Генерал де Голль
Шрифт:
Освобождение
Утром 4 июня генерал де Голль прибыл в Англию. Уже на аэродроме ему вручили письмо Черчилля: «Добро пожаловать на эти берега! Мы находимся накануне величайших военных событий. Я был бы рад, если бы вы могли прибыть сюда для встречи со мною, в мой поезд, который находится поблизости от ставки генерала Эйзенхауэра».
Черчилль встретил де Голля в салон-вагоне специального поезда, стоявшего на запасной ветке в 40 километрах от Портсмута. Почему британский премьер обосновался в поезде? Уж не собирался ли он пересечь Ла-Манш в этом вагоне? Де Голлю эта затея показалась по меньшей мере оригинальной. Видимо, Черчилль, питавший слабость к историческим ассоциациям, думал о знаменитом вагоне в Компьенском лесу, в котором дважды подписывалась капитуляция. Но кто же должен капитулировать теперь? Может быть, де Голль? Но генерал, настроенный
Черчилль начал с красочного, вдохновенного рассказа о предстоящей гигантской операции по высадке в Нормандии. Казалось, что оживает тень предка Черчилля, знаменитого полководца герцога Мальборо. Затем он перешел к делу и предложил де Голлю подготовить соглашение об управлении Францией в период ее оккупации и отправиться с ним в Вашингтон, чтобы попытаться получить одобрение Рузвельта. «Он смягчится, — говорил Черчилль, — и в той или иной форме признает вашу администрацию».
«Почему вам кажется, — отвечал де Голль, — что я обязан просить Рузвельта утвердить мою кандидатуру, чтобы получить власть во Франции? Французское правительство существует. Мне в этом отношении нечего просить ни у Соединенных Штатов, ни у Англии. Это дело решенное. Впрочем, нужно отметить, что вашингтонское и лондонское правительства, как видно, склонны обойтись и без соглашения с нами. Я, например, только что узнал, что вопреки моим предупреждениям союзные войска и службы, приготовившиеся к высадке, везут с собой якобы французские деньги, изготовленные за границей, — деньги, которые правительство Французской республики ни в коем случае признать не может… Я уже жду, что завтра генерал Эйзенхауэр, по указанию президента Соединенных Штатов и в согласии с вами, объявит, что он берет Францию под свою власть. Как же вы хотите, чтобы мы на такой основе вели с вами переговоры?»
Черчилль слушал де Голля с нараставшим гневом. Человек, которого он приютил в июне 1940 года, обязанный ему всем, позволяет себе говорить с ним столь высокомерно, намекая, как всегда, на неспособность Британии к самостоятельности. Нет, это слишком!
«Вы, кажется, хотите, — ответил злобно Черчилль, — чтобы мы, англичане, заняли позицию, отличную от позиции Соединенных Штатов?.. Скоро мы освободим Европу, но мы можем это сделать лишь потому, что рядом с нами сражаются американцы. Запомните же: всякий раз, как нам надо будет выбирать между Европой и морскими просторами, мы всегда выберем морские просторы. Всякий раз, как мне придется выбирать между вами и Рузвельтом, я всегда выберу Рузвельта».
И это говорил де Голлю человек, протянувший ему руку помощи в несчастном 1940 году, когда у де Голля не было ничего за душой, когда формально он был просто дезертиром с временным званием бригадного генерала. Сейчас, когда он столь многого достиг, от него отказываются. А он мечтал, что вторжение союзников на французскую территорию будет его триумфом! Но в политике часто не бывает ничего окончательно достигнутого, есть лишь бесконечное движение от одного этапа к другому. Значит, надо продолжать борьбу. Тем более что, в отличие от июня 1940 года, у него за спиной созданное им правительство, небольшая, но своя армия, хотя и ненадежная, но поддержка внутреннего Сопротивления. А завтра наконец у него под ногами будет французская земля…
Затем де Голль и Черчилль отправились в ставку генерала Эйзенхауэра, находившуюся в соседнем лесу в специально построенном легком бараке. Де Голль увидел на стене большую карту Франции, на которой стрелками были обозначены маршруты судов, самолетов, армий, сотен тысяч людей, собранных сейчас в Англии и готовых по первой команде двинуться к французским берегам. Де Голль вспомнил, как весной 1942 года он разработал и передал союзникам примерно такой же план. Эйзенхауэр подробно и ясно объяснил сущность предстоящей операции. Единственное, что оставалось неопределенным— день и час высадки. Пока погода не благоприятствовала ей. На море было слишком сильное волнение, опасное для мелких судов. Эйзенхауэр спросил де Голля, не отложить ли начало операции. Де Голль не советовал этого делать.
