Генерал Багратион. Жизнь и война
Шрифт:
Лето 1800 года стало переломным моментом в карьере Багратиона, если говорить о его месте при дворе. Конечно, он был известен императору Павлу и раньше — громкая боевая слава Багратиона, завоеванная им во время Италийского и Швейцарского походов 1799–1800 годов, бежала впереди него. После похода А. В. Суворов так рекомендовал государю нашего героя: «Князя Багратиона, яко отличнейшего генерала и достойного высших степеней, наиболее долг имею подвергнуть в Высочайшее благоволение». В истории жизни П. И. Багратиона примечательна сделанная в камер-фурьерском журнале за 20 июня 1800 года запись: император Павел, который находился в Петергофе, «благоволил после сего в саду ж, противу Большого зала, смотреть представленных господином генерал-майором князем Багратионом рядовых Егерского полка солдат»". С этого момента начался весьма своеобразный этап карьеры Багратиона. Своеобразие это заключалось в том, что Багратион был одновременно и придворным, и кадровым военным, боевым генералом (особенно это относится к 1805–1809 годам). Порой кажется, что он вставал из-за царского стола, мчался на войну, одерживал на поле брани победу и, пропахший порохом, снова садился за стол, на свое место, и рассказывал о своих победах. А теперь поговорим подробнее об этом самом месте, которое он занимал за царским столом.
Есть некая тайна в истории придворного возвышения Багратиона, начавшегося в павловские времена и продолжившегося примерно до 1809 года. Спору нет, в русской армии было немало отважных, смелых воинов, но никогда или почти никогда
Естественно, что командир и шеф гвардейского Егерского полка, охранявшего царскую семью, занимал особое место среди других высших офицеров. С ним отчасти мог, пожалуй, сравниться только шеф кавалергардов Федор Уваров, также часто сидевший за царским столом во времена Александра, но его присутствие больше связано с тем, что он был генерал-адъютантом императора.
Важно помнить, что шеф лейб-егерей имел постоянный доступ к государю с ежедневными рапортами по батальону (полку) и для получения рескриптов императора. А это было настоящее испытание, которое не выдерживали даже выдающиеся «фрунтовики» и тонкие знатоки нрава императора, примером чему служит судьба Аракчеева в последние годы правления Павла. Всем был известен капризный, подозрительный, неуравновешенный характер императора. Из-за этого при Павле происходила сущая чехарда должностных лиц и командиров на разных уровнях государственных учреждений и в армии. За годы царствования Павла из 34 офицеров лейб-егерского батальона выбыло 20 человек, но сам Багратион все это время оставался на своем месте. Вероятно, он нашел подход к Павлу, был хорошим психологом, умел управлять своим порывистым, взрывным характером, был умен и осмотрителен в словах и делах. И конечно, он не мог не быть отличным, как бы прирожденным «фрунтовиком», то есть знатоком строевой подготовки и всего, что с ней было связано, ибо, кроме докладов у государя, шеф егерей часто подвергался испытанию на плацу, во время вахтпарадов, столь дорогих сердцу императора Павла, да и Александра. Впрочем, следует иметь в виду, что сама по себе «фрунтовая наука» была крайне важна для ведения линейных боевых действий. Быть настоящим «фрунтовиком» — значило не только выписывать сложные фигуры на плацу перед дворцом, но и обеспечивать слаженность, согласованность действий подразделения при всевозможных эволюциях и маршах в боевых и походных условиях. Тогдашняя боевая подготовка требовала полного автоматизма при исполнении команд сотнями и тысячами людей. Без твердого овладения всеми премудростями «фрунтовой науки», достигаемого непрерывными упражнениями на плацу, на марше и в поле, регулярная армия существовать не могла, как не могла существовать она и без единообразной выправки или без точного знания, говоря языком того времени, «искусства складывания шинели», а также строгого и пунктуального соблюдения всех требований уставов и военных распорядков. Вместе с тем от командира требовались глубокое знание нужд, потребностей и характера своих солдат, умение организовать жизнь своего соединения в казарме. Он должен был знать все тонкости и детали гарнизонной и походной жизни, спланировать и предусмотреть все необходимое. По всему видно, что Багратион был сторонником строгой дисциплины, сочетавшейся с заботой о людях. Вообще, последнее было его главной чертой на военной службе, какие бы должности он ни занимал, и за это его любили все подчиненные. Во многом порядки, заведенные при Павле в армии, сохранялись (в несколько смягченном виде) и при его сыне — императоре Александре.
