Генерал де Голль
Шрифт:
Однако по-прежнему в стороне остается самая сильная и активная организация Сопротивления «Фрон Насьональ», в которой преобладают коммунисты. Они составляют основу наиболее боевых и действенных вооруженных сил Сопротивления. Зародыш военной организации, которую коммунисты начали создавать еще в конце 1940 года, уже превратился в подпольную армию «франтиреров и партизан» (ФТПФ).
Во имя освобождения Франции коммунисты требуют объединения всех национальных сил. Более того, ради интересов родины они учитывают и принимают притязание де Голля на руководство. В феврале 1942 года ее представители встречаются с полковником Реми и, как пишет де Голль в своих мемуарах, «поручили передать мне, что они готовы признать мое руководство и послать полномочного представителя в Лондон в мое распоряжение». Проходят месяцы, но это новое обращение остается без последствий. Де Голль все еще не решается преодолеть свои опасения, что коммунисты хотят «объединить все Сопротивление, чтобы превратить
Таким образом, после двух лет существования «Свободной Франции» для объединения Сопротивления сделан еще только первый шаг. Де Голль пока ограничивается сотрудничеством с социалистами и уклоняется от поддержки компартии.
Однако внутреннее Сопротивление являлось для де Голля не целью, а лишь средством решения первостепенной задачи укрепления позиций «Свободной Франции» в лагере великих держав. А в этом плане кроме колоссального приобретения, каким оказалось установление союзнических отношений с СССР, дела по-прежнему обстояли не блестяще. Вернувшись в Лондон в сентябре 1941 года после весьма болезненного утверждения власти «Свободной Франции» в Сирии и Ливане, де Голль столкнулся с ледяным отношением Черчилля. Британский премьер, переносивший обычно политические разногласия в сферу личных отношений, некоторое время даже отказывался встречаться с де Голлем.
В Лондоне ему жилось не сладко. Казалось бы, страна, приютившая его и предоставившая средства для великого предприятия, должна была вызывать у него лишь чувство благодарности. В действительности происходило нечто противоположное. Де Голль быстро понял, что Лондон стал колыбелью «Свободной Франции» не из-за добрых чувств Черчилля, а из-за его циничного расчета. Не случайно, восхваляя британского политического деятеля в своих мемуарах, он не упускает ни одной возможности подчеркнуть, например, его «двусмысленные обещания и наигранные эмоции». Вообще, самые яркие страницы этих мемуаров посвящены язвительному описанию коварства и дьявольской изощренности британской дипломатии, не говоря уже об особенно раздражавшей его Интеллидженс сервис. Создается впечатление, что все английское начинает вызывать у де Голля антипатию. «В самом сердце Англии, которая была тверда и непоколебима, — вспоминал он, — нас окутывал ледяной холод». Однако намерение де Голля перевести свою штаб-квартиру в Браззавиль или в Бейрут не осуществилось, и он, вернувшись с Востока, безвыездно находился в Лондоне около десяти месяцев. Слишком во многом он зависел от англичан. Деньги, информация, средства связи, вооружение, даже возможности передвижения — все шло от них. К тому же отсюда легче было установить связи с метрополией, столь необходимые теперь, когда надо было опираться на внутреннее Сопротивление. По-прежнему он одиноко жил в отеле «Кон-нот», а субботы и воскресенья проводил с семьей, жившей сначала в Шропшире, а затем в другом пригороде — Беркхэмстеде, в 40 километрах от Лондона. Позже семья поселилась в Лондоне, в районе Хэмпстед. Собственно, их было трое, генерал, мадам де Толль и дочь Анна, ибо сын Филипп после поступления в морскую школу плавал и воевал на корвете «Розелис», а потом на торпедном катере «9в», где был помощником командира. Дочь Элизабет жила в католическом пансионе «Дам де Сион», готовясь к поступлению в Оксфорд.
Аппарат «Свободной Франции» давно уже переселился из небольшого помещения Стефенс-хауз в отель «Карлтон-гарденс», где сначала он занимал один этаж, потом все здание, а постепенно и оно оказалось тесным и многие бюро размещались в разных концах Лондона. К началу 1941 года гражданский аппарат «Свободной Франции» насчитывал 96 человек, военный — 280 офицеров и солдат, кроме 70 гражданских служащих. Де Голль не баловал своих сотрудников высокими окладами; в зависимости от ранга все получали от 15 до 30 фунтов стерлингов в месяц. С осени 1941 года деятельность этого сравнительно небольшого аппарата начинает напоминать работу правительства. В зале с часами «Карлтон-гарденс» регулярно, не реже одного раза в неделю, происходят под председательством де Голля заседания Национального комитета, члены которого как бы выполняют роль министров. Но их функции чисто совещательные и исполнительные. И царствует, и управляет один генерал, его решения не подлежат критике. «Ни один из национальных комиссаров, — писал де Голль, — никогда не оспаривал моего окончательного решения… ответственность целиком лежала на мне. В борьбе за освобождение мне, бедняге, приходилось всегда в конечном счете отвечать за все».
