Генерал де Голль
Шрифт:
Де Голль не без удовлетворения узнает, что тайное заигрывание американцев с вишистскими генералами не избавило их от необходимости сражаться. Идут тяжелые бои. 200-тысячная французская армия почти везде оказывает сопротивление. Он узнает, что американцы вывезли из Франции на подводной лодке генерала Жиро, старого знакомого де Голля, под началом которого он когда-то служил. Этот ограниченный генерал прославился лишь своим бегством из немецкого плена. Его держат сейчас наготове в штабе генерала Эйзенхауэра в Гибралтаре. Но в Алжире оказался адмирал Дарлан, одно из первых лиц в иерархии Виши.
Де Голль хладнокровно дает советы военного характера. Удивляется, что американцы не учли в своих планах первостепенную необходимость захвата Бизерты, мощной базы в Тунисе. Именно туда немцы могут бросить подкрепление, что, кстати, и случилось. Де Голль даже не упускает возможности
В 8 часов вечера де Голль выступает по радио с обращением к французам Северной Африки, к солдатам и офицерам армии, к французскому населению, которое насчитывало здесь больше миллиона человек. Ни тени обиды, заносчивости, никакого следа недовольства его грубым отстранением. Все личные чувства отметены в сторону. Выступает политический деятель, для которого превыше всего интересы борьбы с Гитлером, патриот, стоящий выше личных амбиций: «Поднимайтесь! Помогайте нашим союзникам! Присоединяйтесь к ним без всяких оговорок! Не думайте ни об именах, ни о формулах! За дело! Наступила великая минута. Наступил час благоразумия и мужества… Французы Северной Африки! С вашей помощью мы снова вступим в дело от одного конца Средиземного моря до другого, и победа, будет одержана благодаря Франции!»
А янки делают свое дело с большим размахом и с большим отсутствием политического чутья, упуская главное— антифашистский характер войны. Ради непосредственной выгоды делаются вещи, оставляющие впечатление беспринципности. Как раз 8 ноября Рузвельт откровенно изложил свою политику, принимая Андрэ Филиппа, члена Французского национального комитета, направленного в Вашингтон с целью преодоления упорного предубеждения президента против де Голля. Эмиссар «Сражающейся Франции» вручил письмо генерала, в котором он с красноречивой скромностью излагал свои безупречные намерения, опровергая подозрения в диктаторских замыслах. «После тяжелых лет оккупации, — пишет он, — абсурдно воображать, будто во Франции можно ввести и осуществлять личную власть». Так ли уж абсурдно? Во всяком случае, письмо будет оставлено без ответа. Андрэ Филиппа заставили целый месяц ждать приема у президента, и только на другой день после американской высадки в Северной Африке он был допущен в Овальный салон Белого дома.
Социалистический лидер, профессор права выступает адвокатом де Голля и убедительно обосновывает политические планы «Сражающейся Франции». Президент обрывает его: «Политически Франция для меня не существует до тех пор, пока выборы не выдвинут ее представителей…» «Но кто будет представлять Францию до выборов, кто организует их?» «Мы готовим группу политических и военных специалистов, которые обеспечат управление Францией в ожидании восстановления демократии…» «Господин президент, для французского народа иностранный оккупант всегда будет только оккупантом…» «Я, — отвечает Рузвельт, — не являюсь идеалистом вроде Вильсона, я интересуюсь прежде всего эффективностью, у меня достаточно проблем, которые надо решать. Мне подходят те, кто помогает их решать. Сегодня Дарлан дает мне Алжир, и я кричу: Да здравствует Дарлан! Если Квислинг дает мне Осло, я кричу: Да здравствует Квислинг!.. Пусть завтра Лаваль даст мне Париж, и я скажу: Да здравствует Лаваль!»
В точном соответствии с таким курсом американское командование 11 ноября заключает соглашение с адмиралом Дарланом, признавая его Верховным комиссаром Северной Африки. К Дарлану присоединяются вишистские губернаторы разных частей Французской империи— Ногес, Шатель, Бержере, Буассон. Эти коллаборационисты и вишисты охотно идут на службу к американцам, видя, куда склоняется чаша весов. Генерал Жиро, который в своей наивности потребовал ни больше ни меньше, как пост верховного главнокомандующего войсками союзников (то есть и американцами!), оставлен в запасе. Впрочем, он поспешно присоединяется к Дарлану, получая командование французской армией в Африке. 15 ноября Дарлан объявил об установлении новой власти… от имени маршала Петэна!
