ГенАцид

Бенигсен Всеволод

Денис замялся.

– Нууу... конечно... да. Читал. Целиком. Но не весь. А только, типа, вот эти три.

– Глупость какая-то. Выучил бы тогда хоть начало... или конец.

– Не, погоди. Но я ж не виноват. Это так, типа, придумано. В этом же весь и смысл.

– В чем это?

– Ну прикинь. Где-то в России есть еще два человека, которые, типа, знают начало и конец.

– И десятую главу.

– И десятую главу, – растерянно подтвердил Денис.

– И что?

– Да как что?! – удивился Денис. – И вот только мы, и больше никто, типа, имеем, ну как будто три части этого... шифра к одной дверце. И для этого, чтоб ее открыть, нам нужно собраться, понимаешь? Втроем!

– Понимаю.

И сообразить на троих.

– Да не, не то, – расстроился Денис. – Я так понимаю, в этом и есть идея ГЕНАЦИДа.

– Чего идея?

– Да идеи этой национальной!

– А-а.

– То есть народ, типа, объединяется вот этими знаниями через пространство. Например, если мы втроем соберемся, то мы, типа, сможем целый рассказ понять.

– Гм-м-м, – призадумалась Танька, но тут же стряхнула с себя оцепенение. – Очень трогательно. Ладно, Денис. Давай, иди, учи, что там у тебя еще. Мне вон работать, типа, надо.

И Танька начала демонстративно перекладывать какие-то коробки с места на место. Денис рассеянно попрощался и вышел.

Свои книжки Танька еще не трогала. Память у нее была никудышная, и она с трудом представляла, как можно запомнить что-либо длиннее почтового адреса или продуктового ценника. Однако, выслушав невнятное бормотание Дениса, который явно не семи пядей во лбу, Танька почувствовала некоторое успокоение. «Он смог, и я смогу», – подумала она. В этот самый момент на пороге возник Гришка-плотник. Он не принадлежал к числу верных Танькиных ухажеров, так как понимал, что ни по возрасту, ни по социальному статусу не подходит на роль романтического влюбленного, но кое-какой интерес все же проявлял. Танька посмотрела на Гришку и вопросительно вскинула голову:

– Ну?

Гришка стал сконфуженно пожимать плечами, словно исполняя какой-то экзотический танец и наконец выдавил:

– Ну дык, ёптить! Пыхоходом и хрен, мля, с утра не побрезгует.

– Сигарет, что ли? – попыталась уловить смысл за таинственным словом «пыхоход» Танька.

Гришка отрицательно помотал головой. А потом спросил, виновато оскалившись:

– Не в закавыку будя кой-какое стихоблудство проценить?

Танька удивленно подняла брови:

– Стихи, что ли? – И, усмехнувшись, добавила: – Ну давай проценим.

Гришка сморкнулся в рукав и торжественно объявил:

– БОЕН-КР!

Привыкшая к нечеловеческому лексикону Гришки, Танька тем не менее переспросила:

– Чего?

– Боен-кр, – с нажимом повторил Гришка.

– Ну, Боен-кр, так Боен-кр, – махнула рукой Танька. – Авось дальше легче будет. Давай.

И Гришка залаял:

ДредОбрядыкДрададак!!!ах! зью-зью!зумдбр жрл!.. жрт!.. банч! банч!!фазузузу —зумб!.. бой!.. бойма!!вр! драх!..дыбах! д!вз-з-з!..ц-ц-ц!..Амс! Мас! Кса!!!Лопнувший тормаз– построено по механическому способу —в р з н$7к...ц...р ц п$7р ж г...

Танька выдержала небольшую паузу, но, поняв, что, видимо, это всё, хмуро спросила:

– Твои, что ли?

Гришка раздраженно замычал что-то неразборчивое, затем достал из-за пазухи потрепанную книжицу и начал

тыкать пальцем в обложку.

Танька взяла книжку и прочитала имя на обложке: «Крученых». Затем, все еще сомневаясь, открыла заложенную страницу, полистала взад-вперед и, вернув книгу, сказала:

– М-да. Ну и поэт. Хрен поймешь. А ты, видать, когда нормальные стихи давали, последним в очереди стоял.

Гришка обиженно вырвал книжку из Танькиных рук, запихал ее за пазуху и вышел из магазина. Потом вернулся и вдруг произнес четко, как иностранец, выучивший свою первую фразу на чужом языке:

– Нормальные стихи.

Танька была так потрясена этой простой комбинацией из двух внятных русских слов, что даже не нашлась, что ответить Гришке, тем более его уже и след простыл.

Впрочем, долго горевать в одиночестве ей не пришлось. Народ повалил валом.

В следующие полчаса Танька пришлось выслушать целую гору произведений – тут были и стихи, и проза, и даже философские трактаты. Кто-то просто читал, кто-то просил Таньку сверить произносимый текст с оригиналом, кто-то, как бабка Агафья, спрашивал, что значит та или иная строчка. К десяти часам у Таньки закружилась голова и заболел живот. Ей казалось, что продуктовый магазин наполнился поэтами и писателями всех мастей, которые галдят, кричат, смеются, обливаются слезами, шутят, философствуют и признаются в любви. И в тот момент, когда в литературном потоке наметился небольшой перерыв, на пороге появился Валера-тракторист. Неудивительно, что встретила она его агрессивным вопросом, не собирается ли он тоже читать стихи. Втайне она надеялась, что он зашел просто потому, что захотел повидать ее.

Валерин ответ «можно и стихи» разбил ее надежды вдребезги.

– Ладно, шпарь. Только давай что-нибудь про любовь.

Валера откашлялся, снял кепку, пригладил волосы и отставил одну ногу назад. Затем засунул левую руку в карман, а правой зажал в кулак кепку. «Тут главное – не бубнить, – подумал про себя Валера. – Четко и громко». Декламацию стихов он представлял себе именно таким и именно в такой позе, ибо, кроме Маяковского, никого из поэтов, читающих стихи, не видел. Правда, зажатая в правой руке кепка придавала ему сходство скорее с Лениным, и Валера на секунду даже подумал об этой нехорошей схожести, но других вариантов не было.

– Бродский! – почти прокричал он.

– Да не ори, – вздрогнула Танька. – Я не глухая.

– А-а. Понял.

Валера почему-то зажмурился и начал вращать кулаком правой руки, как бы задавая себе ритм.

Проснулся я, и нет руки,а было пальцев пять.В моих глазах пошли круги,и я заснул опять.

– Круги в глазах? Это бывает, – неожиданно раздалось справа от Валеры. – Дай-ка мне, Танюш, каких-нибудь сигаретец с фильтрецом.

Рядом стоял незаметно вошедший в магазин дядя Миша. Он добродушно глянул на опешившего Валеру и повторил:

– Бывает, бывает. Не сумлевайся. У меня тоже давеча круги перед глазами стояли. Жуткое, понимашь, дело. Это все водка, Валерка. Она, проклятая. Бросай ее к чертям. Да и курево тоже. Я, вишь, уже на сигареты с фильтром перешел. Здоровье уже не то.

Валера расстроенно опустил руку и облокотился на прилавок. Танька усмехнулась.

Дядя Миша заплатил за сигареты, но не ушел, как надеялся Валера, а остался, будучи явно в настроении поговорить «за жизнь».

– Ты старику поверь. Да, Танюх? – подмигнул он Таньке и тут же зашелся в сухом трескучем кашле. – О! Слыхали? – показал он рукой на грудь. – Спасу нет. Как ночью зайдусь, так хоть волком вой. И жене неудобство.