Генерал де Голль
Шрифт:
Непоколебимой казалась гегемония Франции в Европе, обеспеченная Версальским договором. Бриан навевал пацифистские золотые сны, обещал эру бесконечного мира. Правда, в хор беззаботных голосов иногда врывался грозный рев подымавшегося в Германии фашизма. Но ведь Германия пойдет воевать на восток против большевиков! Разве не заключен Локарнский договор, гарантирующий только западные границы Германии? В кабачках на Монмартре распевали такую песенку: «Локарно… Локарно… Все прекрасно!» Когда один шансонье изменил последние слова и пропел: «Все напрасно!», его освистали. О какой войне может идти речь, если даже металлургические фирмы разных стран объединяются? В 1926 году возник Стальной картель Франции,
Нет, все хорошо, очень хорошо, прекрасная Маркиза! Жюль Ромэн выпустил новый роман «Люди доброй воли», где нарисовал безмятежно оптимистическую картину тогдашнего буржуазного общества. А живопись! Стоило посетить Салон, чтобы тревожные предчувствия рассеялись. Матисс в серии «Одалисок» и портретов создавал изумительный светлый колорит, свою знаменитую гармонию цветов, сводя рисунок к нескольким простым линиям и заливая полотно ярким светом. Все тона радовались и у Брака. Марке утверждал простую и непосредственную поэзию жизни.
Нет, все прекрасно, раз «весь Париж» каждый вечер безмятежно предается удовольствиям. Ресторанное дело процветало. Буржуазная молодежь увлекалась нахлынувшими из США новыми танцами под звуки возбуждавшего кровь заокеанского джаза, совершавшего триумфальное шествие по Европе. Не многие догадывались, что пляшут на вулкане, грозные силы которого все чаще давали о себе знать. Ведь «процветание» выросло на почве небывало интенсивной эксплуатации рабочего класса, который теперь все яснее сознавал смысл своего положения, ибо активно действовала молодая Французская коммунистическая партия. На парламентских выборах в апреле 1928 года коммунисты получили свыше миллиона голосов, на 200 тысяч больше, чем на предыдущих выборах!
А потом как гром среди ясного неба осенью 1929 года прозвучало сообщение о «черной» пятнице на Уолл-стрите. Начинался великий мировой экономический кризис капитализма. Но Франция больше года чувствовала себя «счастливым островом». Благодаря широкому внутреннему рынку и стабилизации франка, облегчившей экспорт, она держалась дольше всех. Увы, весной 1930 года настала и ее очередь. Французское производство упало за год на 33 процента, возникла массовая безработица. Всего в «процветавшем» капиталистическом мире без работы оказалось 30 миллионов человек, а производство сократилось на 40 процентов. Это была небывалая катастрофа, тем более драматическая для буржуазии, что она наступила в разгар пресловутой эйфории.
Де Голль с мрачным удовлетворением наблюдал, как сбываются его пророчества о неустойчивости современного мира. Он, естественно, игнорировал вопрос о том, что кризис всей своей силой подтвердил истину марксизма о неискоренимых противоречиях капитализма, и подходил к кризису, как всегда, со своей исходной позиции, состоящей в том, что в истории доминирует национальный элемент, предопределяющий органическую неизбежность вечного противостояния наций и периодических кровавых столкновений между ними. Он считал, что все государства, охваченные кризисом, будут искать решения своих трудностей во внешней экспансии за счет других стран. Они возведут протекционистские крепостные стены экономического национализма и превратят рынки в поле экономического боя. Более сильные попытаются переложить тяготы на слабых. Кризис — это лишь очередная фаза борьбы всех против всех, в которой выживут сильные и беспощадные. А экономический национализм является всего лишь прелюдией к национализму политическому, ведущему только к войне!
А о ней де Голль думал всегда. В те тоскливые годы неудач, окруженный стеной
В 1932 году Берже-Левро, товарищ де Голля по плену в Ингольштадте, который стал издателем военной литературы, выпустил его новую книгу «На острие шпаги». Содержание этой книги о войне довольно неопределенно, как и ее эффектное название. Стиль очень претенциозный, а смысл сводится к своеобразной компиляции идей, подчас весьма старых. Поскольку, как известно, все новое есть основательно забытое старое, то нетрудно найти много источников вдохновения де Голля. Разумеется, неизменным остается влияние его юношеских оракулов, хотя Пеги погиб на фронте еще в 1914 году, а Баррес умер в 1923 году. На Бергсона же де Голль прямо ссылается и цитирует его. Многие места наводят на мысль о влиянии Морраса, и не только в отношении стиля, но и суждений де Голля о роли выдающейся личности. Ведь мысль Морраса о том, что «народ нуждается в вожде так же, как человек нуждается в хлебе», всегда будет близка и понятна де Голлю.
В книге «На острие шпаги» явно ощущается терпкий привкус откровенно реалистических, если не циничных, политических принципов Макиавелли. Что касается Ницше, на которого де Голль обрушился в книге «Раздор в стане врага» за то, что тот оказал пагубное воздействие на германских военных руководителей, то его влияние невозможно не заметить в рассуждениях де Голля об отношениях вождя и массы. Он откровенно исходит также из идей Клаузевица о полководце. Многие указывают на явную близость де Голля к идеям французского военного теоретика прошлого века Ардана дю Пика, писавшего о роли «моральных сил» в войне. Находит отклик, конечно, и романтик печального и почетного солдатского ремесла Альфред де Виньи.
Перечисление всех этих идейных предшественников де Голля отнюдь не лишает книгу оригинальности, если иметь в виду постановку вопроса о войне, армии и полководце в конкретный момент и в специфической форме. Вообще же о серьезном научном ее значении по существу трактуемых в ней вопросов говорить особенно не стоит, поскольку, например, коренную причину войн де Голль видит в природе человека. Найти в книге большую научную ценность можно было бы при условии ее издания по крайней мере лет на двести раньше.
И все же книга «На острие шпаги» имеет совершенно исключительное значение в главном для нас вопросе об эволюции личности Шарля де Голля. Это поразительный автобиографический документ, хотя автор, видимо, совершенно не рассматривал ее в качестве такового. Мало кто заметил выход этой книги. Но спустя много лет, в свете последующей грандиозной карьеры ее автора, она приобрела совсем иное звучание.
Книга де Голля — это не какой-то случайный отклик на злобу дня. Она выражает его мысли, накопленные за много лет. Об этом говорит сама ее структура. Первые три главы: «О военной деятельности», «О характере», «О престиже», представляют собой обработанные тексты лекций, прочитанных де Голлем в 1927 году в Высшей военной школе и в Сорбонне. В основу главы «О доктрине» легла статья, опубликованная им еще в 1925 году подзаголовком: «Доктрина a priori, или доктрина обстоятельств». Специально для книги, совершенно заново де Голль написал введение и последнюю, пятую главу «О политике».