Усы запустить! Стиль командования Багратиона егерями хорошо виден в его приказах по батальону и полку. В приказе 6 ноября 1807 года Багратион писал: «Рекомендую господам батальонным и ротным командирам иметь неусыпное смотрение за людьми, дабы оные не шелили (1точнее — не шалили; «шалостями» тогда называли различные проступки, нарушения дисциплины и даже уголовно наказуемые преступления. — Е. А.)… Пища чтобы была хороша, также чистота и опрятность. Новых людей начинать обучать в казарме поодиночке. Портных посадить в швальню и начинать шить мундиры для новых людей, также и сапоги шить». 28 ноября вышел «приказ от генерал-лейтенанта и кавалера князя Багратиона», в котором сказано: «Заметил я, что господа офицеры от лености и нерадения рапортуются больными, а наипаче подпоручик кн. Черкасский, которой даже в лицо мною забыт и совсем его не вижу — рапортуясь больным, давно не находится; подтверждаю по долгу службы и звания моего, дабы отложили от себя противности чести и званию офицерскому. Всякой офицер благомыслющий за щастие себе должен поставить служить при лице государя императора и в таком отличном полку, а в противном случае как подпорутчик Черкасской, так и ему подобные, будут мною выписаны в армию без замедления. Господину полковнику Макарову рекомендую смотреть строже, и коль скоро будет замечена леность или неуважение, службы упущение, чин чина почитания и дисциплина, тотчас донести мне»13. В приказе 6 сентября 1807 года при выходе полка из Петербурга в Гатчину, то есть в поход, Багратион детально предписывал: «Поутру привести ко мне всех новоопределенных егерей на смотр; отправить также завтра квартирьеров в Гатчино; полк должен ночлег иметь на половинной дороги, а в понедельник вступить в Гатчино. По прибытии занять Главный дом и Царскосельский въезд офицерским караулом, обозу иметь с собой патронные ящики и две лазаретные кареты; в казармах оставить квартирмейстера и смотреть за чистотою; всех портных и что нужно шить для полку взять с собою; 1-го батальона 1-я рота должна не брить усы, а запускать; воскресенье как будет повелено быть во всей чистоте и опрятности к выступлению; капельмейстеру велеть купить музыку новую, а после по щету ему заплачено будет. За больными строго смотреть новому лекарю, которому и оставаться при больных, а другому быть при полку; заказать все венцы для лазарета, чтобы начали заготавливать»14.
Для Павла I, а потом и для Александра I отличное знание «фрунта» было важной и весьма симпатичной чертой военного человека. Багратион и был таким человеком. Конечно, как отмечают современники, Багратион, кроме того, был интересным, занимательным собеседником и рассказчиком, владел, как и большинство грузин, искусством быть гостем и хозяином. Обладал он и чувством такта, способностью вовремя промолчать. Тут уместно привести известную характеристику, которую дал Багратиону А. П. Ермолов: «Князь Багратион имел завистников, но, ума тонкого и гибкого, он сделал при дворе сильные связи. Обаятельный и приветливый, он удерживал хорошие отношения с равными. Был внимателен: подчиненных награждал и был боготворим ими. Обхождением очаровывал, нетрудно было воспользоваться его доверчивостью, но только в делах, мало ему известных. Во всяком другом случае характер его самостоятельный». Светское обхождение Багратиона, конечно, ценилось в обществе. Ниже будет подробно сказано о близости Багратиона
Но и это еще не все. Кажется, что «пропуск» к высочайшему столу, в узкий придворный круг генерал-майор князь Багратион получил не только за свои воинские подвиги, знание «фрунта» или за то, что был хорошим собеседником. Он — ко всему прочему — принадлежал к древнему царскому роду, представлял собой царственного вассала российского императора. Так некогда в петровском застолье бывали царевичи Грузинский и Сибирский, а еще раньше князья Черкасские.