А Гитлер оккупирует теперь всю Францию, в том числе и южную зону. В Тулоне гибнет огромный французский флот. Французы взрывают свои корабли, которые могли бы послужить освобождению Франции. Режим Петэна окончательно превращается в жалкую фикцию. А в это время союзники на глазах французов, ожидавших их как освободителей, отдают
16 ноября публикуется коммюнике Французского национального комитета, в котором де Голль и его комитет решительно заявляют, что они не принимают никакого участия в переговорах, которые ведутся в Северной Африке с представителями Виши, и не берут на себя никакой ответственности за них. Если эти переговоры приведут к решениям, результатом которых будет закрепление режима Виши в Северной Африке, то эти решения не будут приняты «Сражающейся Францией». Это лаконичное коммюнике призвано было показать, что де Голль действует только в соответствии с волей и достоинством французского народа. И оно не могло не встретить благоприятного отношения со стороны принципиальных антифашистов и патриотов.
Отныне все яснее вырисовывается тактическая линия де Голля в новых условиях, когда под предлогом военной целесообразности США создали в Северной Африке некий американизированный вариант вишистского режима, отказываясь по-прежнему признавать за де Голлем исключительное право представлять Францию. Черчилль пассивно поддерживает эту политику, но одновременно все время подтверждает свои обязательства по отношению к «Сражающейся Франции».
Де Голль стремится занять место вишистов в Северной Африке и побудить США признать Французский национальный комитет как единственного представителя Франции. Он добивается от Черчилля более активной защиты перед Вашингтоном прав «Сражающейся Франции». Для этого он бросает в игру два основных козыря, которые используются одновременно. Прежде всего де Голль еще выше поднимает в противовес утилитарно-примитивной американской политике знамя идеалов, во имя которых велась народами мировая война. Он опирается на ненависть к фашизму, не допускавшую каких-либо компромиссов с теми, кто связан с ним, вроде вишистов. Он резко расширяет свои связи с внутренним Сопротивлением, чтобы использовать положение номинального вождя этого движения для укрепления своих международных позиций, С другой стороны, он чутко улавливает и использует настроения буржуазии как во Франции, так и в англосаксонских странах. Настроения эти в конце 1942 года определялись событиями всемирного масштаба: происходило великое Сталинградское сражение, по сравнению с которым все североафриканские дела и политическая возня вокруг них выглядели не слишком солидно. Сталинград показал, что Советский Союз будет главным победителем в войне. Это неизбежно означало рост его авторитета, так же как и усиление влияния идеологически родственных ему сил, в первую очередь коммунистических партий. Среди буржуазии нарастало тревожное чувство опасности возможных послевоенных социальных изменений. Де Голль выдвигает тезис, согласно которому только он со своим зародышем правительства сможет спасти Францию от коммунизма, тогда как вишистские правители Северной Африки лишь усилят влияние Коммунистической партии.
Таким образом, тактически де Голль опирается на Сопротивление, на французский народ и его стремления, намереваясь в стратегическом плане использовать приобретенные таким образом позиции с целью предотвращения опасных для буржуазии социальных последствий победы СССР.
Вот как тонко проявилась эта трезво рассчитанная линия в беседе с Черчиллем 16 ноября 1942 года. Де Голль говорил о недальновидности и опасности использования вишистов в Северной Африке, о возможных катастрофических последствиях такой кратковременной, может быть, и выгодной политики. «Теперь не XVIII век, — заявил он, — когда Фридрих подкупал придворных венского двора, чтобы захватить Силезию, не эпоха Возрождения, когда пользовались услугами полицейских стражников Милана или наемных убийц Флоренции. Но их еще никогда не делали правителями освобожденных народов. Мы ведем войну кровью и душой народов. Вот телеграммы, которые я получаю из Франции. Они показывают, что Франция находится в оцепенении. Подумайте о возможности неисчислимых последствий, если Франция придет к выводу, что освобождение. в том виде, как его понимают союзники, это Дарлан. Вы можете одержать военную победу, но морально вы проиграете, и будет только один победитель-Сталин».