Генерал Деникин
Шрифт:
Здесь у штабных, как и у Ренненкампфа, «плохо держится голова». У мищенковского штаба, состоящего из пяти офицеров, за войну будет убито четверо, двое пропадет без вести, из раненых одного изувечат три раза, другого – четыре. Всего урон в 22 человека, не считая ординарцев и офицеров связи.
Выполнив поставленные задачи, отряд возвращался, когда из деревни Тасинтунь по нему открыли огонь. Можно было уйти, но сотники уральцев и терцев самочинно повели своих казаков на деревню: «не желая оставить дело, не доведя его до славного конца». В этом бою, когда ворвались в деревню, Деникин залюбовался старым японским капитаном, командиром роты, которая вплотную отбивалась от казаков. Старик во весь рост спокойно стоял на крыше фанзы, руководя огнем, пока не упал мертвым.
В результате «Майского набега» отряд Мищенко разгромил две транспортные дороги со складами, запасами, телеграфными линиями, уничтожил более восьмисот повозок с ценным грузом. Увел более двух сотен лошадей, взял в плен около двухсот пятидесяти японцев с пятью офицерами, захватив спецкурьера с большой корреспонденцией генералу Ноги; полтысячи врагов вывел из строя. Мишенковцам же рейд обошелся в 187 человек убитыми и ранеными.
Деникин позже писал:
«Но не в материальной стороне – главное. При неподвижном стоянии обеих армий на месте трудно было достигнуть большего. Важен был тот моральный подъем, который явился следствием набега – как в отряде, так, до некоторой степени, и в армии. Картины бегущего и сдающегося в плен противника не слишком часто радовали нас на протяжении злополучной кампании».
Главком прислал в отряд телеграмму:
«Радуюсь и поздравляю генерала Мищенко и всех его казаков с полным и блестящим успехом. Лихой и отважный набег. Сейчас донес о нем государю».
14 мая погиб русский флот в Цусимском проливе. Русские 2-я и 3-я Тихоокеанские эскадры под командой вице-адмирала 3. П. Рожественского сделали сюда переход в 32,5 тысячи километров из Балтийского моря вокруг Африки. Бой с главными японскими морскими силами, в котором Рожественского ранили, продолжался два дня. Из двенадцати тысяч десять тысяч русских моряков легли на своих палубах и в волнах убитыми и ранеными.
За девять месяцев в океанских бурях, тропической жаре похода русские эскадры изнурились, корабли грузно обросли водорослями, потеряв ход. Это не дало им шанса доплыть до желанного Владивостока, тем более что японцы по скорости в 15 узлов превосходили русских, делавших не более девяти. Но когда ранним полуднем на горизонте замаячил перерезавший путь японский флот, русские моряки пошли в это смертное сражение без права на победу.
Эскадры мечтали лишь умереть с честью. Они помнили, как уходил под воду «Варяг», и не могли срамиться перед героями, смотрящими на них с неба.
Бой начался, морс от взрывов снарядов и мин превратилось в лес фонтанов. Их делали кровавыми десятки японских миноносцев, впервые массово применявшихся в этой войне. Первым, отстреливаясь, погиб «Ослябя», засыпанный японскими снарядами. Они были отменны, кося большие секторы, а многие наши не разрывались, попадая же, наносили малый урон.
Загорелся и утонул «Бородино». Огромный броненосец «Александр III» опрокинулся и уходил в пучину. На его киле стояло несколько последних офицеров и матросов гвардейского экипажа. Они кричали «Ура!» другим командам, идущим на смерть…
Уже не было «Урала». Горящий как костер флагман «Суворов» погибал, отчаянно оправдывая свое имя. Адмирала Рожественского забрал подоспевший «Буйный», но горстка моряков все еще держалась на тонущем корабле. Японцы дважды предлагали им сдаться. Флагманские «суворовцы» отстреливались из винтовок до последнего, потому что ни одной пушки не осталось.
Был пожар над побуревшей бездной. «Суворова» прикрывал от снарядов броненосец «Наварин». Его изорвали минами и снарядами, перебили почти всех и ранили в голову и грудь командира барона Фитингофа. Он решил утонуть вместе с кораблем. Уцелевшие также выразили желание умереть, но не сдаться. Вынесли Фитингофа на палубу, выстроились. Офицеры простились с командой, потом все друг с другом по-братски перецеловались…
Против броненосца «Адмирал Ушаков» в четыре тысячи тонн с четырьмя орудиями, зарывающегося носом от двух тяжелых пробоин, вышли два японских крейсера, каждый около двадцати тысяч тонн с 36-ю пушками.
«Советуем вам сдать ваш корабль», – сигналили с одного японцы, выкидывая флажками еще что-то.
– Нечего дальше разбирать, – сказал командир «Ушакова» Миклуха. – Огонь!
Расстреляв снаряды, остановили машины. Открыли кингстоны, взорвали бомбовые погреба. Легли на правый борт и перевернулись.
Израненный после девяти минных атак «Владимир Мономах» ушел под воду с поднятым Андреевским флагом. Так же погибал крейсер «Дмитрий Донской», «Адмирал Нахимов». Были подвиги «Буйного», «Грозящего», «Стерегущего»…
На следующий день полуразбитый крейсер «Светлану» настигли два японских крейсера и миноносец. Боеприпасов у русских почти не осталось. Военный офицерский совет постановил:
«Вступить в бой. Когда будут израсходованы снаряды – затопить крейсер».
Они бились несколько часов. Тонули с реющим флагом…
Такими были русские моряки. На смену им придут матросы, которые в 1917 году будут пулями «мочить» своих офицеров. В питерском порту они станут главными потребителями кокаина, исторически запечатлятся лихо заломленными бескозырками, плечищами, перекрещенными пулеметными лентами. Этих назовут «матросней», ее в плен белогвардейцы не брали.
Летом в отряд Мищенко всеми правдами и неправдами сбежались десятки офицеров и сотни солдат, рвавшихся в боевое дело, которое здесь не увядало. Это были не пижоны, оравами мелькавшие у Ренненкампфа, а вояки, истомленные бездействием.
Бежали на этот фланг с других частей замерших Сыпингайских позиций: приходили без всяких документов или с неясным формуляром и сбивчивыми объяснениями. Прослышав о Мищенко, в России офицеры брали краткосрочные отпуска, добирались сюда, чтобы «застрять». Пылкая молодежь, штаб-офицеры, пожилые запасные – как один прекрасные бойцы.
Мищенко встречал их с напускной угрюмостью и… принимал всех. Генерал был легендарен своей любовью к подопечным, никогда никого не давая в обиду. Внутренне горячий, он внешне выглядел крайне медлительно и спокойно. Один его вид снимал тревогу в самом отчаянном бою. А за общей трапезой, в гостях у полков генерал расковывался совершенно непринужденно.