Но в тогдашней политической элите князь Петр Иванович не был единственным представителем грузинской диаспоры и даже единственным представителем своего рода. В высших слоях тогдашнего общества был хорошо известен сенатор Кирилл Александрович Багратион, приятель Ростопчина, — он «имел много природного ума и хитрости, которыми, под личиной простака, умел снискивать благорасположение людей, в которых имел нужду», он был «хитрый, как все грузинцы, и балагур» — так писал о нем А. Я. Булгаков, человек опытный и наблюдательный15. И все-таки за царским столом сидел только князь Петр.
Несомненно присутствие за спиной Багратиона людей, которые по разным причинам помогали ему подниматься наверх. Наверняка это был клан его родственников Голицыных. Кроме того, среди друзей Багратиона имелись люди, окружавшие Павла и бывшие при нем в силе. Кажется примечательным, что на свадьбе Багратиона с графиней Екатериной Скавронской посаженым отцом был генерал-прокурор Сената Петр Хрисанфович Обольянинов, а посаженой матерью графиня Анна Петровна Кутайсова. Нет необходимости много распространяться о той первостепенной роли при императоре Павле, которую играл муж Анны Петровны, Иван Павлович Кутайсов — взятый ко двору пленный турчонок, отправленный в Париж учиться парикмахерскому искусству и ставший на многие годы личным брадобреем великого князя Павла Петровича. Этому человеку, каждый день водившему по его шее острой бритвой, подозрительный ко всем Павел доверял безмерно. Он любил Кутайсова, а когда стал государем, то возвысил бывшего турчонка почти до небес: граф, обер-шталмейстер, кавалер ордена Андрея Первозванного и других орденов, владелец богатых поместий. Пожалуй, Кутайсов мог состязаться только с Аракчеевым за место наиболее ненавистного всем временщика. Беспринципный, эгоистичный, склонный к интригам, наушничеству, корыстолюбивый и алчный, Кутайсов сделал много зла разным людям, в том числе и императрице Марии Федоровне. Но Багратион, видно, ладил с ним, как и с Аракчеевым, — иначе жена временщика не пошла бы в посаженые матери к Багратиону. Вообще, эта способность Багратиона ладить с разными — порой сложными и даже страшными — людьми есть одно из умений истинного человека общества, если это, конечно, не сопряжено с унижением и уничтожением других. В последнем Багратион замечен не был.
Не более приятен в глазах общества был и Обольянинов. Он принадлежал к кругу тех людей, которых называли «гатчинцами». Как писал граф Рибопьер, это было «презрительное прозвище, которым награждали всех, находившихся при Павле Петровиче в Гатчине, до вступления его на престол. Это были почти все люди темные, без образования и воспитания». Вышел Обольянинов из псковских стряпчих или, по другой версии, — из бедного «хорошего дворянского рода», служил в Адмиралтействе, а также в гатчинских войсках, где обратил на себя внимание Павла своей исполнительностью. Павел испытывал к Обольянинову особое доверие и поэтому быстро продвигал его, сделал генерал-провиантмейстером, комендантом Гатчины. В 1799 году он получил командорский крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского, золотую табакерку с бриллиантами, был пожалован имениями и деньгами. В конце 1799 года Обольянинов стал сенатором, в начале 1800 года — членом Государственного совета, кавалером высшего ордена Андрея Первозванного, генерал-аншефом, а затем генерал-прокурором Сената, причем остался на всех многочисленных должностях, которые занимал прежде. В его ведении была и Тайная экспедиция; он, по словам историка Н. К. Шильдера, «стал инквизитором и вскоре уподобился великому визирю». Некоторые называли Обольянинова «исчадьем ада». «Вспыльчивый, грубый, невоздержанный, он постоянно ругал и кричал не только на своих подчиненных, но даже