Ген бесстрашия
Шрифт:
На площади столпились придворные, священники, воины, слуги и рабы, и их было не так много, чтобы гул голосов не мог перекрыть крик одного человека. И слепой музыкант услышал этот крик.
— Богиня хочет меня! — кричал женский голос совсем близко, и Гургес услышал даже звук шагов. Мимо быстро пробежала босая девушка.
Остальные не слышали ее шагов, но крик был слышен всем и все повернули головы в эту сторону, чтобы увидеть, как через площадь к ступеням храма бежит младшая дочь царя Арарада — бежит, сбивая нежные ноги, не привыкшие ступать без обуви по камням мостовой.
Распущенные
Невольно устремив взгляд на нагую грудь Дарии, палач задрожал всем телом, и это увидели многие в толпе. Но к счастью, среди них не было невольниц, предназначенных в жертву. Царским падчерицам заранее завязали глаза, и они были теперь такими же незрячими, как и музыкант Гургес.
Только царская дочь могла видеть эмоции палача, но она не обратила на них внимания. Нервно стягивая обрывки платья к поясу, она устремила полубезумный взгляд на двери храма, и как раз в этот момент оттуда вывели Богиню Гнева, за спиною которой шел царь.
При виде богини, царевна, как подкошенная, рухнула на колени и рукой перекинула длинные волосы вперед, обнажая шею.
В первый момент царь не узнал в коленопреклоненной босоногой девушке в изорванном платье свою дочь, а поскольку Богиня Гнева порывалась убежать, Арарад спешил с началом жертвоприношения и еще до остановки процессии подал палачу знак рубить.
Палач застыл в нерешительности, а к ступеням храма уже бежал первосвященник Гитан. Старик что-то кричал, но шум у подножия храма настолько усилился, что расслышать его слова было невозможно.
Царь еще раз нетерпеливо махнул рукой палачу, и только теперь вдруг понял, что коленопреклоненная девушка не просто похожа на царевну Дарию, а она и есть царевна. Не падчерица, а дочь.
Но было уже поздно. Палач воспринял вторую резкую отмашку царя, как руководство к действию, и, взяв себя в руки, поднял тяжелый меч над головой.
90
Просьба о встрече во имя гостеприимства родного мотогальника — это серьезно. К такой формуле не прибегают по пустякам. И если произнесены эти слова, то уклониться от встречи нельзя. Даже если твой собрат покрыл себя несмываемым позором или сделался лютым врагом — все равно нельзя.
И вице-генерал Забазар, как и полагается хорошему моторо-мотогалу, был готов принять изменника Забатагана у себя дома — то есть на флагманском корабле. И не только принять, но и обеспечить ему максимальную безопасность и комфорт.
Но Забатаган предложил встретиться на нейтральной территории. Состыковать два катера и переговорить в стыковочном шлюзе — а дальше уже как пойдет разговор.
Это было уже подозрительно, но Забатаган сослался на то, что миламаны ему не очень доверяют и на иных условиях его на встречу не отпустят. А предложения, которые Забатаган хочет довести до Забазара, слишком важны и привлекательны для обеих рас, чтобы упустить этот шанс из-за каких-то мелочей.
Забазар не счел нужным противиться и согласился на условия перебежчика.
Уединившись с вице-генералом в стыковочном шлюзе, Забатаган начал беседу со слов:
— Сегодня главные силы миламанского флота перешли в наступление по всему фронту вокруг скопления Ми Ла Ман. Союзнические войска отступили без боя и находятся на грани мятежа. Они требуют возвращения генерала Забазара и готовы идти за ним, куда бы он их ни повел. Что скажет на это генерал Забазар?
— Какой миламанам интерес в моем возвращении? — отозвался Забазар, еще не понимая, к чему клонит собеседник.
— Поскольку Верховное Главнокомандование Мотогаллии считает именно вас виновником и зачинщиком мятежа, есть только один шанс вернуться победителем.
— Пойти на службу к миламанам и сдать им союзнические войска?
— Я никогда бы не осмелился предложить что-либо подобное генералу Забазару. Речь о другом. Сейчас офицеры союзнических войск хотят возвращения Забазара, потому что их вконец достал безмозглый идиот Бунтабай. А солдаты надеются, что при Забазаре прекратятся беспочвенные расстрелы и бессмысленная гибель в мясорубках, которые с завидной регулярностью устраивает все тот же Бунтабай. Но как только они поймут, что и при Забазаре послабления будут эфемерны, а угроза бессмысленной гибели — по прежнему реальна, от нынешней любви к вам не останется и следа.
— Любовь — занятие трутовок, а не солдат.
— Может быть. Но представьте, что генерал Забазар возвращается в союзнические войска не для того, чтобы бросать их в бой во имя Всеобщего Побеждателя, а для того, чтобы начать освободительный поход. Чтобы изгнать оккупантов из родных миров этих самых союзников, а затем взять под охрану прочный мир и покой во всей Галактике. То есть создать подлинное Галактическое Сообщество.
— И изменить Мотогаллии?
— Нет. Изменить Мотогаллию! И нам повезло, что здесь находится Генералиссимус Загогур. Возможно, его удастся убедить, что портрету Всеобщего Побеждателя уже пора сменить лицо, а самой Мотогаллии — сменить политику. Если Загогур возглавит мятеж, то к нему наверняка присоединятся кланы За’ и На’ со всеми своими мотогальниками и гнездовьями. А в Галактике предостаточно планет, лишенных разумной жизни, чтобы мотогалы могли с комфортом на них разместиться.
— Но если прекратится война, перенаселение очень скоро наступит опять.
— Но ведь с вами будет доктор Нарангай, а он еще на заре своей карьеры говорил, что лучше сокращать рождаемость, чем увеличивать смертность. И все его добровольные изобретения, и все его заговоры были направлены именно на достижение этой цели.
Об этом Забазар знал. Но воспитанный на идее господства моторо-мотогалов над всеми разумными существами во Вселенной, он не мог принять такую позицию. Если доктор Нарангай говорил о мотогалах, как ысшей расе, с иронией и даже издевкой, то Забазар относился к этому совсем иначе.