Генерал де Голль
Шрифт:
Двухлетняя годовщина призыва 18 июня была отмечена исключительно торжественно. 10 тысяч французов собрались в огромном зале «Альберт-холл», украшенном трехцветным полотнищем с Лотарингским крестом. Де Голль произнес большую, взволнованную речь, начинавшуюся словами Шамфора: «Рассудительные люди прозябали. Но по-настоящему жили только люди больших страстей». Он нарисовал картину двухлетнего периода поражений и побед свободных французов, которая служила как бы фоном для его собственного автопортрета. Разумеется, сказано было и о недавней победе «Сражающейся Франции»: «Когда луч возрождающейся славы озарил в Бир-Хашейме окровавленные головы ее солдат, мир признал Францию…»
Казалось, что это действительно так, ибо отношение Англии и США к де Голлю в начале лета 1942 года стало необычайно дружественным. 9 июля госдепартамент США вручил де Голлю меморандум, в котором говорилось о назначении американского представителя при
Американцы и особенно англичане не скупились на красивые фразы, но упорно продолжали считать де Голля лишь «символом», а не правительством или его основой, исключавшей другие варианты. «Сражающаяся Франция» остро нуждалась в том, чтобы признали ее исключительное право представлять Францию. Западные союзники, оправдывая наихудшие опасения де Голля, отказывались это сделать. Только Советский Союз протянул тогда свободным французам дружескую руку помощи. В коммюнике от 28 сентября 1942 года Советское правительство признало Французский национальный комитет «единственным органом, обладающим правом организовывать участие в войне французских граждан французских территорий и представлять их интересы».
Между тем летом 1942 года на Британских островах концентрировались американские войска, авиация, военный флот. Де Голль не получал никакой информации об этих военных приготовлениях. Стоило ему во время встреч с официальными представителями США и Англии завести речь на тему о будущих военных операциях, Как его собеседники немедленно переводили разговор на Другую тему, а де Голль мрачно замолкал. Неужели готовилось открытие второго фронта? Согласно обещаниям США и Англии, которые они дали Советскому Союзу, так должно было бы случиться. Что касается де Голля, то он был самым искренним сторонником второго фронта. В июле 1942 года он представил союзным правительствам свои соображения по этому поводу. Де Голль считал операцию вполне реальной, поскольку основные силы Гитлера были скованы в России. Поэтому, по его расчетам, для осуществления успешной высадки в Европе хватило бы 50 дивизий. Де Голль представил точные сведения о том, какие силы может выделить «Сражающаяся Франция» для участия в операции. В начале июля он даже на всякий случай отдал приказ держать все французские силы в состоянии немедленной готовности.
Но он знал и о существовании другого плана, состоявшего в том, чтобы ограничиться высадкой в Северной Африке. «Я, естественно, — вспоминал он, — был за прямые наступательные операции в Европе, предпринятые из Великобритании. Никакая другая операция не могла решить дело. К тому же для Франции лучшим вариантом является тот, который может положить конец испытаниям оккупации и перенести борьбу на территорию метрополии».
Однако все больше признаков свидетельствовало о том, что США и Англия, руководствуясь какими-то тайными соображениями, явно не имевшими ничего общего с интересами скорейшего разгрома фашизма, готовятся к высадке в Северной Африке. От де Голля эти планы скрывали тщательнее, чем от Виши. Он терялся в догадках и негодовал, что его оставляют в неведении, тогда как речь шла в конце концов о высадке на территории французских колоний. Он видел также подозрительные маневры американских дипломатов. Роберт Мэрфи, представлявший США в Северной Африке, вел какую-то сложную игру, в которой исключалось участие де Голля. Все подтверждало подозрение, что США ведут дело если не к устранению де Голля, то, во всяком случае, к решению французских проблем без его участия. Высадка в Северной Африке означала, что освобождение Франции откладывается на долгое время и что вообще де Голль не будет иметь к этому отношения. Трудно было вообразить что-либо более неприятное для де Голля, которому невыносимо было сознавать, что его водят за нос. Свое унизительное положение он ощущал еще острее на фоне притворного доброжелательства, проявленного американцами и англичанами в июле. Находиться в самом центре подготовки больших событий, имеющих прямое отношение к Франции, и чувствовать себя полностью отстраненным от этой подготовки было для де Голля крайне мучительно. Поэтому 5 августа он летит на Ближний
29 сентября на Даунинг-стрит происходит небывало резкое объяснение с Черчиллем. Британский премьер с негодованием говорит о независимом поведении де Голля и отвергает его требования в отношении Сирии, Ливана, Мадагаскара. В ходе взаимного обмена резкостями де Голль заявляет, что он не допустит ущемления прав Франции. Черчилль взрывается и кричит: «Вы говорите, что вы — Франция! Вы — не Франция! Я не признаю вас Францией, не признаю, что в вашем лице имею дело с Францией!» Британский премьер разбушевался: «Франция! Где она? Я, конечно, признаю, что генерал де Голль и его последователи представляют собой значительную и уважаемую часть французского народа. Но, несомненно, можно и кроме них найти власть, представляющую не меньшую ценность». Де Голль прерывает его: «Если, по-вашему, я не являюсь представителем Франции, то почему же и по какому праву вы обсуждаете со мной вопросы, связанные с международными интересами Франции?»