и на сенаторов», слыл человеком бешеного нрава. Словом, как раз в 1800 году он был на вершине своего могущества. Наряду с Кутайсовым Обольянинов пользовался исключительным доверием императора, имел в своих руках огромную власть, и на прием к нему смиренно просились влиятельнейшие вельможи и даже великие князья Александр и Константин. Неслучайно он стал одной из первых жертв нового императора Александра. Сразу же после убийства Павла Обольянинова арестовали, что он, кстати, воспринял спокойно — не зная о случившемся, он подумал, что это воля его неуравновешенного повелителя, и принял ее с рабской готовностью. Обольянинова не просто изгнали с его высокой должности, но даже уволили с воинской службы — настолько одиозна и неприятна новому государю была эта личность. Впрочем, Рибопьер, знавший Обольянинова, был о нем совсем другого мнения: «Он был добрый и кроткий человек, не без познания». Возможно, это было связано с тем, что когда юный Рибопьер оказался при Павле в Петропавловской крепости, Обольянинов делал для него послабления ради его деда, под началом которого когда-то начал свою службу16.
Во всех биографиях Багратиона отмечается, что его женитьба была инициирована Павлом и его окружением. Отрицать это, учитывая личности посаженых отца и матери, мы не будем. Свадьба, сыгранная 2 сентября 1800 года в Гатчинском дворце, логична для ситуации, в которой оказался Багратион: его приблизили к трону, он командовал одной из гвардейских частей, и его женитьба была продолжением процедуры инкорпорации Багратиона в придворную среду. Невестой его стала фрейлина императрицы Катенька Скавронская, молодая и очень красивая девушка.
Свадьбу сыграли по высшему разряду — в императорской резиденции, венчали молодых в присутствии императора, императрицы и всего двора, в придворной гатчинской церкви. До этого невеста, одетая в русское платье, была введена ее посаженым отцом графом Александром Сергеевичем Строгановым во внутренние покои императрицы Марии Федоровны, которая помогла убрать прическу невесты царскими бриллиантами. Хотя в камер-фурьерском журнале и не указано, но наверняка (таков был обычай) тут находилась и посаженая мать невесты, 22-летняя графиня А. П. Гагарина (урожденная Лопухина), камер-фрейлина, а потом статс-дама двора и последняя фаворитка императора Павла, осыпавшего ее саму и ее родственников разными милостями. Фавор Лопухиной начался в Москве в 1797 году, на коронации Павла. Как писал Рибопьер, «на одном из балов молодая девушка, быть может, по ошибке, а может, с намерением, подошла к государю и просила его протанцевать с нею польский. Павел был этим крайне польщен. (Что же это за ошибка такая — государя не узнать? — Е. А.) Отец ее Петр Васильевич Лопухин и мачеха ее Екатерина Николаевна, рожденная Шетнева, сейчас же попали в милость. Все семейство получило приглашение переехать в Петербург, где государь осыпал их отличиями и почестями. Павел Васильевич получил княжеское достоинство, супруга его пожалована в статс-дамы, а старшая дочь получила шифр. Государь навещал ее каждое утро и часто бывал у нее и по вечерам»17. Благодаря горячей привязанности императора Анна Петровна в 1800 году по негласному «счету» была самой влиятельной женщиной при дворе, пользовалась любовью императора, иногда устраивала ему сцены и капризничала, хотя на публике, как отмечали современники, вела себя тактично и скромно, держалась в стороне от придворных интриг. То, что Анна Петровна была посаженой матерью Екатерины Скавронской, является свидетельством особой чести и милости, проявленных к молодоженам. Важно, что камер-фурьерские журналы за 1800 год фиксируют появление Анны Петровны в Гатчине лишь дважды — оба раза в роли посаженой матери на свадьбах двух фрейлин: Левшиной и Скавронской.