Беседа уже заканчивалась, когда Эйзенхауэр протянул де Голлю листок с текстом проекта его обращения к народам Европы, с которым он выступит по радио в день высадки. Эйзенхауэр попросил де Голля ознакомиться с ним и высказать свои замечания, которые он учтет. Де Голль быстро прочитал
Подтверждались наихудшие опасения де Голля. «Хотя перед нами открывалась светлая перспектива битвы, — вспоминал он, — на нее уже легла черная тень коварства». Заявив Эйзенхауэру, что проект воззвания его совершенно не удовлетворяет, де Голль на другой день, 5 июня, направил главнокомандующему исправленный текст. Но ему сказали, что уже поздно, что воззвание напечатано в огромном количестве экземпляров и ночью будет разбрасываться с самолетов над территорией Франции.
В этот же день де Голлю сообщили, что 6 июня, в день высадки союзников на континенте, состоится специальная радиопередача, в которой с обращением к своим народам выступят норвежский король, голландская королева, герцогиня люксембургская и премьер-министр Бельгии. Затем генерал Эйзенхауэр прочитает свое обращение. После всех предлагалось выступить де Голлю с призывом к Франции. Генерал заявил, что он не желает участвовать в этом спектакле. Если он выступит после главнокомандующего, то тем самым создаст впечатление, что присоединяется к его воззванию, в то время как он с ним решительно не согласен. Де Голль заявил, что если он выступит, то только отдельно и в другое время.
В 2 часа ночи к де Голлю явился его представитель при английском правительстве, старый дипломат Пьер Вьено. Оказывается, Черчилль вызвал его и излил ему весь свой гнев по поводу упрямства и несговорчивости де Голля. Черчилль отбросил всякую сдержанность, его охватил неистовый гнев, и он не желал ничего слушать. Несчастный Вьено стал случайной жертвой бешеного негодования британского премьера. Де Голль снова послал Вьено к Черчиллю для объяснения своей позиции. До 5 часов утра он ходил от Черчилля к де Голлю и от де Голля к Черчиллю. Рано утром 6 июня Черчилль написал де Голлю письмо, в котором заявил, что его терпение лопнуло и он требует, чтобы генерал покинул Британские острова… Письмо это не дошло до де Голля, ибо Идеи решил его сжечь. Вспышка бешеной ярости Черчилля прошла, и де Голлю предоставили возможность выступить отдельно, как он и требовал, в 6 часов вечера 6 июня 1944 года. Итак, ни бурный темперамент британского премьера, ни его положение сюзерена по отношению к де Голлю — ничто не могло сломить генерала. Быть может, один из двух столкнувшихся умов и характеров оказался сильнее? Пожалуй, просто дальновиднее. Ведь де Голль знал, что у Черчилля не было другого выхода. Кому еще он мог доверить установление порядка в столь беспокойной стране, как Франция?
Незадолго до 6 часов вечера генерал де Голль появился в вестибюле «Бич-хауза», главного здания Би-Би-Си. Здесь столпилось много народа, появились даже несколько американских генералов. О скандале между де Голлем и Черчиллем уже знали многие. Никого не замечая, бледный и напряженный, де Голль направлялся в студию. Вдруг к нему обратился Киркпатрик, один из ответственных сотрудников Би-Би-Си, с просьбой дать копию текста, который подлежал просмотру по соображениям военной и гражданской безопасности. Де Голль отказался Показать копию и заявил, что он должен выступить немедленно, ибо, по полученным им сообщениям, немцы могли выключить электричество в Париже. Тогда Киркпатрик сказал, что текст необходим для перевода и передачи на другие страны. Этот аргумент убедил де Голля, и он вытащил из кармана копию текста.
Между тем Киркпатрик быстро просмотрел текст и доложил Идену, беспокоившемуся по поводу этого выступления, что все в порядке, если не считать того, что де Голль вместо «временное французское правительство» говорит просто «французское правительство». Идеи задумался, затем, смеясь, заметил: «Ничего, уж это-то сэру Уинстону придется проглотить».
А генерал де Голль бросал в микрофон взволнованные, но твердые слова: «Началась решительная битва… Битва во Франции, конечно, будет битвой за Францию!.. Для сынов Франции, где бы они ни были и кем бы они ни были, простой и священный долг — разить врага всеми средствами, какими они располагают. Выполняйте в точности приказы французского правительства и руководителей, коих оно уполномочило давать распоряжения. Из-за туч, набухших нашей кровью и слезами, уже проглянуло солнце нашего величия!»