Черчилль сурово молчит. Но этот «лейтенант Рузвельта» делает свое дело вместе с американцами, а де Голлю остается только ждать, когда поднимется занавес и начнется новый акт его драмы.
Алжир
Лондон, 7 ноября 1942 года… Советский посол при эмигрантских правительствах Богомолов давал прием в честь 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Находившийся в толпе гостей Ренэ Плевен, член Французского национального комитета, почувствовал, как знакомый чехословацкий министр взял его за локоть и прошептал ему на ухо: «Этой ночью…»
К берегам Алжира, Туниса и Марокко подходили в это время 200 военных и ПО транспортных судов, осуществляя операцию «Факел». 120 тысяч американских и английских солдат начали высадку на территории французских колоний.
Английское правительство ночью сообщило о десанте по телефону дежурившему в «Карлтон-гарденс» полковнику Бийоту. В 6 часов утра он явился к де Голлю. Генерал встретил его в пижаме и шлепанцах. Выслушав сообщение, он побледнел. «Надеюсь, — воскликнул де Голль, — что люди Виши сбросят их в море! Во Францию не вступают с помощью кражи со взломом!»
Де Голль знал, что операция должна состояться. Но он до последней минуты надеялся, что союзники все же в какой-то мере привлекут его к участию в ней, хотя бы предупредят заранее. Но его игнорировали в самой унизительной форме. Принимая утром Жака Сустеля, одного из самых близких своих сотрудников, он удрученно заметил: «Только бог знает, каковы будут последствия этих событий для Франции. Лучше нам не вмешиваться в них…»
Наступил один из самых трудных этапов жизни де Голля, почувствовавшего отсутствие почвы под ногами. Казалось, он снова в том же положении, как в июне 1940 года, когда, остро ощущая свое одиночество, свою затерянность в бурном океане событий, он со своим призывом 18 июня вызывал, по его собственным словам, «иронию, жалость и слезы». Но в то время де Голля вдохновляла и согревала надежда. И действительно, вопреки всему столь много было достигнуто. Сейчас же все рухнуло… Но, как известно, человек исключительной силы и таланта лучше всего проявляет себя в наихудшем положении. Горькие минуты возмущения судьбой сменились состоянием мужественной напряженности. Он не растерялся, не стал искать легких путей приспособленчества. Проявляя потрясающее хладнокровие и выдержку, он начинает сложнейшую политическую игру против таких опытных и сильных противников, как Рузвельт и Черчилль, и после десяти месяцев напряженной борьбы блестяще выигрывает партию. В отличие от своих самоуверенных партнеров он продумывает заранее десять ходов вперед, улавливает малейшее дуновение в политической атмосфере и в конце концов побеждает. Начинается один из любопытнейших этапов биографии де Голля.
В полдень 8 ноября де Голля приглашают на Даунинг-стрит. Черчилль и Идеи встречают его изъявлением дружеских чувств, выражением симпатии и явным смущением. А де Голль уже обрел свою обычную форму ледяного спокойствия и демонстрирует этим классическим представителям британских добродетелей пресловутую английскую флегму во французском исполнении.
Черчилль объявляет, что американцы категорически потребовали отстранить де Голля. «Мы вынуждены пройти через это, — говорит Черчилль. — Однако вы можете быть уверены, что мы не отказываемся от наших соглашений с вами… Вы были с нами в самые трудные моменты войны. Теперь, когда горизонт начинает проясняться, мы не покинем вас».