Правда, однажды произошел бунт, который устроил адмирал Мюзелье, считавший, что политика де Голля угрожает дружбе с союзниками. Вернувшись в Лондон после занятия острова Сен-Пьер, он в марте 1942 года подал в отставку с поста комиссара военного и торгового флота. Но он хотел остаться командующим флотом «Свободной Франции». Английское правительство официально поддержало Мюзелье, и это окончательно взбесило де Голля. Он резко отклонил очередное английское вмешательство, пресек попытки Мюзелье поднять против де
Между тем болезненные трения в отношениях с английским правительством происходят непрерывно. Весной 1942 года противоречия снова вспыхивают в Сирии и Ливане. Англичане упорно препятствуют попыткам де Голля установить свой контроль над Французским Сомали. А затем происходит событие, которое довело возмущение де Голля до крайности. В 3 часа ночи 5 мая 1942 года ему сообщили, что английские войска высадились на Мадагаскаре. Англичане не посоветовались предварительно с де Голлем, который сам предлагал в это время изгнать губернатора Виши с острова, превышавшего своим размером территорию Франции. Когда де Голль потребовал от Идена объяснений, то услышал в ответ туманное обещание обеспечить участие «Свободной Франции» в управлении Мадагаскаром. Де Голль направил тут же на остров своего представителя, но англичане помешали этой поездке и сохраняли на Мадагаскаре власть вишистского губернатора. Тогда, 6 мая, де Голль заявил английскому правительству, что он прекратит сотрудничество с Англией и США, если они посягнут на какую-либо часть французских владений.
Угроза подействовала, и 10 мая Черчилль пригласил де Голля и больше часа беседовал с ним. Британский премьер говорил о своих дружеских чувствах к Франции, о своем желании видеть ее великой державой, об опасности захвата Мадагаскара японцами, что и потребовало немедленных действий. Но больше всего он ссылался на волю правительства США, не желавшего и слышать об участии де Голля в операции на Мадагаскаре. Де Голль отвечал, что он не может уступить, ибо то, что делается в отношении Французской империи, потом будет применяться в отношении самой Франции. Он выразил решимость ни в чем не уступать Соединенным Штатам и Рузвельту. «Ничего не форсируйте! — сказал Черчилль. — Смотрите, как я: то склоняюсь, то снова выпрямляюсь». «Вам это можно, — отвечал де Голль. — Ведь вы опираетесь на крепкое государство, сплоченную нацию, единую империю, сильные армии. А я! Что у меня есть? И все же, вы это знаете, я обязан заботиться об интересах и будущем Франции. Это слишком тяжелое бремя, и я слишком беден, чтобы позволить себе сгибаться…» Заканчивая беседу, Черчилль заверил де Голля, что он не будет мешать ему установить власть «Свободной Франции» в Сомали и на Мадагаскаре. «Можете рассчитывать на меня», — сказал Черчилль, прощаясь с генералом.
Весной 1942 года де Голль переименовал свое движение. Отныне оно называется «Сражающаяся Франция». Он сделал это, будучи убежден, что в 1942 году произойдут решающие, переломные события в ходе войны. Здесь он оказался прав. Но в какой мере его вооруженные силы, численностью в 70 тысяч человек, оправдывали название «сражающихся»? Данные об их относительных потерях говорят в пользу справедливости переименования. Потери авиации в два раза превысили численность действующего личного состава. На 3600 человек плавсостава военного флота пришлось 700 человек погибших. В море осталось больше четверти матросов французского торгового флота. Надо еще прибавить тогда неизвестные, но тяжелые жертвы внутреннего Сопротивления.
Однако эти потери были незаметными, ибо французы погибали в повседневных военных операциях, вроде конвоирования торговых судов или воздушного патрулирования. Де Голль мечтал об участии своих солдат в крупных сражениях, где они смогли бы прославиться. Вот почему он так добивался участия двух своих дивизий (по численности это были скорее не дивизии, а бригады) в военных действиях в Ливии. Когда англичане отказали ему в этом, он решил отправить их на советско-германский фронт. Однако это очень не понравилось англичанам, и они согласились допустить французов к боям в Ливии. Уступка объяснялась и тем, что германо-итальянские войска под командованием генерала Роммеля готовились к большим наступательным операциям и на счету был каждый солдат. Еще в декабре 1941 года Черчилль сообщил де Голлю, что британское командование готово удовлетворить его желание. Английский премьер предложил даже самому де Голлю лично отправиться в Ливию: «Роммель — танковый генерал и вы — генерал танковых войск. Почему бы вам не померяться с ним силами?» Но у де Голля были задачи покрупнее и вообще он не оценил юмора Черчилля.
Две французские дивизии, насчитывавшие 12 тысяч человек, то есть одну пятую всех союзных сил, заняли позиции у Бир-Хашейма. 27 мая Роммель перешел в наступление, и произошло то, о чем де Голль давно мечтал: впервые с 1940 года французы и немцы вновь встретились в большом сражении. Французская дивизия генерала Кенига попала в тяжелое положение. 7 июня войска Роммеля полностью окружают ее в Бир-Хашейме. Французы оказывают бешеное сопротивление противнику. Лондонские газеты помещают сообщения под заголовками: «Героическая оборона французов». Де Голль с тревогой следит за ходом боев. Он знает, что его дивизии под угрозой полного уничтожения. Но 11 июня они с боями вырвались из кольца. Это был большой успех, который признают в своих воспоминаниях даже бывшие гитлеровские генералы. Де Голль был удовлетворен. «Пушки под Бир-Хашеймом, — писал он, — возвестили всему миру о начале возрождения Франции».