лицо нестрашной, отзывчивой смерти – зиме.
Эрос радостно завизжал, нарочно провалился в снежное богатство, дурашливо хватая ртом бессахарную ледяную вату. Крякнув, Кондрат покрутил пальцем у виска. Рукавом смахнул снежные папахи с крыши и капота своей «Lanos», завел движок. Пока тот неторопливо разогревался, слепил тугой снежок и, дико выпучив очи, влепил его между лопатками Эроса. Друг, вскрикнув, немедля ответил… Зима похоронила грязную, промозглую осень, зима, будто Господь, воскрешала убитые серостью души людей.
На плохо расчищенной полосе машины с достоинством несли послания неба. Свет фар, проникая в сердце зимних сумерек, намокал, будто от избытка чувств, сгущался и вдруг скатывался темной слезой по лобовому стеклу. Мир стал тесней, дорога уже, желающих проехать в будущее и вернуться оттуда было немерено. А может, машины мерзли, оттого все чаще сбивались на светофорах в урчащие стаи, машинально жались друг к дружке, беззлобно цепляясь бамперами и крыльями. Вечер звал по домам, обещая ужин и заботу.
На одном таком светофоре возникла двадцатиминутная пробка. «Kanos» Кондрата ждала своей участи уже минут десять, когда слева от нее встало такси. Скученность вокруг авто была неимоверная; как такси проехало, было совершенно неясно. То ли из-под земли возникло, то ли тенью проскользнуло между машинами.
– Деваха какая клеевая! – кивнул влево Кондрат и в тот же миг больно ткнул локтем Эроса. – Черт! Да вон же тот зайчик-злодейчик!!
– Какой еще злодейчик? А-а…
Эрос, глядя из-за плеча приятеля, вначале увидел красивое молодое женское лицо, затем в окне задней дверцы – озорную рожицу недавнего знакомого. Мальчишка самозабвенно малевал на стекле чем-то оранжевым или желтым. Похоже, опять мороженым. Апельсиновым. Эрос, вглядевшись, прочел: «Так».
– Ты смотри, хм, какой политически грамотный! – с нескрываемым восхищением хмыкнул Кондрат. И вдруг, резко повернувшись к Эросу, спросил. – Слушай, а навязчивая мысль или воспоминание может быть одной из тех вещих вещей?
– Что, что? Вещих вещей?
– Ну, ты ж говорил, что по трем случайным предметам можно предсказать судьбу их владельца.
– A-а, вот что ты называешь «вещими вещами». Метко… Ну и что?
– А то. Ведь мысль – это нематериализованная, виртуальная вещь или нереализованное действие. А раз так, почему бы ни попробовать погадать по случайно озвученным мыслям или воспоминаниям?
– Так это не ново! Еще дядюшка Фрейд…
– Фрейд имел в виду настоящий, сиюминутный психический мир человека. С родимыми пятнами прошлого. А мы говорим с тобой о будущем, о предвидении. Что будет со мной или тобой.
– Понимаю. Что-то вроде сонника наяву… И что? Какая мысль преследует тебя? Какое воспоминание всегда при тебе?
– При мне?.. Когда бы ты меня ни спросил, я всегда вспоминаю одно и то же. Один единственный день из своего отстойного детства… Хм, мать и отец относились ко мне, как равному.
Я помню себя с трех или четырех лет – уже тогда они обращались со мной, как с другом или ровесником. С неизменной долей требовательности и терпения. С подчеркнутым вниманием и уважением. Даже точкой зрения моей интересовались на всякие житейские вопросы. Ну разве что по имени-отчеству не называли… Идиоты. Боже, какие они были идиоты! Они уважали меня, а мне хотелось, чтоб меня считали маленьким… Вернее, это сейчас мне хочется, чтоб тогда меня считали маленьким. А в детстве я просто страдал, оттого что никто не баловал меня, не закрывал глаза на мои шалости и капризы. Да я и не умел капризничать, шкодить. Ведь я был свой. Равный. Ха-ха-ха, сначала я был трехлетний старичок, потом пяти, семи… Детство как служба у военного летчика – год за два. Да-а… Но вспоминаю я не это. А день настоящего детства. Моего, Эрос, детства! В тот день мы ехали на машине в Харьков. Не помню уж зачем. Мне было уже шесть лет – здоровый такой хлопец. Короче, отец словил ворону, и наш «москвич» столкнулся с грузовиком. О, если б ты знал, что после этого было! Нет, крови не было: отец с матерью вообще целехонькие, а у меня несерьезная царапина на плече и шишка на лбу. Зато сколько было любви и ласки! От совершенно незнакомого, чужого человека. У водителя грузовика после аварии крыша поехала. Дядя Жора буквально принес меня на руках в ближайший медпункт, потом привез в Харьков, поместил в какую-то блатную больницу. Завалил сладким и фруктами. Такие вещи приносил, названия которых мои старики даже не знали. Они ходили за ним с разинутыми ртами, никак не могли взять в толк, что он со мной делает. Кого он из меня сделал… А он сделал из меня ребенка! Маленького мальчика, способного капризничать и проказничать. Эрос, это было незабываемое время!.. Короткий, ничтожно короткий миг детства. Представь себе ситуацию: я нечаянно пролил на себя гранатовый сок. Так дядя Жора сказал мне: «Кеша (он называл меня Кешей), так нечестно. Плесни сочку и на меня».
– И ты вылил на него сок?
– Не сразу. После ста тысяч отнекиваний. И был счастлив, когда наконец решился на это. И он был счастлив! А мои родители, полные идиоты, молча смотрели, как мы с дядей Жорой давимся от смеха… Больше я так никогда не смеялся – дядя Жора уехал, а у меня кончилось детство.
– И что?
– Здрасьте! Это ты должен сказать мне: что! Ты ж, блин, предсказатель. Давай, гони мое будущее!
– Из чего я буду гнать? Из ключей, что ли? Из грязного платка и инфантильной ностальгии по несбывшемуся детству?! Чего захотел! Чтоб я ему на основе его бредовых воспоминаний нагадал полноценное будущее!
– Я тебя за язык не тянул, ты сам пообещал.
– Ничего я не обещал! Я всего лишь вспомнил слова отца, который сказал, что такая возможность существует – предсказывать судьбу по трем случайным вещам. Но это не значит, что такой возможностью может воспользоваться любой, в том числе и я.
– Так какого черта мы сюда ехали?! Торчали в гребаных пробках?! Меньше чем через 15 минут у меня важная встреча, а я застрял хрен знает где!
– Ты что, Кондрат? Мы ехали сюда совсем не для того, чтоб я гадал тебе. Напоминаю: ты согласился поехать со мной на выставку…
– Может, это ты со мной?!
– Ну хорошо, ты был настолько добр и любезен, что согласился меня подвезти. Теперь я спрошу у тебя: так ли важна твоя встреча, что ты постоянно вспоминаешь о ней? Мы приехали, вон музей, где открыта та самая выставка. У тебя совсем мало времени, Кондрат, поэтому придется выбирать. Ты, конечно, можешь сейчас поехать на встречу… А можешь пойти со мной на выставку.
– Эрос, ты думаешь, в ней больше смысла, чем в предстоящей встрече?
– А вот этого я не знаю. Никто не знает. Потому что лотерея, фатум.